Корпус 38

Франсуа Мюллер встает и берет руки сына в свои. Малыш устал. Нажав на грушу, которая у Грегуара вместо кнопки вызова, Мюллер вызывает медсестру. Ждет ее и, заслышав ее шаги в коридоре, наклоняется над сыном и целует его в лоб.

— Единственное, что мешает подтвердить правоту этого психиатра, — говорит он слегка неуверенно, — я не обнаружил ни одного преступления, совершенного, пока этот Данте был в тюрьме или в больнице… Это ведь было бы лучшим способом его оправдать.

Но Грегуар уже закрыл глаза.

— Знаешь, — шепчет Мюллер сыну, пока тот засыпает. — Ты самое дорогое, что у меня есть.

Он сидит перед письменным столом, Жюльен справа и немного позади — Данте приходится повернуть голову, чтобы его увидеть. Он снова в небесно-голубой пижаме для новичков. Волосы всклокочены, левая кисть в повязке. Мышление и речь — как у человека, вынырнувшего из крепкого сна, причиной которого была большая доза транквилизаторов. Доктор Ломан столкнулась с новой задачей: вместо того чтобы восстанавливать его прошлое и искать причину его безумия, надо вытащить на поверхность самые свежие воспоминания. В этом парадокс: добившись успеха, подпишешь собственный приговор.

— Данте? Вы понимаете, где находитесь? Вы узнаете это место? Вы в ОТБ Анри-Колин…

Он озадаченно смотрит на нее.

— Держите, я вам кое-что принесла, — говорит она, вынимая из ящика футляр для ручек. — Это вы его сделали и мне дали. Вспоминаете? Смотрите. Я не забыла. И я его сохранила.

Данте протягивает руку к футляру. Мысленно Сюзанна вздыхает с облегчением. Она рассчитывала, что этот прием заставит Данте вернуться к действительности. Когда она спрашивала себя, как провести эту беседу, ее взгляд упал на его подарок.

— «Доктор Ломан», да, доктор Ломан, — удается произнести ему.

Потом выворачивает футляр, отклеивает искусственную кожу, что-то проверяет и возвращает футляр доктору, пальцем тыча в обнажившийся знак. Там следы клея, но Сюзанна различает черную спираль в глубине футляра. Сюзанна видит, что контакт установлен, но теперь нельзя ошибиться.

— Змея? — отваживается она почти умоляюще.

— Змей, доктор. Вы помните? Я, наверно, вас разочаровал… Вы думаете, я был не на высоте. Ваши надежды… Я опять плохо поступил, да?

Данте замолкает. Сюзанна чувствует, как стучит сердце. Она надеется, что он продолжит. Все к лучшему. Нельзя указывать ему путь. Он сам должен вспомнить о жертве в аквариуме. Тогда можно будет верить его заявлениям.

— Продолжайте.

— Но ведь она не умерла, доктор. Она смогла убежать. Ей повезло. И мне тоже. У Змея не было добычи. Не в этот раз, правда?

— Не в этот раз?

— Ну да, — говорит он — почти спрашивает, словно боится сказать глупость.

— А прежде, Данте? До этого раза? Змей не появлялся за несколько дней до этого раза? Вы об этом?

— Змей? Да, я думаю… — испуганно говорит он.

— Он приказал вам найти новую жертву? И исполнить ритуал?

Данте потеет, скребет повязку на руке, поворачивается к санитару. Опять смотрит на нее с мольбой во взгляде. Ерзает на стуле. Он не забыл, что нельзя вставать.

— Данте? — говорит она, стараясь изобразить уверенность.

— Я боюсь, доктор. Я не хочу об этом разговаривать, — плачет он.

Голос искажен из-за транквилизаторов; из-за рыданий его совсем трудно понять. Сюзанна смотрит на Жюльена и решается на последнюю попытку:

— А что вы делали, Данте, неделю после того, как бросили работу?

Он качает головой, обхватив ее руками. Сюзанна повторяет вопрос. Неслышные слова срываются с его губ. Сюзанна и Жюльен напрягают слух, окаменевшие, точно соляные статуи, готовы ловить малейший звук. Голос совсем сиплый.

— Что вы говорите?

Кажется, он делает усилие, чтобы повторить раздельно то, что Сюзанна и Жюльен в конце концов понимают как «Мертвая драма».

Больше он ничего не сможет сказать. Жюльен кладет ему руку на плечо. И Сюзанна остается одна в желтоватом кабинете. Истина как будто совсем близко. Больной сфинкс оставил ее наедине с загадкой и угрозой уничтожения, если она, Сюзанна, эту загадку не разрешит. Ее руки сжимают футляр для ручек с отклеенным боком. Взгляд падает на змею, которую замаскировал в футляре Данте.

Глава 16

Вытянувшись на канапе цвета сливы и блуждая взглядом по потолку, по деревянной обшивке стен, по верхней кромке абстрактной картины, Сюзанна размышляет о том, во что превратилось ее существование. В голову приходит лишь одно слово: тупик.

Только голос Роберта Планта, поющего «Whole Lotta Love», [38]позволяет ей сохранять спокойствие. Сюзанна поставила диск «Лед Зеппелин II», и все в ней перевернулось. Она забыла ту добрую силу, которую выпускают на волю аккорды электрогитары.

Элион попросил ее взять отпуск. Иными словами, оставить его одного разбираться с ситуацией. Скорее приказ, чем пожелание. И если дела не поправятся, в следующий раз он попросит ее об отставке. Нет нужды уточнять: они прекрасно понимают друг друга.

Результат ее беседы с Данте все-таки сочли положительным. Уже потом они поняли, что продвинулись совсем ненамного. Они голову сломали, размышляя над этой «Мертвой драмой». Мельшиор предположил, что, может, это обозначение того, что произошло в заброшенном аквариуме. Он сказал это с осторожностью неофита в обществе специалистов. Остальные переглянулись — мол, почему бы и нет? Манжин первым его поддержал.

Голос Планта смолк. Началось соло. Ударные создают напряжение, которое ощущается почти физически. Гитара разрывает тишину, точно стон привидений, ревущий ветер или мотор автомобиля, что несется по прямой. Сюзанна уже начала забывать остроту тяжелого рока. Для пациентов в ОТБ воздействие рока могло оказаться губительным.

Но после этой беседы Данте впал в немоту. Новых данных нет, и его вина признается всеми. Доказательства в этом деле необязательны, считает Ван ден Брук. Хватает фактов, чтобы обвинить Данте, не угрызаясь. Поэтому Элион постарался удалить свою протеже с места событий.

Неожиданно партия ударных опять взяла верх в ансамбле, а за ним вступил голос Планта. Музыка-прибежище, музыка-святилище, которая снимает тревогу, в чем Сюзанна нуждается, особенно теперь: появилась вероятность того, что Профессиональный медицинский совет начнет против нее расследование. И это, возможно, еще хуже, чем жалоба на нее организации по защите жертв… Элион, отводя взгляд, сообщил об этом Сюзанне, потому что знал: одна мысль о таком расследовании для нее ужасна.

Завтра она поедет к Жильберу и девочкам в Ля Боль. Она еще не звонила, не предупредила их. На самом деле ей нужен вовсе не отпуск. Сюзанна не знает, как защищаться, но никого не хочет видеть. Нельзя расслабляться. Надо скрывать негодование.

Больше всего ее угнетает, что она виновна в ужасной смерти этой неизвестной. Чтобы справиться с позором, достаточно тех возможностей, которые она всегда находила в работе. Но призрак этой молодой женщины, наверное, до конца жизни станет будить ее по ночам.

Телефонный звонок оторвал Сюзанну от созерцания этой перспективы. Голос, охрипший из-за пятидесятилетнего стажа курения «Крейвен А» по две пачки в день. Изящные красные пачки этих сигарет с головой черной кошки на фоне белого овала, обязательно прикрываются угрожающими предупреждениями о вреде табака. Сюзанна не слышала этот голос уже четыре года — с того самого дня, когда узнала, что ее ждет должность в Анри-Колин.

Достаточно послушать, как этот голос произносит твое имя, и действительность предстает в совершенно ином свете.

— Ольга! Это чудо.

— Чудо, что я звоню или что ты все-таки сняла трубку?

Сюзанна выключает музыку.

— Я так рада тебя слышать. У меня сейчас не жизнь, а бардак. И надо же, ты появляешься. Ох, видишь, я такая глупая, — заканчивает она, смеясь.

— Насчет твоих неприятностей я в курсе. И хотя в моем возрасте у меня уже не так много знакомых, некоторые до сих пор сообщают мне последние новости.