Год Людоеда. Время стрелять

— Я тебе уже сколько раз говорил: отдохни, съезди куда-нибудь, а то видишь, тебе уже вместо столбов мальчишки видятся! — Федор перешел в левый ряд. — Да, Боренька, я в этой больничке обычно лежу по полгода, как же мне тут с главврачом не подружиться?

— Вы со мной все шутите, а я сейчас совершенно серьезно спрашиваю! — в голосе Следова ощущалась весомая обида. — Откуда вы знаете, может быть, для меня все это действительно очень важно?

— Мы тебя так весенним призывом в армию запугали, что ты решил себе белый билет обеспечить? — Весовой что-то помечал в записной книжке и, заметив заинтересованный взгляд Морошкиной, замялся: — Да это я, Соня, кое-какие вопросы записываю, которые, может быть, сегодня врачам задам.

— Да нет, Станислав Егорович, я совсем по другому вопросу хотел обратиться, — продолжал раздражаться Следов. — Вы же знаете, что я у вас какую-нибудь ерунду не буду спрашивать! Я же знаю, что вы человек занятой и на пустяки вас нельзя отвлекать!

— А что у тебя, Боря, за проблема? — Морошкина выбросила сигарету в окно. — Ты нам про нее вначале скажи, конечно, если только это при всех удобно, а мы потом подумаем, как тебе помочь.

— Да я насчет матери, — признался Следов. — Я иногда за нее опасаюсь: она ведь все забывает и путает — может кому-то по ошибке дверь открыть или включенный газ оставить. Кто ее знает? А потом что будет, представляете? Я вот и подумал, раз Федор Данилович здесь всех знает, может быть, он и попросит, чтобы ее врач осмотрел или каких-то таблеток дал, чтобы она после них лучше соображала? А то откроет дверь Людоеду Питерскому — от него, наверное, даже никакие собаки не спасут?

— Вообще, мне еще моя покойная бабушка, Царствие ей Небесное, говорила: все преступники боятся любых собак, даже самых крохотных! — Софья сняла с себя шапку и поправила руками короткую прическу. — Она, кстати, действительно всегда держала разных собачонок, знаете, таких, какие могут прямо на ладони поместиться: карликовых пинчеров и той-терьеров.

— А почему их бандиты боятся? — Следов повернулся внутрь салона, чтобы посмотреть на Софью. — Ну, я понимаю, можно там бояться овчарок или догов, а маленькие-то что могут сделать: дал ей один разок по головенке, она и окочурится!

— Ну, через дверь-то ты, положим, до ее головенки не дотянешься, а все собаки, между прочим, имеют природное свойство громко лаять и тем самым привлекать внимание, — назидательно произнесла Морошкина. — И как правило, чем меньше собачка, тем у нее более сварливый нрав. Она, может быть, и брешет-то от страха, но ее лай, согласись, слышен на всю лестницу!

— Мы, Боренька, с Германом Олеговичем когда-то вместе в одном институте учились. Вот отсюда, дорогой мой, и все наше знакомство, — Борона затормозил. Впереди скопилась вереница машин, словно склеенных между собой тягучей дневной пробкой. — Гера избрал для себя одно направление медицины, а я — другое, но отношения наши, как видишь, сохранились до сих пор, и мы иногда встречаемся и всегда готовы друг другу помочь.

— А что про психиатров говорят, будто они сами все немножко не того, то есть с приветом? — выпалил Следов. — Вы считаете, что это правда, да?

— А кто сейчас не с приветом? — не утерпел Весовой. — А мы все, что, не с приветом? Кому это, интересно знать, в наше тяжелое время придет в голову с безнадзором да с маньяками разбираться? Нормальные люди, вон посмотри, Боря, большой политикой занимаются, деньги заколачивают, рвутся в олигархи, а мы только по больницам да по тюрьмам катаемся! Согласись, Боря, что для многих людей мы тоже выглядим, мягко говоря, не того.

— Да нет, Станислав Егорович, вы меня сейчас, наверное, просто не совсем правильно поняли! Про нас-то я как раз ничего такого и не думаю. Я ж только про психиатров спросил, — громко, но агрессивно начал объяснять Следов. — Говорят, что они сами постоянно, практически с детства, страдают от своих психических болезней и поэтому становятся психиатрами. Чтобы почаще быть среди своих, что ли?

— А я преступница, поэтому-то и в милицию подалась? Так, Боря? — Софья незаметно для Следова подмигнула Станиславу. — Да я шучу, ты только не обижайся!

— Да я на вас, Софья Тарасовна, никогда и не обижаюсь, я же знаю, что вы добрая женщина и всех только защищаете! Из-за вашей доброты вас Игорь Кумиров даже чуть не уничтожил! — еще более усилил свой голос Следов, словно боялся, что его сейчас кто-то перекричит или вообще больше не позволят ничего сказать. — Да, если бы Скунс не пришел за вас заступиться, мы могли бы и не успеть предотвратить… убийство!

— Да, Соня, тебе бы позавчера к твоей доброте да еще пистолет добавить — тогда бы ты сама Игореню живьем взяла! — Станислав понял, что слегка переборщил. — Ты на меня, Соня, пожалуйста, за мои слова не сердись, но ты к нему вчера прямо как на заклание пошла, а он оказался ничуть не лучше тех, которых запрятали за теми стенами, куда мы всей нашей командой сейчас вынуждены отправиться.

— Прости, Стас, но здесь ты не совсем прав, и я тебе сейчас объясню почему. Разве Игореня был психически больным человеком? Кто-нибудь это доказал? Пока нет, правильно? Значит, для нас он пока просто преступник! — вмешался Борона. — А там, уважаемый, куда мы едем, содержатся только те, кто либо уже признан больным и находится на принудительном лечении, либо направлен на судебно-психиатрическую экспертизу. Согласись, в этом есть некоторая разница.

— Не знаю, Федя, я солдат, и мне самому, как ты понимаешь, приходилось кого-то убивать или допускать то, что кто-то погибает из-за моих действий. Но это там, на войне или в другой безвыходной ситуации, а так, как говорится, на ровном месте… — Весовой начал заводиться. — Могу сказать тебе так: для меня люди, совершившие неоправданные убийства, да еще с такими злодействами, о которых ты нам рассказывал, — они и не люди вовсе, а уже звери, и поступал бы я с ними так, как поступают с хищниками, посягнувшими на человека. Тигров-людоедов, даже несмотря на то, что они во все Красные и Зеленые книги занесены, отстреливают, правда? Или, в крайнем случае, на всю жизнь в клетку заточают. Так у них ведь ни разума человеческого, ни сознания, ни души нет.

— Товарищи, обратите внимание на то, как здесь у нас все удобно расположено: тюрьма, суд, администрация, налоговая инспекция, психушка, вокзал — всё рядом! — громко сказал Борона, проезжая мимо «Крестов». — Все для человека!

— А я про это как раз недавно Олежке рассказывал! — подхватил Следов. — Приехал на вокзал, пошел в администрацию, чтобы отчитаться в налоговой, — тебя там взяли, отправили в суд, оттуда — в психушку, там решили, что нормальный, значит, в тюрьму! Так?

— Похоже! Эдакое комплексное обслуживание! — Весовой потянулся к пластмассовым контейнерам, в которых, по словам Бороны, оставалась еда. — А если я действительно отсюда угощусь, это не будет в ущерб детям?

— Что ты, Стас! — замахал правой свободной рукой педиатр. — Наши пацаны знаешь какие разборчивые! Они едят только то, что им нравится, а если что не по ним — вообще не прикоснутся! Правда, ешь, а то нам это и девать, в общем-то, некуда!

— Там одни пирожки — с детскими почками, а другие — с легкими! — Борис гостеприимно простер свою руку в сторону выпечки. — В прошлый раз еще были с мозгами, но это не каждый раз: с мозгами у нас постоянный дефицит!

— Что-то, ребята, у вас шуточки постепенно становятся, я бы так выразилась, несколько специфическими, — заметила Морошкина.

— Профдеформация, Сонечка. Неужели тебе это не знакомо? — Федор Данилович притормозил на набережной перед светофором и включил левый поворотник. — Ну вот, мы уже почти что на месте!

— А здесь левый поворот разве не сняли? — Борис повертел головой, словно кого-то высматривал за пределами машины. — Помните, нас тут еще милиционер остановил и оштрафовать хотел, да вы ему что-то сказали и он нас отпустил?

— Используете служебное положение, товарищ Борона? — Софья сочувственно смотрела на Стаса, который с явным удовольствием уплетал пирожок. — Говорят, ваше удостоверение советника губернатора по вопросам опеки и попечительства очень напоминает руоповское? Это правда?