Город павших ангелов

— Слушай, — наконец не выдержал Хурадо. — Мы же все желаем Бобби добра, правда? Но я не смогу ему помочь, если не узнаю, что происходит.

Расскажи мне о письме.

Шпандау промолчал.

— Сколько бы Бобби ни заплатил тебе, я дам столько же. А тебе всего лишь и надо будет — держать меня в курсе. Все по-тихому, наличными. Даже боссу рассказывать не придется. Я просто хочу держать руку на пульсе. Вот и все.

— Так не пойдет.

— «Пожар» — мой фильм, — напомнил Хурадо. — А Бобби — моя звезда. Не думаю, что ты хоть в малейшей степени представляешь, что тут поставлено на карту. Я имею право получить любую информацию, которая может касаться Бобби или картины. И я готов на все, чтобы защитить свою картину и своего главного актера. Ты понимаешь?

— Кажется, да. Мне угрожают?

— Да никто тебе не угрожает. Просто констатирую очевидные факты.

— Хорошо, — кивнул Шпандау.

— Что хорошо?

— Хорошо, теперь я понял то, что ты говоришь.

— Отлично. Рад, что мы друг друга понимаем. Ну так ты меня просветишь?

— Нет. Но я действительно получил ясное представление о том, что ты пытаешься до меня донести.

Шпандау показалось, что Хурадо сейчас подавится своим коктейлем. Немного выплеснулось на простыню, оставив пятно приятного зеленого цвета.

— Ты мне яйца не крути. Я бы не добился всего этого, если бы позволял таким, как ты, путаться у меня под ногами. Будешь мне мозги полоскать — почуешь, что карающая длань Господня обрушилась на плечи твои.

— Хорошо сказал. Красиво. Хотя, мне кажется, что тему карающей длани Господней уже исчерпал Тарантино.

— Я ведь могу нанять человека, чтобы он за тобой следил. Бобби будет в ярости. Да и я, пожалуй, тоже.

— Не суй свой хрен в выжималку, парень. Мой тебе совет.

— Почему на этой неделе все разговаривают, как в старых фильмах с Рональдом Рейганом? Во мне уже пробуждается тоска по настоящим отморозкам. Они мало говорят, а уж если начинают, то знают, когда замолчать.

— Ну как угодно, — ответил Хурадо. — Но пойми одну вещь. Если что-нибудь случится, если любая мелочь повредит моему фильму, не сомневайся, козлом отпущения станешь ты. Я тебя уничтожу. Отниму все, что у тебя есть. И твои долбаные дети, и их долбаные дети будут подыхать в нищете. И это только моя реакция. А еще две сотни юристов, киностудия и в придачу вся ватага СМИ придут ко мне на подмогу. Ты подумай над этим. Эти люди вертят целыми правительствами, как телячьей ногой над огнем. Представь, что тебя ждет.

Хурадо огляделся в поисках брюк.

— Не возражаешь, если я оденусь?

— Извини. Я не знал, закончил ли ты. Просто увлекся твоей речью.

Шпандау обошел стул, за который свалились брюки Фрэнка. Он поднял их и протянул владельцу.

— Ты очень любезен, — сказал Хурадо.

— Могу и носки поискать, — предложил Шпандау.

— Не путайся у меня под ногами, — процедил Хурадо. — Будешь путаться — прикончу.

Но от человека в простыне угроза прозвучала неубедительно. И они оба это поняли. Шпандау улыбнулся и вышел. Закрывая дверь, он услышал, что Фрэнк матерится. Шпандау не понял, на него или на пропавшие носки.

Ричи Стелла жил в симпатичном старом доме в районе Эко-парка. Теперь это место населяли яппи и гомики, но все равно он оставался престижным, стильным. Цены на недвижимость здесь взлетели с тех пор, как Ричи купил дом. Конечно, в мечтах он метил в Брентвуд. Ему казалось чудовищной несправедливостью то, что этот черномазый убийца О. Дж. Симпсон может там жить, а он нет. Но это в скором времени изменится, размышлял Ричи, развалившись на заднем сиденье огромной черной «Ауди», когда Мартин выруливал на его улицу. Машина въехала на дорожку перед домом и остановилась. Ричи еще раз посмотрел на экран ноутбука, который всегда носил с собой, улыбнулся, вылез из машины прежде Мартина и велел тому несколько раз объехать квартал.

— На кой черт? — удивился Мартин.

— Потому что я так сказал, долбоеб.

Мартин надулся. Ричи поднялся по ступенькам, отпер дверь и вошел. Бросил ключи в чашку в прихожей и остановился на пороге гостиной. Шпандау сидел в кресле.

— Какого дьявола вы делаете в моем доме? — возмутился Ричи.

— А не хотите узнать, как я вошел?

— Меня больше интересует, как вы собираетесь выйти? Это же проникновение со взломом. За такое можно и пулю схлопотать. — Ричи подошел к бару и налил себе белого вина. — Или все-таки решили на меня работать?

— Я хочу, чтобы вы отстали от Бобби Дая.

— А вы не робкого десятка, дружище. Это я вам говорю.

— Я знаю, что вы его шантажируете. И знаю — чем. Я хочу, чтобы вы перестали.

— Слушайте, я оценил ваши старания. Правда. Но не на того напали, меня нельзя заставить. Разве вам никто этого не говорил? — Ричи уселся на высокий табурет и отпил вина. — Это наши с Бобби дела. К вам отношения они не имеют, — продолжил он. — Честно говоря, вы еще не оказались в каком-нибудь мусорном баке и не истекаете кровью из всех дыр только потому, что нравитесь Бобби. Я просто хочу, чтобы мы все подружились.

— Сколько?

— Дело не в деньгах.

— Он ни за что не станет сниматься в вашей картине, — заметил Шпандау. — И вы не хуже меня знаете, что это даже не от него зависит. В настоящий момент Бобби — всего лишь марионетка в руках агентства, студии и Фрэнка Хурадо. Они никого к нему и близко не подпустят. Разве что откупятся от вас. В этом все дело? Так вы только скажите, и я сразу пойду к Хурадо и все улажу. Им проблемы не нужны. Вам все компенсируют. Возьмите деньги и купите себе весь актерский состав целиком.

— Да вы не врубаетесь совсем, да? Думаете, я какая-то дешевая шестерка с Восточного побережья, которая ищет, где бы деньжат срубить? У меня появился шанс сделать то, что мне всегда хотелось. У всех есть мечта, правда? А это — моя мечта. Я буду снимать кино.

— Ну и снимайте себе на здоровье, только с другим актером. Забирайте деньги и делайте, что хотите.

— Не могу. Мне нужен Бобби. Бобби и есть мое долбаное кино.

Шпандау рассмеялся.

— Знаете, больше всего пугает то, что я вам верю. Что творится с людьми в этом городе? Совершенно нормальные, разумные люди из разных уголков мира приезжают сюда и сходят с ума.

— Волшебство, малыш. Волшебство кинематографа. Как сказал Орсон Уэллс, [47] это самая большая в мире игрушечная железная дорога.

Шпандау вскинул руки, как будто молил небеса.

— Господи, — сказал он. — Нет никакого волшебства! Это бизнес. Такой же, как производство сидений для унитаза. Но люди, которые в нем не участвуют, считают, что тут сплошное волшебство. А это так и называется кинопроизводство — и никаких там сказочек.

— Злой вы какой, — ответил Ричи. — Система съела вас с потрохами.

— Вот именно. Думаете, вы другой? Эта система кого угодно сожрет. Что-что, а это она лучше всего умеет. Волшебство тут только в одном: в том, что люди все равно возвращаются.

Стелла посмотрел на часы.

— Вы еще не уходите? А то Мартин через несколько минут вернется. Он ждет не дождется, чтобы надавать вам по заднице. Не хотелось бы это пропустить.

— Звучит заманчиво, но, боюсь, я вас разочарую.

— Между прочим, мне не нравится, что вы приперлись ко мне. И мне не нравится, когда на меня давят. Ну доказали, что можете добраться до меня. Хорошо. Однако вам нужно еще как-то выйти в эту дверь.

Ричи вытащил пистолет двадцать пятого калибра из кармана пиджака и выстрелил. Шпандау ловко упал на пол, хотя пуля вошла в диван в футе от того места, где он сидел. Ричи убрал пистолет обратно.

— Расслабьтесь, — посоветовал он. — Я мог бы пристрелить вас, когда вошел. У меня тут везде натыканы видеокамеры. Я слежу за ними по компьютеру. Современные технологии, мать их. Думаете, я вообще, что ли, без мозгов? Не люблю неожиданностей. А теперь валите отсюда. А то я действительно рассержусь. Шпандау вышел из дома. Мартин как раз подъехал на «Ауди». Он увидел Шпандау, но не увидел Ричи, а потому выпрыгнул из машины и кинулся на Дэвида. Они повалились на лужайку. Ричи вышел на крыльцо.