Остров

– Нет. Оставь это мне. Утром времени будет достаточно. Но если ты сидишь, ковыряя пальцем в носу, то лучше поковыряйся вначале в баре – неплохо заполнить его бутылками.

– Ага.

– И принеси нам рому, когда закончишь.

– Я могу включить радио?

– Несомненно. Евангелие тебе не повредит. Изгонит греховные мысли у тебя из головы.

Мануэль вернулся в салон. В шкафчике под телевизором было несколько радиоприемников: однополосный, сорокаканальный для обычных гражданских частот, коротковолновый, и стандартный, для УКВ. В это время дня полосы были в основном забиты разговорами – кубинские рыбаки обсуждали свой дневной улов, пассажиры кораблей вызывали Штаты (через Морскую, Службу в Майами), рыбаки сейнеров докладывали своим женам, когда их ждать домой. Мануэль включил приемник на средние волны и услышал знакомый, успокаивающий голос проповедника – священника из Индианы, который записывал религиозные программы на пленку в Саут-Бенде и посылал их по почте на евангелическую радиостанцию на мысе Гаити. Большинство судов, курсирующих вблизи 20°-22° северной широты и 70°-73° западной долготы, держали обычно свои приемники настроенными на станцию WJCS (Иисус Христос Спаситель), так как это была единственная станция, которую можно было принимать без помех, и которая регулярно передавала прогноз погоды. Прогнозы Бюро Погоды США из Майами были достаточно надежны для Флориды и Багамских островов, но оказывались на редкость недостоверными для предательского бассейна между Гаити и островом Аклинс.

– ... и теперь, собратья, – проникновенно вещал проповедник, – я приглашаю вас присоединиться к нам здесь, в Прибежище Покоя. Вы знаете, собратья, что для каждой души, плывущей по морю жизни, парит высоко в небе летучий кораблик – Предупреждение. И если вы услышите его, Христос встанет рядом с вами у кормила...

Мануэль скатал ковер в салоне, поднял крышку люка и спустился в трюм. Взяв фонарь, прикрепленный к переборке, он осветил бесчисленные коробки с консервированной едой, напитками, репеллентами, сетчатые мешки с луком и картофелем, завернутые в бумагу копченые окорока, банки с канадской ветчиной и рулетом из индейки. Наклонившись, он двинулся вперед по узкому трюму, пытаясь найти одну-две коробки со спиртным. “Ну, максимум – три”, – решил он: восемь человек, включая четырех женщин, которые пьют меньше, чем мужчины – на семидневную поездку. Тридцати шести бутылок будет более чем достаточно. И гости, как он знал, не заказывают больше, чем запланировали. Еда входила в стоимость рейса, а за напитки платить надо было отдельно, и все, что оставалось после гостей, допивала команда. Таковы были правила.

Он двинулся дальше и осветил носовое отделение, забитое коробками со спиртным. Он прочитал трафаретные надписи на боках, затем, привыкнув не доверять своим читательским способностям, перечитал их снова: виски, джин, текила, “Джек Дэниэлс”, ром, арманьяк. Про себя Мануэль перемножил бутылки, людей и дни. Сто сорок четыре бутылки, восемь человек, семь дней. Две с половиной бутылки на человека в день.

Мануэль опустился на колени, уставился на картонки и вдруг почувствовал, как ему плохо. Это будет плохая поездка. Они будут жаловаться на все; когда гости пьют слишком много, их все раздражает – погода, условия проживания, еда, выловленная рыба, и особенно – остальные пассажиры. Дики, Нельсон и капитан обладали иммунитетом к грубости; их возраст, опыт, сила держали всех на расстоянии, кроме разве что самых невоспитанных грубиянов. Это означало, естественно, что пьяницы приберегли свою язвительность для молодого и беззащитного Мануэля.

Он положил фонарь на пол и оторвал крышку с ближайшей коробки виски. В бар на палубе достаточно будет поставить по две бутылки каждого напитка – достаточно на первый вечер, по крайней мере.

В сумерки рыба начала клевать.

– Никогда не мог этого понять, – сказал Нельсон, вытягивая леску. – Там же внизу нет света, откуда ж они знают, когда подходит время обеда?

– У них внутри есть природные часы. Я про это читал. – Дики перегнулся через поручень. – Ого, посмотри на этого лупоглазого черта.

Нельсон ухватился за вожак и перевалил рыбину через планширь. Она была интенсивного красновато-розового цвета и весила 6-8 фунтов. Поскольку рыбина была поднята со дна, воздух раздул ей живот и заставил выпучить глаза. Распухший язык полностью заполнил разинутую пасть.

– Ужин, – сказал Нельсон.

– Точно, черт побери. Мануэль!

Ответа не было. Мальчик был в трюме, далеко. Из салона слышался голос проповедника на фоне песнопений:

– ... и ты, может быть, скажешь самому себе, собрат: “Но ведь Иисус не может любить меня, слишком уж я злостный грешник”. Но именно поэтому Он любит тебя, собрат...

– Мануэль! – Дики двинулся вперед. – Черт побери, приятель... – Внезапно, сквозь передние стекла салона. Дики увидел, как что-то плывет к их кораблю, влекомое быстрым течением. – Эй, Нельсон, – Дики указал пальцем. – Что там такое, по-твоему?

Нельсон оперся о борт. В полутьме он едва видел предмет, на который указывал Дики. Он был в двадцати или тридцати ярдах – темный, твердый, длиной двенадцать-пятнадцать футов. Им, очевидно, никто не управлял, так как он медленно вращался по часовой стрелке.

– Похоже на бревно.

– Уж больно здоровенное бревно. Черт! Оно разнесет нам нос.

– Оно не так уж быстро двигается, чтоб нанести какой-то вред.

– Тогда обдерет краску.

Предмет ударился в нос судна, сбоку от волнореза, остановился на мгновение, и затем, влекомый течением, лениво двинулся по направлению к морю.

Внизу Мануэль услышал глухой удар о борт. Он открыл коробку “Джек Дэниэлс”, сунул две бутылки под мышку и, с фонарем в другой руке, пошел в сторону кормы, к люку. Он поставил “Джек Дэниэлс” на палубу салона и, согнувшись, опять двинулся к носу, проигнорировав призыв проповедника:

– ... пишите нам сюда, в Прибежище Покоя, и мы обещаем, что ответим вам, если вы вложите конверт со своим адресом и марками.

– Это лодка! – сказал Дики.

– Ну уж!

– Похоже на каноэ. Посмотри на нее.

– Никогда не видел таких лодок.

– Найди багор. Самый большой.

Нельсон нагнулся и достал четырехдюймовый багор с крюком на шестифутовой стальной рукоятке. Предмет быстро приближался.

– Цепляй его, – сказал Дики. – Подожди... рано еще... рано... Давай!

Нельсон протянул багор и резко дернул его к себе. Крюк, погрузившись в дерево, прочно засел в нем.

Это было огромное, пустотелое бревно, сужающееся по концам. Прилив тащил его, отводя дальний конец от судна.

– Тяжелый, черт, – сказал Нельсон. – Я его долго не удержу.

– Тяни его сюда. – Дики, оттянув задвижку, открыл дверцу на транец, который использовался для того, чтобы втаскивать на борт больших рыбин. Он шагнул на узкую платформу, расположенную на уровне воды, прямо над выхлопными трубами.

Нельсон повел бревно вокруг кормы, выводя его из приливного потока под защиту судна. Бревно мягко качалось – как колыбель.

– В нем что-то есть, – заметил Нельсон.

– Я вижу. Похоже на холстину.

Нельсон подвел бревно к корме.

Ухватившись за крепительную планку на корме, Дик левой ногой откинул край холстины. Там оказалась человеческая рука, повернутая ладонью вверх, как у просящего милостыню.

– Господи, черт побери! – Дики поставил ногу обратно на платформу. Обеими руками он вцепился в планку.

На корме повисло молчание; каждый прислушивался к биенью своего сердца. Наконец Нельсон произнес:

– Дальше, наверное, и все остальное?

– Я и знать не желаю.

– Может, он жив.

– Что он там делает, если он жив? Да и запах мерзейший.

– Ты не узнаешь, пока не посмотришь.

– Сам смотри.

– Я не могу. Я держу багор.

Дики уставился на руку, размышляя. Он было потянулся, но отдернул руку, затем потянулся снова.

– Давай, приятель, – пробормотал он. – Давай, давай. Будь тихим и мертвым. – Он коснулся края холстины и приподнял ее.