Ганнибал

Еще раз те же почести? Еще одна возможность стоять и нюхать, как дурно пахнет изо рта архиепископа, пока с помощью священных кремней поджигают запал в заднице у тряпичного голубя? Снова слушать похвалы из уст политиков, о частной жизни которых он прекрасно осведомлен? Кому все это нужно – прославиться как полицейский, который поймал доктора Ганнибала Лектера? Слава, этот кредит любого полицейского, имеет очень короткий период полураспада. Гораздо лучше ПРОДАТЬ ЕГО.

Мысль эта словно ударом молнии пронзила Ринальдо Пацци, поразила его прямо в сердце, оставив его бледным и решительным, и когда реальный Ринальдо бросил свой жребий, он ощущал два запаха – запах, исходящий от его жены, и запах, доносимый ветром с Чесапикского залива.

ПРОДАТЬ ЕГО. ПРОДАТЬ ЕГО. ПРОДАТЬ ЕГО.

Удар, который нанес Франческо де Пацци в 1478 году, тот самый удар, который швырнул Джулиано Медичи на пол кафедрального собора, вряд ли был сильнее; да и потом, когда Франческо в бессильной ярости пронзил себе кинжалом бедро, едва ли он бил сильнее…

ГЛАВА 24

Дактилоскопическая карта доктора Ганнибала Лектера – это достопримечательность и своего рода объект культа. Оригинал вставлен в рамку и висит на стене в Отделе идентификации личности ФБР. В соответствии с принятой в ФБР практикой снятия отпечатков пальцев людей, у котороых больше пяти пальцев, отпечатки большого пальца и четырех следующих находятся на лицевой стороне карты, а шестого пальца – на обороте.

Копии дактилокарты были разосланы по всем странам сразу же, как только доктор сбежал, а отпечаток его большого пальца, должным образом увеличенный, являет себя миру с плаката Мэйсона Верже, причем на нем отмечено достаточно точек идентификации, чтобы их мог сравнить и опознать даже минимально подготовленный специалист.

Простое снятие отпечатков пальцев – задача нетрудная, так что Пацци и сам мог бы проделать все необходимое, чтобы получить такие отпечатки, и даже сам смог бы провести первичное сравнение, чтобы быть полностью уверенным в результате. Но Мэйсону Верже требовались свежие отпечатки, взятые in situ, оригинальные, а не переведенные с какого-нибудь вещдока, чтобы его эксперты провели независимое опознание; Мэйсона не раз обманывали в прошлом старыми отпечатками, снятыми многие годы назад в местах первых преступлений доктора Лектера.

Но как получить отпечатки пальцев доктора Фелла, не возбудив его подозрений? Самое главное, его нельзя спугнуть. Он слишком хорошо умеет скрываться, и тогда Пацци останется ни с чем.

Доктор не слишком часто покидал Палаццо Каппони, а до следующего заседания Комиссии по изящным искусствам нужно ждать целый месяц. Слишком долго, чтобы подсунуть ему стакан воды, а ведь придется всем поставить такие стаканы, поскольку на заседаниях подобная роскошь никогда не предусматривалась.

Раз уж Пацци решил продать Ганнибала Лектера Мэйсону Верже, ему приходилось действовать в одиночку. Он не мог себе позволить привлечь внимание Квестуры к доктору Феллу, затребовав ордер на обыск Палаццо Каппони, а здание слишком хорошо охранялось системами сигнализации, чтобы решиться на взлом и взять отпечатки пальцев.

Отбросы в мусорном баке доктора Фелла были гораздо чище и свежее, чем в других баках в этом квартале. Пацци купил новый бак и темной ночью заменил крышку на баке в Палаццо Каппони. Оцинкованный металл крышки – отнюдь не идеальная поверхность для отпечатков пальцев, и после целой ночи трудов Пацци получил огромное количество фрагментарных отпечатков – сущий кошмар для любого художника-пуантилиста, которые он был совершенно не в состоянии идентифицировать.

На следующее утро он стоял с красными от бессонницы глазами возле Понте Веккьо. В одном из ювелирных магазинов на этом мосту он купил широкий полированный серебряный браслет, а также оклеенную бархатом подставку, на которой тот был выставлен на витрине. В ремесленном квартале Флоренции, что находится к югу от Арно, в узких улочках напротив дворца Питти, другой ювелир по его просьбе сточил с браслета марку изготовителя. Ювелир предложил также покрыть браслет специальным лаком против окисления, но Пацци отказался.

Жуткая тюрьма Солличано, на дороге из Флоренции в Прато.

На втором этаже женского корпуса, нагнувшись над глубокой лоханью для стирки белья, Ромула Ческу намыливает себе груди, потом тщательно обмывается и вытирается, прежде чем надеть чистую свободную хлопчатобумажную рубашку. Другая цыганка, только что вернувшаяся из зала для посетителей, проходя мимо, что-то сказала ей по-цыгански. У Ромулы между бровями пролегла еле заметная складка. В остальном ее красивое лицо сохраняло обычное серьезное выражение.

Как обычно, в 8-30 ей разрешили выйти из камеры, но когда она подошла к залу для свиданий, ее перехватил тюремщик и направил в комнату для допросов на первом этаже тюрьмы. В комнате вместо обычной няньки сидел Ринальдо Пацци и держал на руках ее ребенка.

– Привет, Ромула, – сказал он.

Она направилась прямо к этому высокому полицейскому, но он вовсе не выказал никакого желания сразу же передать ей ребенка. А ребенок хотел есть и уже искал ротиком ее грудь.

Пацци указал ей кивком на ширму в углу комнаты:

– Там есть стул. Мы можем поговорить, пока ты его кормишь.

– Поговорить? О чем, Dottore? – Ромула вполне прилично говорила по-итальянски, так же как по-французски, по-английски, по-испански и по-цыгански. Она говорила без всякой аффектации – в прошлый раз никакие ее артистические ухищрения не помогли избежать трехмесячного тюремного заключения за карманные кражи.

Она зашла за ширму. В пластиковом пакете, спрятанном в пеленках младенца, было сорок сигарет и шестьдесят пять тысяч лир, чуть больше сорока одного доллара, все в потрепанных банкнотах. Если бы этот полицейский обыскал ребенка, он мог бы предъявить ей дополнительные обвинения прямо в тот момент, когда она достала контрабанду, и лишить ее всех послаблений. Она с минуту раздумывала, глядя в потолок, пока ребенок сосал грудь. Зачем ему это? Он все равно в более выгодном положении. Она достала пакет и спрятала его под одеждой. Из-за ширмы донесся его голос:

– Ты тут уже всем надоела, Ромула. Кормящая мать в тюрьме – это сплошные неприятности. Здесь полно больных людей, у сестер и без тебя хватает забот. Тебе самой-то не осточертело каждый раз отдавать ребенка, когда кончаешь кормить?

И что ему от нее нужно? Она знала, кто он такой – начальник, Pezzo da novanta, мерзавец самого большого пошиба.

Обычным «бизнесом» Ромулы было гадание по руке на улицах – этим она зарабатывала на жизнь; карманные кражи были побочным промыслом. В тридцать пять она была уже достаточно потрепана жизнью, но у нее теперь были очень чувствительные усики-антенны, прямо как у бабочки «сатурния луна». Этот полицейский – она продолжала рассматривать его, глядя поверх ширмы, – весь такой аккуратный, на руке обручальное кольцо, ботинки начищены, ясно, что у него есть жена, да еще и хорошая прислуга – косточки в воротничок рубашки вставлены правильно, сам воротничок отутюжен. Бумажник – в кармане пиджака, ключи – в правом кармане брюк, деньги – в левом, сложены в пачку, видимо, перетянуты резинкой. Между карманами висит член. Сам поджарый, очень мужественный, уши, правда, как цветная капуста, шрам от удара, на лбу возле волос. Нет, ему от нее нужен не секс – если б он хотел ее завалить, он бы не принес ребенка. Он, конечно, не подарок, но, как ей показалось, не из тех, кто станет заниматься сексом с заключенными женщинами. Лучше не смотреть в его черные злые глаза, пока ребенок сосет грудь. Зачем он принес ребенка? Потому что хочет показать ей свою власть, намекнуть, что может его у нее отнять. Что бы это могло значить? Ему нужна информация? Ну, она ему все расскажет, все, что угодно – хоть про пятнадцать цыган, которых никогда и на свете-то не было. Так, хорошо, а что я могу получить взамен? Ладно, посмотрим. Можно ведь и надуть его…

Она следила за его лицом, когда выходила из-за ширмы. Над головой младенца полумесяцем сияло нечто вроде нимба.