Джонни Рики Звезда (СИ)

    - Не бейте его по лицу… заявит в полицию! Не по лицу… – жестокие слова сопровождались серией нестерпимо болезненных ударов по всему телу. Джонни пытался закрыться руками, но руку ему отбили пинком чьей-то ноги. Задыхаясь от отсутствия воздуха и жара, от разлившейся по телу нечеловеческой боли, он повалился на плиточный пол, но его тут же за волосы подняла чья-то сильная рука. Через слезную пелену, он увидел здоровяка, охваченного пламенем ярости. На мгновение переросток встретился с Джонни Рики взглядом, и словно вспыхнув, начал колотить Джонни лбом об керамический ободок унитаза.

    Один. Два. Три.

    Ком боли, стал невыносимо громадным и не выдержав, нервная система избитого дала сбой, отключив сознание.

    Они забили меня до смерти!? Боже… почему же ты их не остановил?

    Нет, троица не успела закончить начатое дело, не довела его до конца – что означало забить парнишку до смерти. Они не знали, над входом в сортир установлена камера наблюдения, и среагировав на происходящее внутри, были отправлены охранники. Угомонив беснующихся мальцов, их выставили за двери ночного клуба, откуда на своем пикапе те вернулись домой в предрассветном сиянии неба.

    Где оказался Джонни Рики Звезда? В скорой помощи, как должно было бы быть в нормальном  обществе? Владельцы клуба, побоявшись огласки истории избиения в их ночном клубе, просто взяли и выбросили полуживого парнишку, с ног до головы в подтеках крови, на задний двор клуба, туда, куда обычно не дотерпев до дома, забегают справить малую нужду.

    Когда он придет в себя и начнет осматривать свое изувеченное тело, он обнаружит на теле десятки синяков и кровоточащих ссадин, но больше всего его шокирует рана на затылке, где череп будет на пару миллиметров раздроблен.

    Его кто-то подобрал на улице, кажется это была женщина, с интеллигентной модной стрижкой. Она спросила где он живет, и узнав адрес, отвезла то и дело теряющего сознание парнишку домой. Даже проводила до дверей квартиры. Хватаясь перепачканными в крови руками за стены прихожей, Джонни стараясь не шуметь, чтобы не встревожить мать, прошел в ванную. Душевно больная женщина что-то почувствовала, потому что принялась звать его по имени, а он даже не мог ей ответить, горло распухло, может его ударили по шее, или он простудился пролежав ночь на земле в холодном переулке.

    - Рики! Рики! Я хочу есть! Рики! – с надрывом вопила мать на всю квартиру, а он только хрипел, пытаясь выдавить слова. В конце концов, Джонни просто включил душ, чтобы заглушить крики матери, а сам, уронив голову на ладони сидел на крышке унитаза.

    Его голова жила собственной жизнью, устав принимать от тела сигналы боли. Пространство вокруг кружилось, тошнота дурманила мысли. Так плохо ему не было никогда. Джонни задремал, скорчившись на толчке, он проспал совсем немного, от силы минут тридцать, но когда снова открыл глаза, чувствовал себя немного лучше. Теперь он хотя бы мог самостоятельно добраться до своей комнаты. Пока он делал шаг за шагом, добираясь до родной кровати, одна навязчивая острая мысль не давала ему покоя.

    Она подставила меня. Эта подружка Тиффани, Анна, подставила меня, сбежав от ублюдков сотворивших со мной такое. Почувствовала угрозу и перевела их гнев на меня.

    Джонни не думал о них, наплевал на законное чувство ненависти к троице избившей его в туалете, он постоянно возвращался к Анне Уоррен. От подонков такого и стоило ожидать, конечно, не справедливо, но ожидаемо, но вот эта девушка, к которой он тепло отнесся, оказалась подлой тварью. Змеей. Если раньше у него и было смутное ощущение, что у них с ней есть что-то общее, то сейчас от этого не осталось и следа.

    Изнеможденно опускаясь на застеленную кровать, чувствуя болевые спазмы каждые две минуты, Джонни мог думать только о мести. Да, о прекрасной холодной мести, которая могла бы послужить бальзамом для его ран. Джонни решил, что эта самая Анна Уоррен, будет той целью, достигнув которую, он освободится от оков смирения. Он больше не будет покорно принимать удары судьбы. Избитый, униженный, душевно израненный, он пообещал себе, что обязательно заставит пожалеть эту девицу о том, что косвенно стала его палачом. Все вокруг твердят ему, что он это мерзость, порождение сатаны, настолько противен миру, что даже мистер Хайд по сравнению с ним, Диснеевский персонаж. Ну что ж… тогда Джонни впредь будет соответствовать представлениям людей о нем. Зло? Чудовище? Хорошо, он покажет им свою темную сторону и начнет с Анны Уоррен. К чему дарить людям свет, если они хотят жить в темноте?

    Внутренний диалог с самим собой был настолько эмоционально сильным, что Джонни почувствовал прилив энергии в теле, и даже боль, эта сильная боль, имела какую-то сладостную горечь. Джонни Рики поднялся  с постели, достал из канцелярского шкафа полотно, кисти и, расположившись на полу, принялся творить.

    Он давно не рисовал, все откладывал, не имея вдохновения, обманывал себя тем, что у него не хватает времени. Насколько по-другому он теперь воспринимал свое желание рисовать. Если раньше это было скорее ради забавы, то сейчас это оказалось необходимостью, почти что жизненно важной. Если в эти минуты он бы не взялся за бумагу и краски, то пожар внутри его сознания подпитываемый гневом и обидой, спалил бы его личность до основания.

    И Джонни стал говорить, кричать мазками кисти на белом полотне. Ему понадобилось лишь два цвета: черный и белый. Мазки гуаши на шершавую бумагу наносились отрывисто и резко, уподобляясь языкам пламени которые изображали. Черный густой фон, с пугающей игрой оттенков, напоминающих мрачные тени сознания и ледяное мистическое пламя, показанное белой краской – вот что стояло перед глазами у Джонни, и что он самозабвенно рисовал.

    Мифическое пламя, созданное его фантазией и бурей эмоций, воссоздавалось на бумаге с молниеносной скоростью, своей реалистичностью пугая даже самого творца. Джонни сделал два последних мазка и тяжело вздохнув, поднялся в полный рост, дабы рассмотреть рисунок на расстоянии. Захватывающе. Слово в точности отражало впечатление автора о собственном творении. На белый огонь можно было смотреть, не замечая времени, у этой картины оказался странный эффект: когда на нее смотришь достаточно долго, начинает мерещиться, будто огонь живой и твое зрение начинает обманывать разум. Статичные белые языки пламени, в какой-то момент начинают плавно двигаться, вытягивая к верху острые языки. Грязно белый цвет постепенно меняет оттенок, сначала превращаясь в бежевый, затем в бледно-оранжевый и наконец обжигающе желтый. Танец яркого пламени тревожит воображение, крича, что этого просто не может быть, но в тоже время, доказывая рассудку, что происходящее отчасти реальность.

    Почувствовав боль в груди, от панического стука сердца, Джонни отвел глаза от рисунка и обессилено плюхнулся на помятую постель. Он пожалел, что не лег аккуратно, потому что укусы боли тут же распространились по всему телу. Невыносимо. Его мозг требовал отдыха, тело молило о покое, но мысль о сне в котором он снова будет прятаться в темной комнате от мертвого отчима, веская причина не засыпать. Вечер оказался слишком мрачным, чтобы и во сне продолжать бояться.

    Думать о хорошем. Ладно. О чем тогда?

    Эл. Одного парня, с которым они пару раз встречались, звали Элиот. Этот самый Элиот был еще тем здоровяком, но таким добрым и надежным… Общение с ним придавало легкости всему происходящему вокруг, потому, что с Элом Джонни чувствовал себя в безопасности, ничего плохого не могло произойти, когда он был рядом. Он прятал Джонни в крепких теплых объятиях, целуя его губы, щекотал подбородок густой щетиной, пошло шутил – но безумно смешно, громко и не в ноты пел припев какой-то дурацкой песенки, и в этом было столько свободы... Он остановился в городе ненадолго, Джонни точно не мог вспомнить, кажется, Элиот занимался недвижимостью, но ради него здоровяк остался еще на несколько дней. Наверно это было трудно и даже несло убытки для Эла, но он остался ради Джонни, а значит действительно, что-то чувствовал. Приятно вспоминать о том, что для кого-то ты был по-настоящему не безразличен.