Двенадцать шагов фанданго

— Теперь парень пойдет играть в футбол с мальчишками, но он слишком резв и набьет им много голов.

Я встал, прошел к окну и глянул вниз на площадь. Да, подумалось мне, настоящий маленький Марадона, но что он собирается делать, когда вырастет, когда достигнет восемнадцатилетнего возраста и станет слишком старым для Тео с его изменчивыми вкусами? Что он будет делать, когда Тео окончательно с ним расплатится и вернет его в свой квартал — с привычкой к дорогим удовольствиям и без всякой надежды на их удовлетворение? Может, не стоит задумываться? Может, хорошо, что он живет сегодняшним днем и наслаждается, пока не поздно, быстро проходящим детством? Тео, однако, наверняка задумывался на этим.

— Сколько денег ты вложил в Гельмута и Микки? — поинтересовался Тео.

Я перенес взгляд на середину долины, повел его через пшеничные поля вдоль русла реки, пока не уперся в шоссе. Дорога шла сквозь чащу сосен и пробкового дуба. Именно там должны были прятаться гвардейцы, покуривая, потея в своих застегиваемых и расстегиваемых темно-зеленых пуленепробиваемых жилетах, переговариваясь по рации, прислонившись к деревьям, незаметно появляясь из своих убежищ и придумывая основательные предлоги для освобождения задержанных водителей за усыпляющие таблетки в девять миллиграммов. Я отошел от окна и устроился среди подушек.

— Деньги доверены ему, — поправил я Тео. — И это один восемь ноль, — бормотал я. Некоторые люди предпочли бы не задавать такие нескромные вопросы. Но к Тео это не относилось.

— На тридцать граммов?

— Да, около этого.

— Может, тебе следовало найти других людей, готовых рискнуть, — предположил Тео, как будто эти люди не рисковали.

Я пожал плечами.

— Гельмут хочет освоить этот бизнес. Я не прочь научить его. Все просто. — Тон моего голоса давал понять: «Не надо давить, хиппи!»

Я взял сигарету и закурил.

— Сделаю из десяти доз тридцать и продам их на побережье по двенадцать тысяч за грамм. — Не очень дорого, но именно так мне нравится вести дела. Я мог неплохо существовать, обращая один восемьдесят в три шестьдесят в течение трех дней.

Английские наркоманы с бо́льшим удовольствием ведут дела на побережье с соотечественниками, чем с сомнительными местными субъектами, которые могут их обмануть. Дело не в том, что я был с ними абсолютно честен, но, по крайней мере, я дурил их по-английски. Даже если я делал из десяти доз сорок, итог сделок был для них здесь благоприятнее, чем дома. Я мог бы легко расширить свой бизнес, закупая пятьдесят, сто, даже пятьсот граммов наркоты за раз, но в этом случае я потерял бы почву под ногами и, вероятно, закончил бы плохо. Я передал сигарету Тео. Тот ухмыльнулся.

— Мартин, дружок, ты должен успокоиться. Ты взвинчен, как духовой оркестр… — Он нахмурился и бросил взгляд на потолок.

Я хихикнул, протер глаза, потом виски — и снова глаза.

— Картежник. Взвинчен, как картежник, полагаю. Виноват. — Я взглянул на приятеля, отчаянно моргая. — Это все из-за проклятого ожидания. — В голове у меня гудело, словно заработала бензопила. Возникла потребность переключить нервную энергию, пробужденную кокаином, на какое-нибудь положительное действие. Я вскочил, немного пошатывало от курения закрутки, начиненной марихуаной. — Тео, я должен идти. Сидение здесь действует мне на нервы. Хочу завалиться к Дитеру и узнать от кого-нибудь, что происходит. Пойдешь со мной?

Тео надул губы и потянул конец уса.

— Не-ет… Не хочу, — окончательно решил он.

Я положил руку на его тощее плечо.

— Ты должен чаще гулять, приятель.

Психиатр, возможно, разъяснил бы Тео, что его фобия коренилась не в большом открытом пространстве, а в том, как туда выбраться. Блестящая длинная лестница уходила изгибами в темноту, ее поручни, кажется, держали только одни мои пальцы, покрытые белой пылью. Добравшись до конца лестницы на подкашивающихся ногах и с дрожью в теле, я пересек площадь и спустился по улочке в бар. Солнечные лучи никогда не касались этого сооружения за крепостными стенами с видом на водохранилище, расположенное в нескольких сотнях футов внизу. Дитер держал заведение уже почти два года, и единственный свет в его жизни был отражением металлических полос вывески, мимо которой мы проходили на пути в бар. Днем Дитер благоденствовал, торгуя охлажденной кока-колой и пивом. Их потребляло растущее число любителей достопримечательностей. Они останавливались в городе в ходе своих стремительных ознакомительных туров по Испании. Дитер получал также доход и от местных жителей, наслаждавшихся музыкой, электрическим освещением и холодным пивом по ночам. Он не производил впечатления на окружающих ни как бармен, ни как человек, зато владел генератором, холодильником, хорошенькой женой, которой, я полагал, не мешало бы больше заниматься собой и повышать знания в области кредита.

Отодвинув в сторону марокканскую занавеску, я вошел в помещение бара. Несколько минут стоял, моргая, пока глаза привыкали к плохому освещению. Дитер, сгорбившись, сидел на стуле и читал какой-то журнал. Справа от него, в конце помещения, сидел, уставившись в точку, отстоящую на два фута от кончика его носа, крестьянин и ковыряя ногтем пальца в зубах. Слева от Дитера, под столом, упершись задом в стену, примостился несчастный пес из церковного приюта по кличке Карлито. Его беспокойный нос был направлен в сторону двери. Все трое сидели в полном молчании, нарушаемом только жужжанием вентилятора и шуршанием лениво перелистываемых страниц. Я подошел к стойке бара и сел на стул между Дитером и испанцем. Дитер изучал в журнале черно-белый снимок аварии на автобане. Я прикурил сигарету с помощью его зажигалки и прервал молчание бодрым приветствием. Дитер перевернул страницу, уставился на фото усталого пожарника в белой алюминиевой каске, стоявшего у ряда гробов, снова перевернул страницу, вернулся к снимку пожарника. Он низко склонился, чтобы рассмотреть гробы, затем швырнул журнал на стойку бара и поднял голову.

— Чего желаешь?

— Пива, Дитер, пожалуйста, — попросил я с улыбкой.

Он откинул с лица волосы, поднялся и потащился за стойку бара. Поставил со зловещим стуком на стойку бара бутылку холодного пива «Крусампо», поковылял к своему стулу и обхватил голову руками. Земля совершила оборот вокруг своей оси.

Там, на побережье, большую часть свободного времени люди проводят на солнце.

Я взглянул на испанца — он все еще смотрел в пространство, ковырял в зубах.

Я сделал глоток пива:

— Как насчет музыки?

— Слишком рано, — прорычал Дитер. — Во всяком случае, парни, такие как ты, должны сейчас добывать средства на безалаберную жизнь, а не ошиваться в барах.

Если бы вы не знали Дитера, то, возможно, восприняли бы его слова за оскорбление.

И были бы правы.

— Именно парни, подобные мне, приносят доход барам в послеполуденную жару, — напомнил я ему.

Он усмехнулся, оперся рукой на стойку бара и наклонился ко мне достаточно близко, чтобы я расслышал его ответ:

— Такие парни, как я, не нуждаются в посещениях таких парней, как ты.

— Вот как, — только и смог вымолвить я.

По крайней мере, он улыбался, когда говорил это. Сохраняя улыбку, Дитер отвернулся, чтобы отпраздновать свою победу в обмене колкостями.

С жужжанием вертелся вентилятор. Маленькие капли влаги собирались на поверхности коричневой бутылки, прежде чем скатиться на стойку бара. Я сделал еще один глоток, глядя на испанца.

— И давно он здесь?

— Кто?

Я обвел взглядом помещение.

— Тот, в конце бара.

— Ах, этот… — буркнул Дитер. — Со вторника приходит и уходит. Он из Санта-Анны или из ее окрестностей. Этот чертов пес тоже крутится здесь.

Я украдкой посмотрел на испанца. У него было смуглое морщинистое лицо, золотой зуб, густые, блестящие черные волосы и трехдневная щетина.

— Что он здесь делает? — полюбопытствовал я.

Дитер жалобно вздохнул и поковырял мизинцем в левом ухе.

— Он пришел сюда из Санта-Анны, потому что потерял своих коз и не может вернуться домой, пока их не найдет. Понятно? Тебя еще что-нибудь интересует?