Год Людоеда. Время стрелять

— Вот и я про это всегда говорю: сейчас чем более тяжкое преступление совершается, тем меньшая мера наказания назначается! — воодушевился Станислав. — Это же продуманная акция! Еще и комиссию по помилованию сочинили!

— А мне все-таки казалось, что кому-то и теперь иногда назначают высшую меру? — раздался безадресный вопрос Понт. — Может быть, это делают в виде особого исключения, но, кажется, все-таки делают?

— Трудно представить, чем это можно заслужить, — повисла реплика Федора Даниловича. — Преступность обрела чудовищные формы и масштабы, а ответственность за содеянные злодейства, мне кажется, уменьшается в обратно пропорциональном порядке.

— Конечно, это один из самых сложных вопросов, когда одни люди решают судьбу других людей, — включилась в дискуссию Софья, — но я тоже считаю, что кого-то все-таки необходимо лишать жизни.

— А мне говорили, что пожизненное заключение или осуждение на девятьсот лет, как у американцев, еще хуже, чем смерть, — не удержался от высказывания Борис. — Шутка ли, сидеть вот так двадцать — тридцать лет в одной и той же камере и знать, что в твоей судьбе уже ничто и никогда не изменится?! Да я бы, наверное, от осознания одного этого факта уже сбрендил!

— А ты что, Бориска, будешь скучать? — Борона отвернулся от холста и направился к креслу. — Ты попроси бумагу и ручку и пиши воспоминания о том, как мы с тобой в конце второго тысячелетия от Рождества Христова российский безнадзор спасали да Людоеда Питерского высчитывали!

— А почему вы решили, что мне пожизненный срок могут дать? — высоко поднял густые неровные брови Следов. — Что я вам такого плохого сделал?

— Да я вам так скажу, что в жизни вы этих людей никогда не опознаете! — Девкина сидела напротив Понт, заложив ногу на ногу. — Между прочим, они с виду-то совсем не такие, как их дела: интеллигентные, обходительные, глаза как у ребенка!

— Ну не все, Нина Захаровна, не скажите, — парировала Екатерина Витальевна. — Согласитесь, что есть и такие экземпляры, на которых и посмотреть-то не всякий решится.

— Ну да, есть, не спорю, — заместитель начальника службы охраны примирительно похлопала правой ладонью по воздуху. — Но в общей массе они все-таки выглядят совершенно безобидно, я бы даже уточнила, что неправдоподобно безобидно!

— Ну вот видите! — ухватилась за эту фразу Понт, словно она была направлена на поддержку ее мнения.

Когда в кабинет возвратился Герман Олегович — невысокий коренастый рыжеволосый мужчина в дымчатых очках в массивной темной оправе, из-за которых внимательно, словно выжидающе, смотрели немного косившие к носу, кажется, тоже темные глаза, — Борона познакомил его со своими спутниками, и разговор продолжался.

— Да неужели я сам не смогу понять, кто передо мной сидит, больной человек или здоровый? А если он преступник или маньяк, так я и это, наверное, распознаю. Неужели нет? — отстаивал свою прозорливость Следов. — Что я, такой уж неопытный в этих вопросах человек, что ли? Я уже всяких людей видал, и даже очень хитрых.

— Конечно, я не врач, но уж примерно-то, наверное, смогу сориентироваться, кто передо мной сидит, — выразил свою солидарность с Борисом Весовой. — Говорят, правда, что большинство военных в других делах ничего не понимают, но здесь, мне кажется, вопрос не настолько сложный, чтобы я его не решил.

— Как ты думаешь, Федя, раскусят они наших пансионеров или нет? — Деменцев лукаво улыбнулся и сощурил глаза, которые под стеклами очков казались размытыми и обесцвеченными. — Давай я тут у себя прикину их шансы, а ты — у себя, а потом сверим. Кто проиграл — с того коньяк!

— «Наполеон»! — подхватил Борона. — Что ж, давай посмотрим. Я, честно говоря, и сам не всегда угадываю, кого здесь ко мне выводят.

— Неужели психически больные люди могут быть настолько законспирированными? — начала подниматься с облюбованного ею кресла Морошкина.

— Давайте вы на них действительно для начала посмотрите, а потом мы ответим на все ваши вопросы, ладно? — Герман встал, подсказывая гостям, что он не будет возражать против того, если они в ближайшее время воспользуются его предложением. — Екатерина Витальевна, вы не устроите нашим гостям экскурсию по своему отделению?

— Если им это будет интересно, конечно устрою, — Понт поднялась следом за главврачом. — Можно начинать?

Екатерина и Нина возглавили делегацию, о чем-то негромко переговариваясь. Они вышли из здания и оказались перед внушительным шестиэтажным строением.

— Сюда нам пока не надо, — заметила Понт и указала куда-то вглубь территории. — Нам туда!

— А я, Екатерина Витальевна, как раз очень хотел попросить вас провести нас с коллегами и по этому отделению — больно уж оно впечатляет, — Борона выразил мимикой свою невероятную досаду. — Конечно, если вам некогда, тогда нет вопросов! Но если все-таки имеется хоть какая-то возможность заглянуть туда краешком глаза, в этом случае мы были бы всем вам премного благодарны!

— Да нет, Федор Данилович, о чем вы вообще говорите?! Время у меня для вас, конечно, найдется! — Понт резко изменила направление движения и направилась к входным дверям. — Пойдемте-пойдемте! Вы, Нина Захаровна, как?

— А я-то что? — Девкина улыбнулась и развела руками. — Я, как и вы, на работе!

Когда гости вошли в главный корпус, то действительно оказались поражены его строгой и в то же время необычайно символической архитектурой. Вся многоэтажность дома была прозрачной за счет невероятно изысканной ажурной лестницы, которая, в общем-то, и составляла изюминку этого проекта начала двадцатого века.

— Когда я здесь стою и смотрю на эту лестницу, я слышу музыку! — признался Борона, задрав голову и невольно демонстрируя глубокий шрам на шее выше массивного кадыка. — Нет, ребята, вы правда прислушайтесь! Ну как? Слышите? Это прямо храм, только не совсем понятно чей.

— Кстати, храм у нас тоже есть, — указала Девкина на высокие закрытые двери. — Но сегодня, к сожалению, нет настоятеля, отца Серафима, поэтому мы туда не сможем попасть.

— Ой, да я его знаю! — воскликнул Борис. — Это тот самый, да?

— Тот самый, — успокоил молодого человека педиатр. — Соня, как тебе здесь?

— Спасибо тебе, Федя, за это чудо! — Морошкина бережно погладила мужчину по руке. — Как говорится: когда буду умирать, обязательно вспомню!

Вслед за заместителем главврача они поднялись по лестнице, прошлись по ярусам, поглядывая на камеры, в каждой из которых находилось в основном по нескольку человек, в большинстве своем совершивших, по словам Екатерины, особо жестокие, зачастую серийные убийства.

— Ну что, теперь пойдемте ко мне? — Понт подвела черту ознакомительному обходу владений Деменцева. — У нас, конечно, нет такой архитектуры, но зато совершенно иные условия содержания больных.

— Да, конечно, конечно, Екатерина Витальевна! — будто бы очнулся от забытья Борона. — Все студенты на месте? Боренька от нас не отстал?

— Ну что вы, Федор Данилович, все на мне акцентируете? — отозвался Следов. — Куда я от вас денусь?

— Вы, молодой человек, наверное, еще не знаете, сколько раз наши больные захватывали заложников? — заметила полушутливым тоном Девкина. — Наш контингент совершенно непредсказуем!

— Ладно вам, Нина Захаровна, наших гостей пугать! — в столь же, на первый взгляд, несерьезной форме отреагировала Екатерина. — Ну да, случаются такие эпизоды, но не каждый же день!

— Остается надеяться на то, что сегодня у вас по этой части выходной день! — продолжил Весовой.

— Или переучет! — добавила Софья.

Гости вслед за Понт вышли из корпуса и углубились во внутренний двор, невольно обращая внимание на идеальную ухоженность территории и росписи, сделанные на большинстве стен. Они подошли к двухэтажному зданию из серого кирпича и остановились возле железной двери, мастерски обшитой отменно лакированной вагонкой. Екатерина мягко коснулась кнопки звонка.