Икар

Джоани Келлер нервничала.

И никак не могла понять, в чем дело. То есть она знала, из-за чего нервничает, но не знала почему.

Возможно, потому, что больше всего остального в жизни Джоан Келлер хотела, чтобы ее сын был счастлив, а она не знала, обрадует ли его то, что она собирается ему сказать. Если не обрадует, то как поступить в этом случае? Следовать своим планам? Но хватит ли у нее решимости? Отказаться от своих планов? Она не знала, сможет ли. О господи. Когда она начинала вот так размышлять, то, пожалуй, догадывалась, почему нервничает.

Ей не хотелось думать об этом прямо сейчас. Но ни о чем другом последние дни она думать не могла, поэтому решила занять себя работой и принялась разбирать старые папки. Довольно скоро она начала непроизвольно морщить лоб и шевелить губами. То есть она репетировала, слово в слово, что скажет сыну. «Какие все-таки глупости, — думала Джоани. — Ему уже десять, он такой замечательный ребенок, так почему его не должна обрадовать эта новость?» Она не видела причины. Ни одной. Надо было просто все ему сказать, обнять его, расцеловать и надеяться, что он тоже обнимет ее и поцелует. Конечно, он так и сделает. Именно так и сделает. Тогда зачем нервничать? Очень скоро они будут обниматься, целоваться и весело хохотать.

Она посмотрела на часы. Пять пятнадцать. В любую секунду Джеральд Ааронс, один из трех боссов Джоан (самый главный, он всем тут командовал), мог выйти из своего кабинета, глянуть на нее, буркнуть что-то неразборчивое и прошагать к лифту. Он делал так изо дня в день, если только у него не было какой-нибудь важной встречи, — всегда уходил в пять пятнадцать, чтобы успеть на поезд до Уэстпорта в пять сорок пять. Минутная стрелка на наручных часах Джоан дрогнула и… Вот. Четко вовремя. Дверь кабинета Джеральда открылась, он вышел в приемную. Все как обычно: взгляд, потом что-то вроде «Дбрвчрдсвидня», и он шагает прочь по коридору. Сразу после этого одна за другой захлопали остальные двери. Вскоре в коридоре замелькали костюмы-тройки. К пяти тридцати почти все юристы уходили, поскольку им тоже надо было возвращаться в пригороды, где жили их семьи. Тех, кто покидал офис чуточку позже, ожидали мартини, стюардессы или игра в покер.

«Ладно, хватит переживать из-за Джека, — решила Джоани. — Это глупо. Не о чем волноваться. Совершенно не о чем. Он придет, я ему скажу, и он будет в восторге. Никаких проблем. Так что продолжай спокойно работать, — мысленно сказала она себе. — Часто ли такое случается? У тебя есть полчаса, чтобы навести порядок на письменном столе. Теперь тебя никто не побеспокоит. Никого здесь не осталось, кто бы мог тебя побеспокоить».

Джоан едва заметно покачала головой, подумав о том, что юристом быть лучше, чем секретаршей. Пять тридцать одна — и в конторе уже ни души.

Невероятно, подумала она. Всего минута прошла после окончания рабочего дня.

И никого.

Истекла какая-то ничтожная минута — и она осталась в офисе совсем одна.

Регги Айверс был уверен в том, что люди смотрят на него, и эта мысль была ему ненавистна. Ужасно ненавистна. Эта мысль его бесила.

Быстро шагая по Сорок второй улице — никто не шагал так же быстро, он проскакивал мимо всех этих людей так, будто они вообще не двигались, — Регги хихикал. Ну и что, что на него таращились? С ума-то он из-за этого не сойдет. Он не был психом. Так ему доктора сказали. Может, когда-то он и был психом. Но не сейчас.

Да он никогда и не чувствовал себя психом. Но все-таки было дело. То есть он действительно был психом, если натворил то, про что все говорили. Такое сотворить способен только псих. Подойти на улице к совершенно незнакомой женщине и поранить ее столь ужасным образом. Когда Регги узнал подробности, ему стало здорово не по себе. «Послушайте, — говорил он следователю, — я не мог этого сделать. Меня тошнит от одной только мысли об этом». Но следователи и судья настаивали на том, что он это сделал, и все остальные вроде были с ними согласны.

Господи!

Ну не мог он такого натворить. Чтобы он подобрал на улице пустую пивную бутылку? Одно это само по себе отвратительно, если учесть, сколько там могло быть микробов. Правда-правда, он бы никогда в жизни этого не сделал, не говоря уже обо всем прочем. Не говоря уже о том, чтобы сжать эту бутылку в руке, отбить донышко так, что край стал острым и страшно зазубренным. А потом подойти к незнакомой женщине, совершенно незнакомой, и… и…

Он даже думать об этом не мог. Слишком жутко. Слишком страшно.

Слишком безумно.

Ей наложили триста швов — так сказали в суде. И она потеряла глаз.

Да как же он мог вытворить такое?

Не мог, вот как.

Во всем были виноваты хитрые адвокаты. Это они заставили всех поверить, что он виноват. Нет, не просто виноват, гораздо хуже. Что он псих. И это говорил его собственный адвокат! Он всему свету объявил, что Регги полный и законченный псих! А потом еще улыбался и говорил, как Регги должен быть счастлив, потому что его не засадили в тюрьму, а отправили в психушку. В специальную больницу для чокнутых преступников.

Господи, как же он ненавидел этих долбаных адвокатов! Он ненавидел их все время, пока торчал в психушке. Семь лет ненависти. И то, что он вышел оттуда, ничего не изменило. Тридцать дней назад ему сказали, что он больше не псих. Уже тридцать дней он мотался по улицам. И все эти дни он ненавидел всех юристов — адвокатов, прокуроров, судей, всех до одного. Каждую минуту каждого дня на протяжении месяца…

Регги Айверс вдруг понял, что перестал шагать.

Видимо, он шел очень быстро, поскольку погода была довольно холодная, а он вспотел, хоть и был без куртки. Но почему же он остановился? Где это он?

Регги запрокинул голову и посмотрел на номер высокого дома на углу. 527, Восточная Сорок вторая улица. Что-то в этом было знакомое… Откуда ему знаком этот адрес?

Он услышал шелестение бумаги, опустил взгляд и увидел, что держит в руке листок. Листок желтой бумаги. Он расправил его. Похоже, что это страница из телефонной книги. Ах да. Он же разыскивал телефонную книгу. Точно, вспомнил. Но зачем? Что он там искал, в книге?

Он вспомнил и это.

Он искал там юристов. Адвокатов. Лживых, хитрых, подлых адвокатов.

Регги уставился на вырванную из книги желтую страницу и увидел, что обвел кружочком название адвокатской конторы в верхней строчке. Название самой первой конторы.

«Ааронс, Реусс и Сивер».

Ну надо же. Адрес-то! 527, Восточная Сорок вторая. Этот самый дом.

«Твою мать, — подумал Регги Айверс. — Вот это совпадение».

Нужно быть психом, чтобы не верить в совпадения.

Дом Бертолини вошел с Джеком в вестибюль дома на углу Первой авеню и Сорок второй улицы.

— Ты же знаешь, на каком этаже она работает, да?

— На семнадцатом. Ты поднимешься со мной?

— Нет, — ответил Дом. Он по обыкновению говорил хрипловатым голосом, чуть ворчливо, и понимал, что слова звучат грубее, чем он рассчитывал. — По-моему, она хочет потолковать с тобой с глазу на глаз. Я поднимусь немного погодя.

— А ты не знаешь, что случилось? — спросил Джек. — Что за тайна?

— Сам у нее спросишь, — буркнул Дом и здоровой рукой убрал прядь волос со лба Джека. — Мы с тобой про это на игре потолкуем, Джеки. Ты да я. А я пока пойду, немного прогуляюсь по кварталу. Потом вернусь и к вам с мамой загляну — посмотрю, как вы.

— Тебе обязательно называть меня Джеки?

Дом кивнул.

— Я тебя всегда так называл.

— Взрослые — очень странные, — заметил Джек.

— Ты даже не представляешь насколько, — заверил его Дом. — Ну все, до встречи на семнадцатом.

Он подождал, пока Джек не подошел к охраннику, не зарегистрировался и не вошел в кабину лифта. Дом сделал выдох только тогда, когда дверь кабины закрылась. Потом он вернулся к турникету на входе, толкнул его и вышел. Он заметил, как улицу переходит высокий худощавый парень в футболке и направляется прямо к нему, но особого внимания на этого парня не обратил. Дом проводил незнакомца взглядом, увидел, как тот вошел в здание через турникет, но подумал только: «Черт, ну и быстро же он ходит». Потом пожал плечами и направился на прогулку вокруг квартала.