Оборотни

— Это не так. Немец был уже мертв. До того, как его кокнули пулей.

— Не вижу в этом смысла. За исключением того, что наши люди видят в этом охоту на ученого. Вы уверены в том, что пули поразили уже мертвого человека?

— Как я уже говорил, это был испытанный метод КГБ.

— А зачем вы сообщаете об этом нам?

— Потому что наши руки чисты. Потому что кто-то пытается провести и вас и нас.

— Привет, мальчики. — Мэри появилась в дверях спальни. — Посмотрите, что вам принес Санта-Клаус.

Она стояла там в красной, отороченной мехом накидке, которая едва покрывала ее упругие груди, стянутые белой лентой. На ней не было ни панталон, ни бикини, и только искусственная белая борода рождественского деда прикрывала ее самое затаенное место. Длинными змейками тянулись по ее стройным ляжкам подвязки, поддерживая желто-коричневые чулки.

Определенно пора было кончать разговор.

— Итак, чего хочется мальчикам: слегка трахнуться или всерьез заняться любовью? — продолжала она.

— А в чем разница? — спросил Новак.

— Триста долларов или пятьсот долларов.

Мужчины рассмеялись от ее милой циничности. Зорге встал.

— Давайте поговорим в спальне, — сказал он.

Девушка повернулась на своих красных прямых каблуках, высотой в пять дюймов, и прошла в спальню. Мужчины последовали за ней. Верхний свет там был выключен, комнату освещали только пять тонких свечей, установленных в небольших подсвечниках из красного стекла. На полу стоял открытый пустой „дипломат“, а его содержимое было аккуратно разложено на одежном столике.

Там было два хлыста, один с тонкими кожаными ремешками длиной не более десяти дюймов, а другой более грубый, которым мог бы похвастаться сам Индиана Джонс. Рядом с ними располагался целый набор мужских фаллосов. Наименьший из них был тонким, длиной в три дюйма и сделан из твердого пластика с шероховатой поверхностью. Самый крупный можно было принять за инструмент из чистого и упругого каучука, был он свыше четырнадцати дюймов длиной, с пенисными головками сразу с двух сторон. Еще три несколько разнились очертаниями и размерами, входя в набор для удовлетворения всех потребностей и вкусов. Там были также разнообразные презервативы, кожаные мужские плавки и коллекция порнографических фотографий.

Мэри крутилась по комнате, предоставляя им возможность восхищаться собой и предвкушать заказанное удовольствие. Невозможно было поверить, что еще пятнадцать минут назад она проходила через вестибюль отеля с видом неприступно-скромной сотрудницы какой-то безымянной фирмы.

Новак взял самый маленький блестящий муляж и протянул ей.

— Немного выпадает из набора, не так ли?

Мэри засмеялась и взяла у него игрушку.

— Садитесь, мальчики, — прощебетала она. — Теперь небольшое представление.

Мужчины уселись: Зорге на единственный в комнате стул, Новак на край стола для раздевания. Он собрал фотографии и стал их перебирать, а Мэри уже лежала на кровати — с лицом, обращенным к своим зрителям, и раскинув ноги так, чтобы они могли созерцать ее последнюю открытость. Рождественская декорация была отброшена, и пальцы ее рук заскользили вокруг ничем не прикрытого отверстия, превращая его теплоту и сухость во влажность. Они видели и слышали эти потирания и поглаживания, сопровождающиеся вызывающе искусным мурлыканьем и дразнящей улыбкой ее совершенно беззастенчивого лица.

Как только она себя увлажнила, в ход пошел маленький фаллос. Она возбуждала себя короткими, резкими посылами муляжа в собственную плоть, в разверстое нутро. Потом она вытащила игрушку и стала ее лизать языком, обсасывать губами. Наконец она ввела ее в другое свое отверстие, которое в тот момент можно было назвать преисподней в соотношении с небесами передка.

Зорге распустил брючную „молнию“, вытащил свою жесткость, уже не умещавшуюся в штанах, и стал ее поглаживать. Новак, оставив в покое фотографии, был как бы прикован к видениям рая и ада, развертывавшимся перед ним.

— Смотрите же сюда, мальчики. Смотрите на это, — повелевала она, наслаждаясь той силой, которую возбуждала в них, призывно покачивая бедрами.

— А ты когда-нибудь делаешь это бесплатно, сладкая? — спросил Новак, не отрывая глаз от ее прелестей.

Она рассмеялась, прекрасно зная, что эти два трюка стоили запрошенной ею цены.

— Однажды был мальчик, не более восемнадцати лет, который затащил меня в свой гостиничный номер. Смотри сюда, негодник, — незлобно выругала она Зорге, который перевел глаза с раскрытого ею колодца на ее лицо, когда она стала рассказывать. Он вернулся к созерцанию того, как она умело дрочила свою собственную плоть. — Просто не подымай глаз отсюда, детка, следи за моими действиями. У того мальчика было только двадцать долларов. Двадцать несчастных долларов, не больше. Я сказала ему, что получила бы двадцатку, и только подзадорила его. Но когда он снял штаны, уф, я увидела, чем он располагает. Это было здорово, и даже еще больше. Я, ребята, почувствовала, что мне это нужно заполучить немедленно. И он сделал как надо. Восемнадцать лет, и самый большой петух, который я когда-либо видела. После этого я просто не могла заставить себя взять… Он сохранил свои двадцать баксов. Мальчики, если вы хотите от меня самого лучшего, это будет стоить немало. А теперь смотрите, старайтесь, чтобы головы у вас были заняты только этим.

Новак внезапно встал, взобрался на кровать, с головой уместившись между ее раскинутыми ногами.

— А ты продолжай смотреть, негодник. Не отвлекайся.

Зорге подался вперед на своем стуле и увидел, как голова Новака резко придвинулась к ней и стала то подыматься, то опускаться. Манипулируя своим языком, он делал длинные и быстрые движения по углублениям ее тела, потом прижался носом и ртом к ее влажности, умывая лицо ее соками, облизывая ее всю, пока она не начала отвечать так, как он хотел, как женщина, а не как шлюха, отрабатывающая свою пятисотдолларовую часовую смену. Никакой восемнадцатилетний мальчишка не мог бы превзойти Новака. Она сделала резкое движение, подняв ноги и освободив маленький муляж, потом обхватила голову Новака руками и почти утопила его лицо в глубине своей скважины. Он перестал лизать, почувствовав неподдельность ее желания и напрягшийся выступ ее маленького рая, который под его языком стал жестким и острым.

— Не останавливайся, — приказала она Новаку голосом тихим и глубоким, лучше всего свидетельствовавшим об охватившем ее голоде страсти. — Ради доброго траханья, не останавливайся. Не останавливайся, дружок.

Зорге смотрел, как голова Новака двигалась вверх и вниз между широко раскинутыми ногами Мэри, видел, как рот и язык его друга покрылись пеной. Когда же ее тело вдруг обмякло, ноги выпрямились и упали на постель, Новак взглянул на нее, а затем с улыбкой повернулся к Зорге.

— Ноу-хау янки, — сказал он, подымаясь и освобождая место между ее ног.

— Ловкость Нижинского, — в тон ему отметил Зорге.

— Уф! — произнесла Мэри, поворачивая голову к Зорге. — Каков же он, когда скинет шмотки?

— А теперь поговорим о доказательствах, — продолжил прерванную беседу Новак, снимая последовательно куртку, галстук, рубашку. — Ваши люди в Каннах. Какие же они нашли доказательства?

— Кое-что нашли из того, что вы просмотрели. — Зорге встал и начал раздеваться.

— Полиция и наши люди облазили весь пляж. И они ничего не нашли. Какое же это могло быть оружие, если… — Новак сбросил башмаки и распустил „молнию“ на брюках. Мэри следила за ним. Ее ноги вновь приняли положение, при котором Новак был между ними.

— Просто поверьте мне, — перебил его Зорге.

— Слишком много совпадений.

— Нет, совпадений еще не так много.

— В Лэнгли обеспокоены состоянием базы наших данных. Это дело достаточно новое.

— Итак, кто же первый начнет отзывать своих нелегалов?

Новак пожал плечами и скинул брюки, на его мужскую готовность к финалу игры не повлияла дискуссия с Зорге. Американец не спускал глаз с лица Мэри, желая сохранить охвативший его зуд.