Эфирное время

и черно-белых. Крупный мужчина лет пятидесяти с тяжелым умным лицом, с седым бобриком волос, был заснят нечетко, то в профиль, то в полный рост, издали. И только на одном снимке физиономия заместителя министра Дмитрия Владимировича Мальцева запечатлелась крупно и ясно. Снимок был сделан с телеэкрана. Напротив Мальцева за маленьким круглым столом сидела женщина. И хотя она вышла расплывчато, Вова узнал ее моментально.

– Чего же снимки такие паршивые? – спросил он язвительно.

– Извини, дружок, других нет.

– Если он такая известная личность, должны быть снимки в журналах, в газетах. Неужели нельзя было достать нормальные? Делаете такой серьезный заказ, а толком подготовиться не можете. Да за такую работу и пятнадцать маловато. Двадцать!

Петр Петрович только поморщился в ответ, презрительно покачал головой. Цифра двадцать повисла в воздухе. Сибиряк давал понять, что больше никакого разговора о деньгах не будет.

– Информации вполне достаточно. А что касается газет и журналов – Мальцев не дает интервью, от журналистов прячется. Он теневая фигура, если ты, конечно, понимаешь, что это такое.

– Я-то понимаю, – обиделся Вова, – не вчера родился, но только как же он прячется от журналистов, если вот с Елизаветой Беляевой беседует?

– Это было один раз. Только к ней он согласился прийти. Больше ни к кому.

* * *

В спальне горел ночник. Михаил Генрихович лежал, закрыв глаза, с книгой на животе. Лиза вошла на цыпочках.

– Я не сплю, – прошептал он, – какая-то ужасная ночь. Во дворе подростки орут, мусорная машина грохочет, за стеной скандалят соседи, и все время кто-то звонит и молчит, каждые полчаса. Чаю хочешь?

– Хочу.

Он встал, накинул халат, сладко зевнул. Прикрыв рот ладонью.

– У Надюши кулинарный азарт. Испекла кекс с корицей. Между прочим, получилось неплохо. Мы там оставили тебе кусочек, правда маленький, потому что действительно очень вкусно.

– Миша, ты знаешь, что сегодня спас мне жизнь? – спросила она, ставя чашки на стол.

– Что, начальство резало горло?

– Нет, в самом прямом смысле. Я ехала с погашенными фарами, а поперек улицы стоял рефрижератор без аварийных огней. Когда ты позвонил, до него оставалось не более десяти метров. А скорость у меня была семьдесят.

– С ума сошла? – Он вытянул из пачки сигарету, хотя почти не курил в последнее время. – Нет, ты серьезно?

– Совершенно серьезно. Если бы ты не позвонил, меня бы не было. Я потом долго приходила в себя, сидела в машине, боялась ехать. Потому и вернулась так поздно.

«В последний раз вру. Все. В последний раз…»

Прежде чем закурить, он встал, достал из морозилки заледеневшую бутылку водки, плеснул себе грамм двадцать, залпом выпил, кинул в рот соленый крекер, сел и закурил.

– Где это произошло?

– На выезде с Шереметьевской улицы. Там вообще нехороший перекресток.

Вскипел чайник, Лиза бросила пакетики в чашки, залила кипятком.

– Ну, где же Надюшин кекс? Есть хочу ужасно.

Кекс действительно был вкусным.

– О чем же ты так глубоко