Ватикан

— Брат Гаспар, почему вы молчите? Что происходит?

— Мне надо отлучиться в уборную.

— Как, снова?

К счастью, в этот момент в дверь постучали.

— Войдите, — с досадой откликнулся кардинал.

Филиппинская монахиня, почти карлица, которая вся цвела оттого, что прислуживает кардиналам Церкви Царства святого Петра, внесла поднос с горой сандвичей и бутылкой, поставив его в центр стола, и, почтительно поклонившись, сказала:

— Кока-кола у нас кончилась, но я позволила себе принести пепси.

— Спасибо, Фернанда, — сказал Кьярамонти. — Приятно слышать, что иногда вы думаете самостоятельно.

Сестра Фернанда снова низко поклонилась и вышла, не сказав ни слова.

— Если хотите… — сказал брат Гаспар, указывая на сложенные горкой восемь сандвичей.

Их высокопреосвященства отказались, а Гаспару как-то не елось без компании.

— Итак, брат Гаспар, — сказал Кьярамонти, — мы ждем, пока вы нам что-нибудь скажете. Как вы нашли Папу? Каков ваш вердикт?

— Мой вердикт?

— Да.

— Лучано Ванини… — произнес Гаспар, постепенно начиная понимать, что к чему.

— Лучано Ванини? — спросил кардинал Кьярамонти, не скрывая удивления. — Что случилось с Лучано Ванини?

— Он — Вельзевул, — решительно произнес брат Гаспар.

— Что? Этот шут? — ответил кардинал. Гаспар кивнул.

— Не могу в это поверить.

— А на чем, брат Гаспар, вы основываете ваше рискованное утверждение, которое, безусловно, и мне представляется более чем невероятным? — вмешался монсиньор Луиджи Бруно.

Доминиканец рассказал им кое-что из произошедшего между ним и монсиньором, благоразумно опуская наиболее пикантные подробности, равно как и то, что теперь Ванини — его личный секретарь.

С другой стороны, чтобы сделать свою аргументацию более весомой, он почел за лучшее добавить анекдотическую выдумку собственного изобретения, а именно, что однажды он застал Лучано в состоянии левитации.

Их высокопреосвященства были немало удивлены всем услышанным.

— Ваши высокопреосвященства знают монсиньора Лучано Ванини? — спросил Кьярамонти у кардиналов Ксиен Кван Мина и Эммануэля Маламы.

Оба согласно кивнули.

— Можно назвать его идиотом?

И снова оба кивнули.

— И вы искренне верите, что он может быть Вельзевулом?

Кардинал Ксиен Кван Мин, ни на йоту не изменив застывшую у него на лице улыбку, явно отрицательно покачал головой, но кардинал Малама сказал:

— Я и без того это знал.

Зазвонил телефон. Все, включая Кьярамонти, устремили свои взгляды на аппарат.

— Но разве я не распорядился, чтобы нас не беспокоили? — недовольным тоном спросил государственный секретарь.

Малейшего жеста кардинала хватило, чтобы монсиньор Луиджи Бруно решительно поднялся и снял трубку, а брат Гаспар, улучив момент, наугад схватил сандвич.

— Государственный секретариат, — сказал монсиньор, пока Гаспар разворачивал сандвич, и поглядел на присутствующих так, словно хотел приобщить их к разговору. — Да, — сказал он, — да, да… — и вонзил взгляд в брата Гаспара, как раз когда тот заглатывал первый кусок. — Он здесь.

Все поняли, что речь идет о брате Гаспаре, и внимательно на него посмотрели. На протяжении всего разговора лицо монсиньора было достаточно выразительным: глубокое удивление сменилось не менее глубокой озабоченностью, та, в свою очередь, явным желанием поделиться новостями с их высокопреосвященствами, и, наконец, он каким-то образом дал понять, что монах, поглощавший сандвичи один за другим, и был главным поводом неурочного звонка.

— Что происходит? — спросил Кьярамонти, едва дождавшись, пока монсиньор Луиджи Бруно повесит трубку.

— Сообщение Хакера. Кажется, ему удалось узнать, что сегодня утром Папа и брат Гаспар прогуливались по ватиканским садам.

— Это правда, брат Гаспар? — недоверчиво спросил Кьярамонти. — На машинках?

— Кажется, — продолжал монсиньор Луиджи Бруно, не дав брату Гаспару возможности ответить на заданный ему вопрос, — речь идет о второй встрече нашего монаха с Папой за какие-то сутки, и не только об этом: кажется, Папа всего каких-то десять минут назад отдал министерству прессы приказ распространить через все средства информации срочное и пространное сообщение о том, что завтра утром он появится перед верующими в соборе Святого Петра, где, пользуясь своим правом говорить с кафедры, возвестит нечто важное относительно сути послания Христова.

Их высокопреосвященства всполошились, как курицы, когда открывается дверь курятника.

— Это как же так? — взъярился кардинал Кьярамонти. — Без предварительной консультации с государственным секретариатом и курией?

— Похоже, дело серьезное, — изрек архиепископ Ламбертини. — Чрезвычайно серьезное.

— Серьезное, мягко сказано: ужасное, — подчеркнул монсиньор Луиджи Бруно.

— Есть ли у вас, — обратился теперь уже к брату Гаспару Кьярамонти тоном, в котором явно сквозило недоверие к монаху, — есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что Папа собирается завтра сказать?

— Да, кое-какое представление у меня имеется, — ответил брат Гаспар, в значительной степени повинуясь настоятельной необходимости раз и навсегда покончить с подозрениями, которые вызывала его персона.

— Итак, — спросил Кьярамонти, — что это может быть?

— Я пытался… Пытался предотвратить… — пролепетал монах. — Предотвратить… Но не знаю, насколько… Я не знаю… Я…

— Выкладывайте! — приказал Кьярамонти.

— Ваши высокопреосвященства, — сказал брат Гаспар, решившись наконец говорить начистоту, — у меня есть подозрение, что Папа решил, решил…

— Что? — спросил Кьярамонти.

— Воспользоваться правом папской непогрешимости, чтобы угадать выигрышный номер итальянской национальной лотереи.

Присутствующие переглянулись, не скрывая своей недоверчивости.

— Вы не могли бы повторить? — попросил Кьярамонти.

— Он хочет, чтобы выигрыш национальной лотереи выпал на номер 207795.

— Что?! — взвизгнул высокоученый архиепископ. — Но с какой целью?

— Изумление — его единственный аргумент, но он решился довести его до логического конца: он хочет подвергнуть испытанию Святой Дух.

— Верно я говорил, — произнес кардинал Малама, — он одержим. Искусство гадания исходит от Сатаны, так написано в Евангелии. Этот Папа — опухоль на мистическом Теле Христовом! Надо немедленно отлучить его!

— Всех изумить.

— Изумить?

— Не глупите, — презрительно возразил кардинал Кьярамонти. — Мы не располагаем такой властью, мало того: это он может отлучить всех нас.

— Тогда… Тогда пусть отречется!

— Не захочет, — лаконично обронил монсиньор Луиджи Бруно.

— Лучше бы ему захотеть, — ответил африканец.

— Нет-нет, он не отречется, не будем строить иллюзий, — сказал кардинал Кьярамонти. — Только он, motu proprio, [9]наделен способностью лишить себя способности, только он может решить, оставаться ли ему тем, кто он есть. Нет, он не захочет…

— А почему вы в этом так уверены, ваше высокопреосвященство? — полюбопытствовал кардинал Малама.

— Не говоря уже о том, что это старый эгоист и маньяк, — ответил архиепископ Ламбертини, — никогда еще в истории Церкви не случалось такого, чтобы Папа самовольно уходил в отставку за исключением Селестина Пятого, которого Данте, осыпав потоком оскорбительной брани, обрек на адские муки. С тех пор на практике я что-то такого не припомню.

— Нет, — сказал кардинал Малама, — он не просто старый эгоист. Он перешел на сторону нашего противника и работает не ради самого себя и уж тем более не во благо своей Церкви, а во имя Сатаны. В него вселился дьявол.

— Если ему наскучило быть Папой, — сказал архиепископ Ламбертини, не обращая внимания на слова кардинала Маламы и похваляясь невероятным цинизмом, — а это работенка — не бей лежачего, то представьте, что он почувствует, превратившись просто в Преемника святого Петра в отставке. Нет, нет и еще раз нет, он не захочет: он, с его-то гордыней, и вдруг — бывший!