Озеро смерти

— Начинаю задумываться.

— Да, он дошел до ручки. Наверняка и Табиту к этому делу приохотили. Возможно, контролируют ее таким образом. Добавят в газировку наркотик и дадут… До тех пор, пока у пастора Пита нимб над головой не вырастет. А у меня — рога, как у черта.

— Все может быть, — вздохнула я. — Но знаешь, Брай, перемена взглядов вызвана не одними медикаментами.

Он откинулся назад, задумчиво ероша пальцами щетку коротких волос.

— А эта женщина… Шенил. Она навязывается Табите в матери. Мозги промыты, и конкретно.

Брайан был прав. Маскарад Шенил не ограничивался спектаклем, устроенным для полиции. Сью-Джуди почти не общалась с дочерью с тех пор, как Табита оставила родной дом и покинула церковь матери. Отчуждение стало непреодолимым. Однажды зимним утром Сью-Джуди надела лучшее, что имела, и отправилась на север, к действительно диким пляжам около авиабазы Ванденберг. Туда, где обычно испытывали межконтинентальные баллистические ракеты. Выкурив пачку «Кэмела», она сняла драгоценности и пошла навстречу собственной смерти. Тело нашли близ пускового стола, словно она была ракетой, так и не долетевшей до звезд.

Брайан говорил, что Табита не плакала. По крайней мере в его присутствии. Лишь ночью он слышал из ванной какие-то звуки, похожие на рыдания. Если брат пытался утешить жену, Табита попросту отворачивалась. Их брак уже дал трещину. На вопрос, как она себя чувствует, следовал неохотный ответ: «Отлично». Затем наступало глухое молчание. Со временем Брайан перестал спрашивать.

Пока не появилась Шенил Вайоминг.

— Если говорить о ее лжи в процессе доказательства вины, то всякий раз, когда на сцене появлялась Шенил, Табита начинала вести себя так, словно перед ней встала сама Сью-Джуди.

— Но она вела себя куда лучше, чем в присутствии мамочки.

— «Мамочка», — усмехнулся Брайан. — Впрочем, ее муж вовсе не корчит из себя «папочку». — Откинув голову назад, Брайан допил остатки пива. — Черт! Они собирались приобщить Люка к своему семейному термоядерному кошмару.

— Завтра утром мы займемся оформлением иска для их изоляции.

— Клочок бумаги с надписью «Проход воспрещен». Это ничего не даст. — Брайан взял в холодильнике еще пива. — У тебя есть оружие?

— Нет. Брайан, даже не думай. Это создаст новые проблемы.

— В яблочко! Именно это мне и нужно: немедленно создавать проблемы всякому, кто попытается дотянуться до Люка.

— Забудь. Такое решение не поможет ни одному из нас.

Я не спросила, есть ли оружие у него. Потому что и так знала: он держит оружие на полочке в туалете — там же, где хранил служебный автоматический пистолет наш отец.

— Ты слишком долго работаешь адвокатом. Постфактум делу не поможешь. Мы должны уметь отразить их нападение, причем только силой. Завтра купим тебе пистолет.

— Нет. — Брайан попытался возражать, но я остановила его. — Это вопрос, и очень спорный. К тому же в Калифорнии полагается десять дней ждать разрешения.

— Мы это решим.

— Тема закрыта.

— Нет, Эван…

Отвернувшись, я смотрела в окно. На горы уже спустился ночной мрак, и горизонт был едва подсвечен лучами заката. Брайан поставил бутылку на стол.

— Пойду в душ.

Тяжело шагая и бренча застежками, он вышел из кухни. Стараясь прийти в нормальный вид, я помассировала виски. Такой вот прием ждал нас на родине: Чайна-Лейк никогда не жаловал семью Делани. Но я не ожидала повтора во втором поколении.

Минуту спустя я вернулась в гостиную. Обед Люка оказался размазанным по тарелке. Присев рядом с мальчиком, я спросила:

— Как дела, чемпион?

— Мне холодно.

Я постаралась устроить Люка рядом с собой на софе. Вывернувшись, он с тяжким вздохом побрел через комнату. Его взгляд казался мне неспокойным.

— Давай поговорим об этом, — предложила я и выключила телевизор. Мальчик был очень зажат. Поцеловав его в макушку, я успокаивающе прошептала: — Все хорошо.

Голос Люка прозвучал очень тихо:

— Я переложил те документы в карман за сиденьем. — И он добавил еле слышно, как мышка: — Прости, пожалуйста.

— Ладно, не переживай. Я ж на тебя не злюсь. Но больше ты не станешь перекладывать мои вещи без спроса. Так?

Едва кивнув, Люк ничуть не расслабился. Я пересела поближе.

— Что еще?

— Эта женщина, которая была с мамой, она сказала, что я плохой. Полицейские арестовали тебя из-за меня?

Господи Боже!

— Нет. Конечно же, нет. Ведь ты не сделал ничего плохого. Сегодня ты был храбрым мальчиком. Твоя мама солгала, как и та женщина. Они поступили неправильно.

— Скажи ей, — из глаз мальчика выкатились и упали на пол огромные слезинки, — скажи той женщине, что я вовсе не плохой.

Почувствовав, как отчаянно сжалось сердце, я обхватила Люка двумя руками.

— Уже сказала.

Он посмотрел снизу вверх:

— Правда?

— Честное слово. — Смахнув ладонью слезы, я проговорила: — Послушай. Взрослые иногда бывают подлыми. И говорят очень плохие слова. Если так случается, ты должен помнить, что всегда есть люди, которые тебя очень любят и всей душой верят, что ты самый лучший ребенок.

— Мама подлая?

В этот момент вошел Брайан, переодетый в белую майку и джинсы, с мокрыми волосами. Слова Люка остановили его посреди комнаты.

— Мама не подлая… Мама… Она себя потеряла, — так ответил отец сыну. Он присел на диван рядом с нами. — Сегодня случилось то, что кажется неприятным. Но мир — жестокое место. Так что тебе нужно понять, кто на твоей стороне и на кого можно положиться. Ты можешь рассчитывать на меня и на тетю Эван. Мы здесь, и мы о тебе позаботимся. И можешь рассчитывать на самого себя. Ты можешь за себя постоять и знаешь, что правильно представляешь себе добро и зло. — Люк сидел и слушал, не шевелясь. — Это так же, как иной раз случается в полете. На меня рассчитывает пилот бомбардировщика, и вся эскадрилья прикрывает его от нападения врага. Я полагаюсь на ведомого, и он всегда предупредит об опасности. И я полагаюсь на свои силы — потому что именно я пилотирую свой самолет.

Некоторое время Люк молчал, затем спросил:

— Джесси тоже на моей стороне?

— Конечно, — ответила я.

— А Ники и Карл?

Я кивнула.

— А мои учителя?

— Все как один.

— Я так и думал, — сказал Люк и повернулся к Брайану: — Завтра я увижу твой «восемнадцатый»?

— Конечно. Иди к папе.

Но Люк спрятался за меня.

Глаза Брайана, привыкшие распознавать самолет противника на расстоянии семнадцати миль, не заметили того, что к нам приближалось. Его зрение забили помехи. Возможно, он заметил бы со временем? Трудно сказать. Может, здесь помогло бы осознание нашего с ним сходства и некоторым образом понимание степени раздражительности взрослого человека? Я не сказала ничего такого, тем более при Люке. Вместо этого мы сидели вместе, прислушиваясь к шуму ветра, до тех пор, пока глаза мальчика не сомкнулись, а дыхание не стало ровным и глубоким. Взяв сына на руки, Брайан перенес его в кровать.

Когда брат вернулся в комнату, я спросила:

— Откуда ты узнал про мои дела с полицией? Ну тогда, в школе?

— Отец сказал.

Даже пятнадцать лет спустя я была возмущена:

— Он же обещал тебе не рассказывать!

Брайан пожал плечами:

— Папа так вышел из себя…

— Лучше не напоминай. Он всегда взрывался, как граната.

Однажды нашу компанию из четырех девчонок по дороге домой остановила полиция. Травка была лишь у одной из нас, у Эбби Джонсон. Пакетик лежал у нее в кармане, и я этого не знала. Но девочки сидели в моей машине. И нас направили на экспертизу. В полиции со мной обращались как с проституткой-наркоманкой или, еще хуже, коммунисткой. Потом дома я, как проштрафившаяся, чистила туалет зубной щеткой.

— Нет, — ответил Брайан, — папа не на тебя злился. По-настоящему его взбесили полиция и судья.

— Что? — не поверила я.

— Он считал это беззаконием. Все время твердил, как плохо они обращались с его девочкой.

В ушах моих просто зазвенело. Добавим к заряду откровения еще одну главу. Новая редакция текста.