Зов издалека

— Да, разумеется.

— Я бы дал объявление о розыске, но ты считаешь это неуместным.

— Ты же знаешь, что я…

— Знаю, что это не ты. Самый тяжкий хомут в нашей профессии — перепуганные начальники, над которыми другие начальники, а те совсем уж ничего не понимают. Я имею в виду не тебя.

— Ты и сам шеф. Кронпринц, как некоторые поговаривают.

— Я дальше уже не продвинусь. Шарики, как ты говоришь. Там, повыше, шарики никому не нужны. Послушание… иерархия…

— Эрик! Остынь! — Странно, Биргерссон употребил то же слово, что и сам Эрик, успокаивая Хальдерса. — Я просто призываю двигаться дальше. Ты же сам сказал насчет машин. Это хорошее, конкретное направление…

— Сотни тысяч одинаковых моделей «форда». Это конкретно.

Биргерссон словно не слышал его реплики.

— Хорошая идея… ночные камеры, машина…

— Не надо меня умащивать.

— Но это и в самом деле может что-то дать!

— Я же уже сказал — делаем все возможное. Так или эдак мы это решим. Я чувствую. Интуитивно.

Вдруг Биргерссон поднял голову и пристально на него посмотрел.

— А эти… сотрудники, пировавшие на спортбазе… Никто пока не дал о себе знать?

— Еще не получил рапорт от Бергенхема. Ты имеешь в виду, что если кто-то что-то видел или слышал, то должен был бы сам появиться? Или как?

Он вспомнил рассказ Хальдерса про чудака-собаковода с его «или как» и мысленно улыбнулся.

— Не притворяйся невинной девушкой, Эрик. Ты же не веришь в чудеса? Кто что вспомнит после хорошей пьянки с сотрудниками?

— Меня не спрашивай, — сказал Эрик Винтер. — Не имею опыта.

18

Бергенхем и в самом деле поговорил чуть ли не со всеми, но ни один человек не присматривался и не прислушивался к происходившему на болоте. Праздник есть праздник. Или вечеринка, как посмотреть. Почти и не пили, так, чуть-чуть. Конечно, ребята из отдела удивились, когда узнали. Ничего себе — летнее убийство прямо у них под носом. Сидит человек за столом. Или вышел подышать — а тут на тебе! Оказывается, рядом вот что происходит.

На парковке у озера стояло четыре машины. Две из них числились в угоне. Угоны были произведены по всем правилам искусства, если не считать необычности места, где оставлены машины. Владельцы никакого отношения к восточным пригородам Гетеборга не имеют. Возможно, в отличие от воров. Не исключено. Бензина в баках почти нет. У владельцев — полное алиби.

Один из владельцев двух других машин дал о себе знать.

Они искали второго. Бергенхем проехал через промышленную зону Хёгсбу и остановился у заводского отеля. Открыл дверцу и опустил ноги на асфальт, с трудом отклеив спину от кресла. Сильно зачесалась мошонка. Он огляделся, взял в горсть свое хозяйство и потеребил. Помогло.

С хлебозавода «Поольс» пахло выпечкой и горелой мукой. Запах напомнил ему о кофе и венских хлебцах, и его слегка затошнило. Совсем слегка. А может, и не от этого, а от жары. Дрожащие контуры домов расплывались в душном мареве. Где-то пел Ник Кейв. «People ain’t no good». [8]Бергенхем начал отбивать ритм, но это ему быстро надоело. Наконец он увидел, как из дома напротив вышел мужчина и направился к лестнице на парковку.

Он вышел из машины. Мужчина спустился по сосчитанным Бергенхемом от нечего делать двадцати ступенькам. Бергенхем снял темные очки, и лицо мужчины сразу посветлело. Как и все вокруг. Снова пахнуло свежим хлебом. Бергенхем протянул руку. Мужчину звали Петер фон Холтен. На несколько лет старше Бергенхема, примерно около тридцати. Резкие черты лица. В этом освещении у всех резкие черты.

— Это я звонил, — сказал Бергенхем.

— Проедемся?

Фон Холтен просил его не заходить на работу — ну что ж, пожалуйста. Мы люди не гордые.

— Около «Приппса» есть симпатичный парк.

Они поехали на юг и остановились у окаймляющего улицу густого кустарника. Музыка в радиоприемнике напоминала о конце света. Фон Холтен всю дорогу молчал, выстукивая по бардачку ритм.

Они присели на лавку. Здесь пахло не хлебом, а пивом, и немудрено: корпуса гигантской пивоварни «Приппс» располагались в сотне метров. Хрен редьки не слаще.

Бергенхем прикрыл глаза. Вдруг захотелось прижаться лицом к грудке своей четырехмесячной дочери. Вот уж запах, так запах…

— Значит, вы не заявляли о пропаже машины?

— Кто же знал, что она будет фигурировать в деле об убийстве?

— А почему она вообще там стояла? Или точнее: почему вы ее там оставили?

— Это была ошибка, — сказал фон Холтен. — Могу объяснить, хотя… это довольно щекотливая история.

Бергенхем молча ждал продолжения. Над головой пролетело несколько чаек. Летели они довольно беспорядочно — надышались, должно быть, пивных паров.

— Я и не ожидал, что машина там все еще стоит… так не было задумано.

Бергенхем молча кивнул.

— Дело вот в чем. У меня есть женщина… мы иногда встречаемся. Позавчера мы с ней поехали на этот заливчик… Что может быть лучше воды в такую жару? А потом… потом решили, что машину оттуда заберет она. — Фон Холтен потер рот. — Я женат, — добавил он, словно этот факт мог что-то прояснить.

— Значит, ваша дама должна была забрать машину со стоянки. Я правильно понял?

— Да.

— Как ее имя?

— Разве это необходимо?

— Ее имя? Конечно.

Бергенхем записал имя и фамилию в большой черный блокнот, прихваченный из машины.

— Где она живет?

Фон Холтен назвал адрес и добавил:

— Она живет одна.

— А как вы сами добирались?

— Пешком.

— По скоростному шоссе?

— Там есть пешеходные дорожки. Вдоль шоссе. И я живу не так далеко от озера. За полтора часа добрался.

— Я знаю, где вы живете. Но почему машину должна была забрать она?

— Мы иногда так делаем. У нее нет машины… а у меня есть еще одна, а это служебный автомобиль… Жена за машинами не следит.

«People ain’t no good», — вспомнил Бергенхем. Но кто он такой, чтобы судить? Он и сам согрешил недавно, в этом году. И это чуть не стоило ему жизни.

— Но она машину не забрала?

— Дурость какая-то, — пожал плечами фон Холтен.

— Почему? Вы с ней говорили?

— В том-то и дело… Я не могу ее найти. Никто не отвечает. Я поехал к ней домой и бросил записку в ящик, но она…

— Как она выглядит? — Бергенхем заглянул в блокнот. — Как выглядит ваша Андреа?

— Шатенка… довольно темная шатенка. Правильные черты… красивая, я бы сказал… Очень трудно кого-то описывать. Метр семьдесят… — Глаза фон Холтена округлились, и он уставился на Бергенхема.

— Что?

— Анд… Андреа… это не она там… погибла?

— Почему вы ничего не сообщили в полицию?

Фон Холтен внезапно заплакал. Сморщился, опять вытер рукой рот и крепко зажмурился, стараясь успокоиться.

— Нет… не может быть, чтобы это была она, — тихо сказал он, не открывая глаз.

— Вы же наверняка видели новости по ТВ. Или читали.

Фон Холтен открыл глаза и посмотрел в небо, где истерично хохотали чайки. «Birds ain’t no good».

— Я… я даже думать об этом не мог. У меня семья, а семья для меня очень много значит.

Бергенхем промолчал.

— Я знаю, что вы хотите сказать… всегда надо думать о случайностях.

Надо думать… Надо думать, прежде чем спускать с кого-то трусы. Может случиться все, что угодно. Он уже многого навидался за свою короткую полицейскую жизнь. Сначала в полиции порядка, потом в следственном отделе. Кого-то прямо на любовнице хватил инфаркт. Даже вынуть не успел. Дорожное происшествие в неподходящий момент. Нечаянно заперли в квартире. Избит там, где ни при каких условиях не мог и не должен был находиться. Не то время и не то место. Бергенхем подумывал, что это выражение не универсально. Можно правильно выбрать место, а время подгуляет. Или наоборот. Самое лучшее — быть в нужном месте и в нужное время. Всегда. Как, например, он сейчас. Может, он в эту минуту вносит решающий вклад в расследование.