Сон Брахмы

– Да Господь с ними, Олег Викторович, не жалейте. Подложить «куклу» не удастся, наверняка проверят. Нужны подлинники.

– Мы сделаем все, чтобы они не пропали, – как можно убедительнее сказал Матвей. – Отдадим, только если поймем, что иначе нельзя.

Олег Викторович смотрел на них с сомнением:

– Для чего весь этот театральный антураж? Ленинград, церковь Симеона и Анны, желтый пакет. Могли бы предложить обмен в Москве, в какой-нибудь подворотне, в конце концов.

– Может быть, они полагают, что так безопаснее.

– Но ведь так получается лишнее время. Как минимум целый день – на то, чтобы добраться до Питера. Если Матвей обратится к своим знакомым в службы, у них будет лишняя ночь на подготовку.

– Это только если они очень захотят, – сказал Макарий. – Службы совсем не так оперативны… как хотелось бы. А знаете, что мне припомнилось про храм Симеона и Анны? В начале девяностых его сожгли, и он несколько лет стоял черный, никому не нужный. Восстановили совсем недавно. Говорят, что сжег его один из выпускников Мухинского художественного училища. И хотя никаких доказательств не нашли, болтают об этом до сих пор.

– Зачем он это сделал? – спросил Матвей. – Захотелось славы Герострата?

– Нет. Причина была проще… и утонченнее. Он выбрал этот храм для дипломного пейзажа. Написал его с самого выгодного ракурса. Не гениально – гениальным художником он не был, – но технически безупречно и точно. Этакий фотореализм. Через несколько дней, когда пейзаж уже висел на выставке дипломных работ, пустовавший храм загорелся. Горел долго, пожарные приехали поздно; сообразив, что потушить уже не смогут, защищали соседние здания. От храма остались только стены да потолок.

– Зато сохранился пейзаж.

– То-то и оно. За пару часов заурядный пейзаж стал выдающимся произведением искусства. Художника вызывали в прокуратуру, но ничего доказать не смогли. Не нашли ни заказчиков, ни исполнителей. Свалили все на бомжей. А пейзаж стал стоить хорошие деньги. Потом по нему проводили восстановительные работы.

– Еще одна сгоревшая церковь, – вздохнул Олег Викторович.

– То-то и оно, – сказал отец Макарий. – Может быть, для них важна символика места. Интересно было бы знать, что за иконы украшали церковь Симеона и Анны. Может, и там было что-то, похожее на несозданный мир? И тогда мы зря грешим на выпускника «Мухи»: не одни ли и те же руки жгли храмы в Питере и в Алексеевской?

– Я другого не пойму, – продолжил отец Макарий через минуту. – Ведь фотографии отсканированы, они записаны в ваш компьютер. В любой момент вы можете выложить их в Интернете.

– Могу. Но я-то как раз понимаю этих ребят. Отцифрованное фото имеет меньшую цену, чем обычное. Особенно когда оно играет роль улики.

– Почему?

– Цифровое изображение легко подделать. Отретушировать, подрисовать так, что действительность будет полностью переврана. Журналисты давно уже используют цифровые технологии, чтобы сделать свои фото более эффектными. Особенно если это фото с мест катастроф или военных действий. Сделать дым погуще, кровь и огонь поярче – дело не сложное. В Интернете куча подобных фальшивок. Глянцевые журналы такие не берут. Мои сканы можно оспорить, объявить новоделом. Негативы назвать подделкой сложнее… Нет, мне кажется мы совершаем ошибку. Вы, отец Макарий, утверждаете, что на фреске зашифрована какая-то карта. Тем более не хочется отдавать оригиналы…

– Возможно, на кону человеческая жизнь, – сказал отец Макарий. – Я уверен, что подобных странных икон и фресок немало. Мы еще найдем. И с картой я разберусь.

– Бесит беспомощность, – пробурчал фотограф. – Я привык давать сдачи.

– Дадим. Дайте срок.

Матвей видел, что Олег Викторович уже смирился с потерей фотографий и негативов. Ему было совестно перед фотографом, но все рассказать ему он не мог. Сейчас многое зависело от того, насколько удастся уберечь от чужих ушей информацию о его намерениях. Внешне все должно было выглядеть так, как будто он следует инструкциям похитителей. Хотя Владимира Николаевича Матвей поставил в известность. У него имелись резоны это сделать. Тот отреагировал мгновенно, тут же вызвавшись сопровождать Шереметьева в Петербург.

– Но ведь я должен быть один.

– А вы и придете на встречу один. К слову, не обольщайтесь, что получите вашу Варю у Симеона и Анны. Скорее всего, они скажут вам проследовать еще куда-то. И вот здесь будьте внимательны, прижимайте пакет к груди. А я буду где-то поблизости. У меня хорошие ребята; если что, мы поможем.

– Хотите устроить перестрелку?

– Мы похожи на ковбоев? Мы вмешаемся, только если поймем, что вас обманывают. В случае честного размена мы просто будем следить за этими ребятами, выяснять, кто они такие.

В конце концов Матвей согласился. Для того, что он задумал, это могло быть помехой. А могло, наоборот, помочь. Поскольку встречу у храма Симеона и Анны Матвею назначили на девять вечера, они решили лететь на дневном самолете.

– Будем делать вид, что не знаем друг друга? – спросил Матвей.

– Зачем? Если эти ребята настолько круты, как они себя представляют, то они слушают наш с вами разговор. Но тогда зачем им вся эта история с похищением девушки? Киднепинг какой-то. За него, между прочим, им придется отвечать по полной программе. Взлом и грабеж квартиры того фотографа – цветочки по сравнению с киднепингом. Особенно если подключатся европейские адвокаты. В общем, я не понимаю, отчего они не попытались еще раз обчистить квартиру, а вместо этого устроили мелодраму.

Осталось уговорить Олега Викторовича. При разговоре присутствовал отец Макарий, который разругался с епархией и на ближайшие дни перебрался к фотографу, выполняя роль домашнего охранника.

– Я решил, что они все равно вернутся за фотографиями, – объяснил он свой поступок Матвею. – Сейчас единственный способ установить истину – это выловить кого-нибудь из их брата. И поговорить самому, без помощи милиции. Так, за ниточку, клубок и размотали бы.

Известие о похищенной девушке и о скорой потере негативов и фотографий на время привело его в уныние. Однако он быстро взял себя в руки и встал на сторону Матвея.

– Я все равно продолжу расследование, – сказал он. – Олег Викторович, мы обязательно дадим сдачи. У меня есть уверенность, что так просто эта история не закончится.

Шереметьев-младший был согласен с отцом Макарием. Если все сложится так, как задумали они с отцом, развязка будет неожиданной.

Отец Евпатий постучался в дверь:

– Разрешите, товарищ генерал-майор.

– Харе Кришна, ваше высокопреосвященство! – бойко ответил приземистый, лысоватый человек, сидевший за дубовым столом. На нем был свитер и потертые, на манер моды двадцатилетней давности, джинсы.

– Сирого да малого всякий обидит…

– Знаем мы вас, сирых да малых. Как покроете… крестным знамением.

Генерал-майор поднялся навстречу Евпатию, и они крепко обнялись.

– До тебя непросто добраться, – сказал Евпатий, когда они сели за «сталинский» стол.

– Тебе еще повезло. Мотаюсь между Кавказом и Москвой.

– По-моему, вся страна помешалась на Кавказе.

– Точка бифуркации. Знаешь, что это такое? Это когда от малейшего толчка зависит, в какую сторону потекут события. Войдем зимой в Грозный – лет на десять единство страны обеспечено.

– Уже входили.

– Как лохи. Как проданные и перепроданные глупцы. В этот раз все должно быть правильно. На откуп армейцам операцию отдавать нельзя. Они же всего боятся – чеченов, «Солдатских матерей», НТВ. Привыкли бояться и уступать. Куда годятся такие бойцы? Без нашего брата никуда.

– Ребята из органов встают в атакующие цепи?

– Какие атакующие цепи? Это что тебе, Великая Отечественная? Нет уж, в бой теперь пойдут только профессионалы. Штурмовые группы. В том числе и из наших ребят. А мы следим, чтобы бравые задастые полковники не продавали информацию о своих же ребятах доброхотам чеченцев. Чтобы не жрали водку и не спали в тот момент, когда их люди идут на смерть. Забот много, ведь нормальной линии фронта нет уже давно. В Москве тоже идет война, только месяц назад мы сумели загнать ее под половицы. Хорошо хоть кровь теперь течет не по улицам, а по канализации.