Год людоеда. Игры олигархов

— Я не засну! — закричал в ответ Олег. — Я не хочу спать! Я днем никогда не сплю!

— Не придумывай! После такого кошмара надо прийти в себя, а это лучше всего во сне! — Борис порылся в карманах и извлек упаковку с таблетками. Собаки тотчас метнулись за рукой Следова, ожидая найти в ней какое-нибудь лакомство. Молодой человек замахал руками: — Кыш, звери! Вот, Федор Данилович сказал давать тебе перед сном по пол-таблетки! Сейчас поешь, примешь лекарство, и я тебя уложу!

Борис подошел к холодильнику, отодвинул дверцу, которая, оказывается, была сорвана с петель, достал с полки закопченную алюминиевую кастрюлю и поставил ее на плиту.

— Сейчас суп разогрею, покушаем и — спать! — снова скомандовал Следов, а Ревень подумал: что его брат так старается уложить его в постель, — может, он, вроде Носорога, тащится от малолеток? А кто ж тогда нормальный человек, если собственный брат такой? Может, все люди такие и есть, только притворяются, чтобы не позориться или в тюрягу не загреметь?

— Мальчики, вы моего Бореньку на улице не видели? — Виктория подкатила к плите и неуверенно посмотрела на Бориса и Олега. — Я его попросила почту посмотреть, а он, наверное, опять побежал на качели. Все думает про себя, что еще маленький, не наигрался! Нет, не видели?

— Да вот же он, тетя Вика! — Ревень обеими руками указал на сводного брата. — Вы его чего, уже забыли?

— Да не обращай внимания! Я же тебе сказал, мама иногда все путает. — Борис начал убирать со стола собачьи игрушки, поводки, какие-то лекарства. Здесь же он нашел засаленную ученическую тетрадь и торжественно предъявил ее брату. — Она, кстати, отличные стихи про животных пишет. Мама, можно я прочту? Одно.

— Прочти, сынок, если нравится, — согласилась женщина. — Может, и пареньку понравится. Он, кстати, откуда, из Дворца пионеров?

— Да нету, мама, никакого Дворца пионеров! Я тебе уже об этом сколько раз говорил! — Следов перелистывал тетрадь в поисках симпатичного ему стихотворения. — Теперь сеть только ДДТ — Дома детского творчества. Ладно, читаю:

Олег старался слушать внимательно, но глаза его захлопывались сами собой, голова падала, он начинал куда-то улетать, но встряхивал головой и возвращался в свою новую семью, где было очень много собак и слишком сильно все ими провоняло.

— Ну как? — спросил, борясь с одышкой, Борис. — Настоящие стихи?

— Здоровско! Мне нравится, — тяжело проговорил Ревень. — Особенно про глаза.

— Ой, да ты совсем спишь! Вот, возьми. Это респиратор! — Следов протянул брату какой-то намордник на резинках. — Наденешь на лицо, а то ты с непривычки от этой вони задохнешься! Я и то на ночь надеваю! Иди сюда, вот пода ложись и спи, а потом решим, что нам дальше делать. Ребятки, а вы мне Бореньку позовете с улицы? — ласково, заглядывая братьям в глаза, спросила Виктория, проезжая мимо них в своем кресле. — У меня, к сожалению, все окна во двор, — я его даже увидеть не могу.

— Нет, не позовем: он на каникулы в пионерлагерь уехал, — ответил Борис, раскладывая брату постель. — Простыни чистые, я сам стирал.

Собаки успокоились и разлеглись по своим местам. С высокого буфета за ними внимательно наблюдали несколько кошек.

— Боря, а Петьку Бросова когда вылечат? — спросил Олег, укладываясь на предложенную братом кровать. — Ты говорил, у него ничего страшного?

— Видишь, его в нашу больницу не взяли, потому что он ребенок, а наша больница — только для взрослых, — начал объяснять Следов. — Но Федор Данилович о нем позаботится. У него, знаешь, где только нет знакомых, потому что человек хороший. Я его даже через ФСБ проверял: все чисто, ни с какой мафией не связан и сам не негодяй и не маньяк, как многие, которых к детям тянет. Они ж специально и устраиваются в детские учреждения, чтобы свои темные дела там творить. Да ты и сам уже должен об этом знать! Конечно, кому что: одни деньги и еду у детей воруют, другие детей в рабство продают. Да это во всем мире так! Я уж и не знаю, как со всем этим бороться! Вот мы с тобой завтра в тюрьму на экскурсию пойдем, так ты увидишь, сколько их там таких сидит за решеткой. Ну не то что именно увидишь, — я просто не так выразился, — я тебе сам про них все объясню, чтобы ты никогда в ловушку к этим злодеям не попался!

Борис взглянул на своего слушателя, — тот уже крепко спал. Виктория внимательно изучала какие-то квитанции или собачьи рецепты и почти беззвучно что-то шептала, иногда отвлекаясь на докучающих ей своими знаками внимания животных.

— Вот и ты меня не слушаешь, а еще брат, — улыбнулся Следов. — Да ладно, я шучу. Я знаю, что ты очень устал и очень много пережил. Спи, брат, а я пойду, хоть собак по очереди выведу, а то они тут в четырех стенах совсем взбесятся и нас всех съедят! Отца жалко. Даже не увидел его, пока он жив был. Но зато хоть брата нашел, и он с нами будет. Вот здорово!

— Сегодня мы пришли сюда, на Малую Конюшенную улицу, для того, чтобы задать нашему обществу один, но очень важный для нас вопрос: как мы относимся к тому, что среди нас живет людоед, который, словно тигр, обитающий вблизи какого-нибудь индусского селения, время от времени выбирает себе жертву? — Оживленные лица горожан, заинтригованные видом видеокамеры, плыли по экрану, сопровождаемые озорным голосом Лолиты Руссо. — Мы не случайно начинаем наш разговор здесь, около статуи Городового, символизирующей порядок и законность.

Журналистка по-хозяйски осмотрелась и протянула микрофон в сторону пожилой женщины, определенно выражавшей готовность сообщить что-то действительно важное.

— Скажите, как вы относитесь к тому, что рядом с вами — простите, не дай, конечно, бог, — среди ваших друзей или даже родных живет людоед? — Лолита радушно предоставила женщине объемный микрофон.

— Как отношусь? — пенсионерка повторила заданный ей вопрос, как делает большинство застигнутых врасплох или шокированных людей. — Я вот, старуха, свое, мне Богом отпущенное, можно считать, прожила, отмаялась, но мне бы очень не хотелось, чтобы на меня где-нибудь напал этот выродок! Да это и не человек вовсе! В фашистскую блокаду, дело прошлое, такие ужасы, говорят, случались. Кто-то не выдерживал, ну и… — Женщина скорбно склонила голову.

— Пожалуйста, представьтесь нашим зрителям. — Лолита с ласковым выжиданием соизмеряла ветеранку.

Свальная Евфросинья Виленовна, да просто баба Фрося. — Пенсионерка попыталась завладеть микрофоном, но ведущая мягко отстранила ее распухшие руки. — Человек я простой, без затей, всю блокаду в городе прожила, как уцелела, только Господь Бог знает. А про блокадных людоедов что я могу сказать? До многих из них, я думаю, никто и не докопался, как они до такого греха докатились. Так что если кто из этих людей дожил, то и сейчас, наверное, телевизор смотрит. Но то ж, доченька, война! Одно слово — блокада! Сейчас вспомнить, что мы тогда ели, так молодежь нам и не поверит! Нынче-то, вон, через каждый метр ларек продуктовый воздвигли! Так вот, для нашего мирного времени это — форменное безобразие! Ну ладно, я, пожалуй, свой век подытожила, но у меня двое внуков растут: парню шестнадцать и девочке скоро десять, — ну как же я могу без нервов к такой угрозе относиться?! — Лицо Евфросиньи задрожало, казалось, она готова заплакать. Но женщина вдруг обрела суровый вид и закричала: — А вот такие люди, как мой зять, Корней Ремнев, бывший зять, — уголовник он, мошенник, — утром смотрю: он к овощебазе на иномарке подъезжает. Откуда такая машина? Откуда такие доходы? Чем налоговая инспекция занимается? Да этот нехристь на все способен, он и дочери моей всю жизнь испоганил, и сейчас никому покоя не дает…