Наваждение

— Я не знал, что тебе уже исполнилось девяносто, Мэвис.

— Я слегка опережаю события. Знаменательный день случится в следующем месяце, шестнадцатого. Напоминаю, вдруг ты решишь прислать мне цветы, Джордж. Уэнделл Сэлми умер молодым. Прободная язва в пятьдесят девять лет. Кстати, что за дело психиатру до Леоноры и этой девушки с Востока?

— Их убийства могут быть связаны с последними событиями в Лос-Анджелесе.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Иногда я работаю консультантом в полиции.

— Один из тех, кого показывают по телику? Читаешь мысли?

— Не совсем…

— Шучу. Я знаю, чем занимается психиатр. Господи, ну и поколение — все такие упертые и серьезные. Значит, он убил кого-то еще, так?

— Кто?

— Брат Леоноры. Сводный брат. Тот самый, кто убил Леонору и эту маникюршу. Джордж, не будешь ли так любезен принести мне банку «Фрески» и ломтик сыра из кухни? Или два ломтика. Пакет лежит там, на столе, рядом с симпатичным ножиком от «Шарпер имидж».

Шериф отправился выполнять указание.

Я подвинул стул поближе.

Мэвис Уэмбли грызла сыр, запивая его содовой из банки. Вернув пустую жестянку Карденасу, она вытерла губы и с удовлетворением воззрилась на свой заросший сорняками двор.

— Я знаю, что это сделал ее брат, потому что за несколько недель до убийства Леонора в разговоре со мной призналась, что смертельно его боится. У них были разные матери, но тот же самый отец, и деньги были у отца, а он умер за несколько месяцев до того, как она мне рассказала, что боится брата.

— Беспокоилась насчет конфликта по поводу раздела наследства?

— Не беспокоилась, боялась. Она употребила именно это слово.

— Как звали ее брата? — спросил Карденас.

— Не знаю, она никогда не говорила, всегда называла его «мой сводный брат». С ударением на «сводный». Чтобы было ясно, что близости между ними нет.

Я спросил:

— А почему Леонора вдруг заговорила на эту тему?

— В тот раз она подкрашивала мне волосы и постоянно что-нибудь роняла — вдруг стала ужасно неловкой, хотя всегда отличалась собранностью. Я обычно говорила, что у нее чудо-руки. Иногда она бесплатно делала мне массаж шеи и головы, и это было приятнее, чем… не важно. Когда Леонора переехала сюда из Сан-Франциско, все наши девочки были счастливы, потому что она была очень способной. До нее у нас работала Сара Баркхардт, которая здесь выросла, но, если хотите знать мое мнение, была практически умственно отсталой, училась по книгам и ничего не умела. Мы с ней мирились, потому что больше у нас никого не было. Слава Богу, она вышла замуж за водителя грузовика и уехала. Ее и заменила Леонора, которая обучалась в Сан-Франциско у модного стилиста-гея.

— Чудо-руки, — напомнил я, — но не в тот день.

— Неуклюжие пальцы. Я спросила у нее, что случилось, но она промолчала. Тогда я говорю: «Будет тебе, выкладывай, здесь же больше никого нет», — что было чистой правдой: только я и Леонора во всем салоне. Она была хорошей мастерицей, но спрос на ее услуги был не слишком велик — местные женщины считали, что они вполне могут обойтись коробкой краски для волос. Если бы вы их видели, то умерли бы со смеху. — Она попросила Карденаса принести еще банку содовой и, когда он скрылся в доме, предложила: — Давай подождем Джорджа, тогда мне не придется повторяться.

— Конечно, полностью согласен.

— Значит, вы считаете, что это хорошая ниточка — ее брат?

— Пока у нас нет ничего другого.

Карденас вернулся и открыл банку.

— Спасибо, Джордж. Вернемся к Леоноре в тот день. Я чувствовала, что ей очень хочется поговорить, поэтому подталкивала ее, пока она не решилась. Она рассказала, что ее отец оставил значительное наследство, мать уже давно умерла, а мачеха очень больна. Так что деньги должны были быть поделены поровну между Леонорой и ее сводным братом, что ее вполне устраивало, — там всем хватало. Но она знала, что его не удовлетворит половина. Я спросила: «Что, он такой эгоист?» И тут она окончательно расстроилась и расплакалась, сказав: «Ох, Мэвис, если бы вы только знали! Все считают его очаровательным человеком, он всегда готов оказать услугу, кормит бездомных, улыбается маленьким детям и угощает их конфеткой, но все это маска. Глубоко внутри он заботится только о себе, и так было всегда. Я просто знаю, что он причинит мне вред из-за этих денег, и меня это очень пугает».

Старуха отпила глоток содовой. Вода потекла по подбородку, и она быстро его вытерла.

— Я спросила: «Какой вред?» Она всхлипнула: «Не знаю, и это больше всего меня пугает. Вы понятия не имеете, на что он способен». Я сказала, что, если она боится, пусть обратится в полицию, но она возразила — дескать, над ней будут смеяться, потому что нет никаких доказательств, одни предчувствия. Я посоветовала по крайней мере поговорить с адвокатом: те, кому платят наличными, смеяться не станут. Но у меня было такое впечатление, что она меня не слышала, знай лишь повторяла, как она его боится и что никто не знает, какой он на самом деле. Наконец я не выдержала: «Если ты собираешься его обвинять, по крайней мере скажи в чем». Она сказала: «Вам не нужно этого знать, Мэвис. Вы не захотите этого знать». Я возразила, что, мол, если бы не хотела, то не спрашивала бы.

Старуха вернула Карденасу вторую банку из-под содовой.

— Теперь я сыта. Можешь вылить остатки или допить, Джордж. — Ее глаза весело заблестели. — Не бойся, у меня нет дурных болезней.

— Я больше никуда не уйду, Мэвис, — покачал головой Карденас, — история чересчур захватывающая.

— Это не история, Джордж. Это изложение фактов.

— Еще лучше.

— И будет значительно лучше, когда я расскажу вам, что мне поведала Леонора. Она сказала, что брат учился взламывать замки, и ей кажется, что он собирался куда-то залезть. Кроме того, он мучил и убивал животных. Занимался этим безобразием с малых лет. Сначала жучки-паучки, потом мелкие животные, потом Бог ведает кто. Леонора обожала животных. У нее были два маленьких песика, не помню, как они называются, она все для них делала. Они исчезли, после того как ее убили. Что вы на это скажете?

— Она держала их в салоне? — спросил я.

— Иногда она брала их с собой, иногда оставляла дома. Но дело в том, что с того дня их больше никто не видел. Я сказала об этом Уэнделлу, когда стало ясно, что он не принимает меня всерьез. Вот что я имела в виду, когда говорила о лени. Женщину зверски убили, у нее имелись собаки, их не оказалось в доме. Тебя бы это заинтересовало, Джордж?

— Обязательно.

— А Уэнделл не проявил ни малейшего любопытства. Такое бывает при депрессии, верно, доктор?

Я кивнул.

— Я знаю, что любопытство может убивать кошек, может быть, даже собак. Но Уэнделлу было просто наплевать, как и тему детективу, которого они прислали из Санта-Барбары.

— Дональд Браген, — кивнул я.

— Он самый, — подтвердила старуха. — Настоящий мачо, как Бродерик Кроуфорд в «Патруле на дорогах»; впрочем, это было еще до вас… «Да, мэм, спасибо, мэм», — и что-то записывали в свои маленькие блокноты. Но Бродерик, тот слушал, а Браген оказался идиотом, у него ни на что не было времени. Скажите мне: явный подозреваемый с денежным мотивом, который любит мучить животных, и две пропавшие собаки! Что бы вы подумали?

— Действительно, что?

Миссис Уэмбли положила ладонь на мое колено.

— Мне нравится твой стиль.

Мы с Карденасом просидели у нее еще с полчаса, причем говорил в основном я — пытался вытянуть из нее дополнительные детали относительно ужасного сводного брата Леоноры Брайт.

Результаты были жиденькими: либо моложе, либо старше Леоноры и, возможно, из Сан-Франциско, «потому что оттуда прибыла сама Леонора, и она никогда не говорила, что он не оттуда».

Я поблагодарил старуху и поднялся.

— Приятно было познакомиться, — сказала она и ухватила шерифа за рукав: — Джордж, прошлой ночью я слышала, как на задах, где помойка, скреблись еноты. Давай и на них поставим ловушки?