Меченый

– Нет.

– Вы сделали это, потому что были запуганы.

– Мне нужна была помощь.

– Вы сделали это, потому что в то время не могли ухаживать за дочерью так, как она того заслуживала.

– Мистер Карл, я люблю мою Белль. Больше всего на свете.

– И передали опекунство Брэдли Хьюитту, потому что, попросту говоря, это был лучший выход для вашей дочери.

– Я была больна.

– Разумеется.

– Но это было раньше.

– А теперь вы хотите ее вернуть.

– Да.

– Почему?

– Потому что люблю ее.

– Но почему именно сейчас?

– Потому что я нужна ей.

– Но почему именно сейчас?

– Теперь я знаю, что могу по-настоящему о ней заботиться.

Я взглянул на судью. Ее лицо, обращенное к всхлипывающей Терезе, выражало что-то похожее на жалость.

– Что дальше, советник? – спросила судья.

– Я собираюсь рассказать о лечении, которое прошла мисс Уэллмен, о ее новой работе и о том, как она изменила свою жизнь, чтобы должным образом заботиться о дочери.

– Вам нужно время, чтобы успокоиться, прежде чем мы продолжим, мисс Уэллмен? – спросила судья.

Тереза Уэллмен кивнула.

– Перерыв пятнадцать минут, – объявила судья.

Когда я сел рядом с Бет, Тереза все еще плакала на свидетельском месте.

– Ты был с ней немного жесток, – тихо заметила Бет.

– Ты знала что-нибудь об этом?

– Нет, для меня это оказалось сюрпризом.

– Очень хорошо, что в свое время она отказалась от дочери. В глазах публики это выглядит чуть ли не благородно. Будет трудно доказать, что ребенка стоит передать ей, но я постараюсь сделать это после перерыва.

– Думаешь, у нас есть шанс?

– Если бы не я вытащил на свет все это дерьмо, это наверняка сделал бы Галликсен, и он был бы в десять раз жестче меня. А теперь что ему остается делать? Указать на нее пальцем и назвать плохой девочкой?

В этот момент Галликсен прошел мимо нас, направляясь в коридор. Он кивнул мне и показал на красную папку.

– Значит, она была не совсем пустой, – сказал он.

– Подождите. – Я расплылся в самой широкой улыбке, на какую был способен. – Подождите, пока не увидите другую папку, когда очередь дойдет до вашего клиента.

После того как Галликсен – ошеломленный, но не сломленный – вышел из зала суда, Бет посмотрела на меня с огромной надеждой:

– У тебя есть материалы на Брэдли Хьюитта?

– Пока нет, – ответил я. – Но еще не вечер.

Глава 22

Я откладывал это до последней возможности. И вот наступило время встретиться с самым темным из моих демонов и узнать ответы на вопросы, которые мучили меня с самого начала дела Чарли Калакоса. Пришла пора нанести визит папе.

Я не стал ему предварительно звонить. Зачем? Был воскресный полдень, а значит, отец сидел дома в мягком раскладном кресле перед телевизором и держал в одной руке банку пива, а в другой – пульт управления. И не важно, какой месяц показывал календарь. Осенью и зимой папа смотрел бейсбол, весной и летом – футбол. В мертвый сезон, в феврале и марте, когда бейсболисты и футболисты отдыхали, он смотрел что придется: пляжный волейбол, слалом, «Битву сетевых звезд». Все, что угодно, лишь бы сидеть и морщиться, пить пиво и ворчать на игроков. Именно для этого существовали воскресенья.

Когда я подошел к домику в испанском стиле в пригороде Голливуда, штат Пенсильвания, у меня екнуло сердце. Во-первых, перед домом стояло побитое желтое такси. Во-вторых, передняя дверь была слегка отворена. Это было не похоже на отца – оставлять открытой переднюю дверь. Обычно он держал дом крепко запертым, как и свою личную жизнь; он не желал подпускать к себе внешний мир. Но что было еще более странным – из маленькой убогой гостиной доносились чужие голоса. Я подумал, что это, должно быть, бубнит телевизор, но потом решил, что комментарии по поводу малоэффективной игры нападения «Филадельфии» звучат не так. Разговор в гостиной скорее напоминал дружескую беседу. «Бети у отца?»

– Папа, – позвал я. Открыл сетчатую дверь, постучался в приоткрытую входную. – Па, ты дома?

– Кто там? – раздалось рычание отца, что было довольно-таки приемлемым вопросом, если бы я не был единственным, кто навещал его время от времени.

– Па, это я.

– Что тебе нужно?

– Просто зашел.

– Почему не позвонил? Я занят.

– Па?

– Что?

– Я могу войти?

– Нет.

– Не будь таким негостеприимным, Джесс, – послышался другой голос, высокий, развязный. – Даже крокодил не прогоняет своих детей. Пригласи мальчика в дом. Это же неожиданная радость. Она скрасит наш разговор.

– Я вхожу, – сказал я, настораживаясь.

– Мальчик умеет настоять на своем, – послышался третий голос. – Мне это нравится.

Я открыл дверь, зашел в гостиную и увидел отца. В своем любимом мягком раскладном кресле он сидел с банкой пива в руке, как всегда по воскресеньям, но не смотрел телевизор, ящик был выключен. На лице отца читалось необычное беспокойство. А на диване бок о бок сидели два незнакомца, тоже с банками пива. Они были старше отца. Один был громадный, с большими руками, широким подбородком и седыми, плохо подстриженными космами. На голове второго, смуглого и худощавого, была надета набекрень синяя капитанская фуражка. Я почувствовал, что в комнате творится неладное.

– Дайте догадаться, – сказал худощавый старик в капитанской фуражке. – Ты тигренок, правильно? Тот самый Виктор, которого мы все видели по телевизору.

– Правильно, – сказал я. – А вы кто?

– Старые друзья твоего отца, – медленно произнес крупный старик низким голосом.

– Не знал, что у моего отца есть старые друзья.

– Как видишь, есть. – Худощавый сделал глоток пива. – Это мы.

– Приятно слышать. – Я снова поглядел на встревоженного отца. – Старые друзья собрались вместе выпить пива, вспомнить добрые прежние времена. А почему такси снаружи?

– Это мое, – сказал худощавый.

– Оно же желтое.

– Это фирма «Желтое такси», дурачок.

– Вы, ребята, не возражаете, если я возьму пива и присоединюсь к вам?

– Если пойдешь на кухню, – худощавый старик поднял банку, – захвати еще одну. Все эти воспоминания вызывают жажду.

Я опять взглянул украдкой на отца. У меня не было настроения пить, но я подумал, что нужно к ним присоединиться. Отец явно не обрадовался моему приходу. Мне очень хотелось выяснить почему. Кроме того, я догадался, кто эти люди.

– Итак, как вы, ребята, познакомились? – спросил я, достав из холодильника на кухне две банки пива и вернувшись в комнату.

– Мы вместе росли, – сообщил крупный старик.

– Твой папа был моложе нас, – подхватил худощавый. – Но мы все же помним, как он пошел в армию. Весь из себя аккуратненький, с начищенными перышками. Он жил на богатеньком конце города.

– Довольно, – сказал отец. – Хватит старых историй.

– Почему хватит? – возразил я. – Я люблю старые истории.

– Он зачесывал волосы назад, они были черные, блестящие, немного волнистые – это в нем сказывалась еврейская кровь. И он всегда носил с собой тюбик бриолина и расческу. Всегда следил за прической.

– И имел успех у девушек, – вставил крупный старик.

– Конечно, имел, – кивнул худощавый. – Учись, мальчик. Хорошие волосы и прическа – великая сила.

Мы посмеялись – все, кроме отца, чьи волосы уже не были ни черными, ни блестящими.

– Так что же привело вас сюда? – спросил я.

Старики на диване переглянулись.

– Просто зашли повидать дружка, – ответил крупный старик.

– Правда? Просто зашли? Ни с того ни с сего?

– Ну, у Джоуи были кое-какие дела, которые нужно обговорить.

– Мы сделали твоему отцу выгодное предложение, – сказал худощавый, которого, значит, звали Джоуи.

– Это же здорово, – улыбнулся я. – Разве это не здорово, папа?

– Я уже сказал им, чтобы они меня не вмешивали, – буркнул отец.

– Ну, Джесс просто не понимает своего счастья, – сказал Джоуи. – Он всегда был таким: задирал нос и не замечал монетки под ногами.