Тропа войны

— Ужасно, лапонька, но не надо этого делать прямо сейчас.

— Я пария среди своих соотечественников. Я твоя рабыня.

— Съешь лучше шоколадку.

Она вскочила и топнула ногой:

— К черту шоколадку! Сожми меня в объятиях, Римо.

Римо дотронулся до определенной точки около ее уха, и она мгновенно превратилась из разъяренной пантеры в ласковую кошечку.

— О-о-о... — простонала она.

— Знаешь, — сказал Римо, — сегодня днем я очень занят. Но в три часа ночи я жду тебя в церкви.

— О-о-о... Да. О-о-о...

Римо снял руку с ее шеи.

— Значит, договорились. Пока!

— Ухожу, мой повелитель. Рабыня удаляется, покорная твоей воле.

Она ушла. Римо смотрел ей вслед. В три часа ночи в церкви. У него уже сложился план действий. Возможно, банда партийцев скоро окажется в городке.

Глава 11

В номере вместо Чиуна оказался Ван Рикер. Сидя в кресле перед телевизором, он внимательно следил за дискуссией, в которой принимали участие два социолога и сенатор по делам национальных меньшинств, выступавший на пресс-конференции Джерри Кэндлера. Они обсуждали важное социальное значение восстания в Вундед-Элк.

Когда вошел Римо, Ван Рикер оторвался от телевизора.

— Я слишком долго не был в Америке. Что, теперь здесь все такие чокнутые?

— Не все, — сказал Римо. — Только самые умные. А заурядные личности мыслят вполне здраво.

— Слава Богу! — сказал Ван Рикер, проводя рукой по чисто выбритой, загорелой щеке. — Ты только послушай, что они говорят.

Римо присел на краешек кровати и услышал, как один из социологов — чернокожий — заявил, что события в Вундед-Элк — закономерный результат длительного рабства.

— Конечно, в конце концов люди должны восстать против правящего класса, — говорил он. — В этом заключается смысл происходящего в Вундед-Элк.

Нуждающиеся, обездоленные индейцы восстали против политики правительства, которая граничит, в лучшем случае, с фашизмом и геноцидом. Это пример для все национальных меньшинств.

Да, подумал Римо, это пример для индейцев Апова, которые волнуются из-за пустяков, вроде туалетной бумаги в супермаркете «Биг Эй», в городе, который они выстроили собственными руками и где они живут по-человечески.

Его утешало лишь то, что, наверно, никто в городке Апова не смотрит эту телепередачу. А если смотрит, то, конечно, катается по полу от смеха.

Второй социолог — белый — был настроен крайне самокритично. Он предсказывал еще больший размах насилия, его глаза блестели, как у сумасшедшего, на губах выступила пена. Он был в порыве страсти, его воодушевляла мысль о том, что кто-то начнет борьбу с белыми.

Затем выступил сенатор по делам национальных меньшинств.

— Политическое решение проблемы потерпело поражение. Правительственная администрация отказалась поддержать мой план дать каждому восставшему десять тысяч долларов. Поэтому, несмотря на то, что я целиком и полностью с восставшими, я умываю руки. Эскалация насилия, которая за этим последует, будет не на моей совести, а на совести тех официальных лиц, В Вашингтоне, которые остались глухи к мольбам обездоленных индейцев.

Ведущий, худощавый светловолосы человек, все время подшучивал над собой. Он напоминает, подумал Римо, одного французского генерала, который спрашивал, куда направляется его войско, чтобы успеть возглавить его и повести туда.

Ведущий задал вопрос: что за люди заняли мемориал в Вундед-Элк?

— Обыкновенные индейцы, — ответил сенатор. — Наши краснокожие братья, тщетно пытавшиеся построить для себя нормальную жизнь, несмотря на всяческие лишения и унижения со стороны властей.

Ван Рикер вскочил, разозлившись:

— Что они мелют? Или где-нибудь есть еще один Вундед-Элк, о котором мы не знаем?

— Ты слишком долго отсутствовал, генерал. Видишь, этот чернокожий оправдывает любое насилие, если оно служит его идеям. Он хочет сделать насилие таким же будничным для Америки, как традиционный пирог с яблоками.

А белый оправдывает насилие потому, что он хочет быть наказанным за то, что в детстве ходил в престижную школу. Ему даже в голову не приходит, что он посещал ее благодаря зарплате своих родителей и своим способностям. Он одержим идеей, что полученное им образование у кого-то отняли силой.

— А сенатор?

Римо пожал плечами.

— Он просто марионетка.

— Знаешь, я впервые слышу такой сочный социологический анализ происходящего, — сказал Ван Рикер.

— Меня научил Чиун, — пожал плечами Римо. — Кстати, он сейчас вернется.

Думаю, он не одобрит того, что ты смотришь его телевизор.

Ван Рикер выключил телевизор.

— Ладно. Я пойду проветрю мозги. Скорее бы назад, на Багамы! Жду не дождусь, когда Комиссия по атомной энергии вернет «Кассандру» в рабочее состояние, и вся эта нервотрепка кончится.

— Счастливо прогуляться, — пожелал Римо.

Ван Рикер исчез в своем номере, а Римо растянулся на постели обдумывая, стоит делать зарядку или нет.

Он решил, что стоит: ведь у него целую неделю не было настоящей работы. Где бы ему поработать сегодня? В Лондоне? В Париже? Алжире? Сан-Франциско? Дейтоне, штат Огайо? Уайт Плейнз? Нью-Йорк? Ни один город его не воодушевлял.

Стоп! В Беркширских горах есть небольшой городок, где у Чиуна абонентский почтовый ящик. Однажды он и Римо ездили туда забрать почту, пролежавшую несколько месяцев. Почта грозилась аннулировать ящик, Чиун ожидал предложений от работодателей и был разочарован их отсутствием.

Ему не предлагали даже временной работы. Но он бесстрастно отверг предложение Римо выбросить письма.

Как назывался городок? Ага: Питтсфилд, штат Массачусетс. Теперь он вспомнил. Там был пруд и лагерь герлскаутов. Девчонки дни и ночи напролет пели жуткие песни, а трубач почти каждое утро выходил на берег пруда и дул в свою трубу, вгоняя в краску птиц.

Закрыв глаза, Римо живо представил себе Питтсфилд. Пруд. Он ступил на берег пруда и медленно пошел направо, по самому краю. Была безлунная ночь. Он легко и быстро продвигался вперед, стараясь не производить ни звука.

Он услышал, как наступил на ветку, и ветка хрустнула. Он мысленно выругался и побежал по берегу, едва касаясь ступнями деревянных досок лодочных пристаней, встречающихся на пути. Вперед, вперед! Он увеличил скорость. Его шея вспотела. Он прислушался к своим ощущениям. Пульс учащался. Прекрасно. Никакая работа не на пользу, если пульс не учащается.

Свежий ветерок с воды обдувал его разгоряченный лоб.

Сейчас он бежал так быстро, как только мог. Он обежал ровно половину береговой линии. Но он о чем-то забыл. Конечно же! Он забыл разогреть ноги. Лежа на спине, он подкачал кровь к нижним конечностям и почувствовал, как они стали теплыми, а потом горячими.

Хорошо. Он продолжил движение. У лагеря герлскаутов он замедлил бег, под покровом ночи, тайком прокравшись к громкоговорителям, перерезал ведущие к ним провода и побежал дальше.

Через десять минут он вернулся туда, откуда начал свой путь.

Его сердце бешено колотилось, частота вдохов в минуту возросла с обычных семи до двенадцати. Слегка вспотели шея, подбородок и правый висок.

Отлично, подумал Римо, хватая ртом воздух, приводя пульс и дыхание в норму. Неплохая работа! Прекрасный вечер в Питтсфилд, штат Массачусетс.

Дверь открылась, и вошел Чиун. Стоя в дверях, он посмотрел на валяющегося в кровати Римо.

— Почему ты вспотел?

— Я немного поработал, папочка, — ответил Римо.

— А вот сейчас настало время поработать по-настоящему, — сказал Чиун. — Не лежать же все время, глядя в потолок.

— Я к твоим услугам.

Чиун вошел в комнату, ведя за собой кого-то.

— Римо, познакомься! Я встретил очень приятного молодого человека. У него дурацкое имя, но сам он далеко не глуп.

В номер, пошатываясь, вошел толстый мужчина. Он взглянул на Римо пронзительными блестящими глазами, похожими на осколки синего антрацита. Лицо обладателя глаз напоминало плохо пропеченую булочку.