Торговец смертью

— Пахнет известью.

— Правильно, потому что она там содержится.

Малоун опустил кисть в банку и стал наносить состав на фанеру. Покрыв клеем всю поверхность листа, он отложил кисть в сторону и принялся растирать клей ладонью.

— А это для чего? — поинтересовалась Сиена.

— Для того, чтобы избавиться от воздушных пузырьков.

Сиена смотрела на эти манипуляции, словно маленькая девочка, увидевшая нечто захватывающее.

— Хотите попробовать? — спросил он.

— А можно?

— Конечно, можно. Если только не боитесь, что ваши руки станут липкими.

Несколько мгновений она колебалась, но затем решилась. Ее карие глаза вспыхнули азартом, и она стала повторять движения Малоуна.

— Это напоминает мне детство. Когда я была в детском саду, мы часто рисовали пальцами.

— С той разницей, что сейчас мы не должны оставлять на поверхности какие-либо следы, — уточнил Малоун и, взяв кисть, разгладил поверхность, сделав ее идеально ровной.

— Мне и в голову не приходило, что живопись подразумевает нечто большее, чем рисование образов с помощью красок!

— Если вы хотите, чтобы картина была долговечной, необходимо проделать еще массу разных вещей. — Малоун протянул женщине кисть. — Почему бы вам самой не положить второй слой клея?

— А если я что-то испорчу?

— Я это исправлю.

Сиена окунула кисть в банку.

— Нужно ведь набирать не очень много, правильно?

— Абсолютно верно!

— А мазать нужно как-то по-особенному?

— Выберите один из четырех углов.

Сиена выбрала правый верхний.

— Теперь ведите кистью влево. Вы можете наносить клей мазками в обе стороны, но завершающие должны делаться только влево. Теперь опустите кисть чуть ниже и снова ведите влево. Великолепно! Следите за тем, чтобы поверхность была гладкой. Вы чувствуете легкое натяжение?

— Да, кисть словно слегка сопротивляется.

— Хорошо. Теперь подождите немного. Клей постепенно начинает подсыхать.

— Раз уж вы перешли к следующей стадии, скажите, вы решили, как именно я должна вам позировать?

Малоун кивнул.

— Ну и какую же позу я должна принять? Как должна выглядеть?

— Взгляните сами, — ответил он и указал на набросок, лежавший на соседнем столе.

Сиена неуверенно приблизилась к столу и опустила глаза. Несколько секунд она молча смотрела, а затем сказала:

— Я улыбаюсь. Но я… грустная.

— И еще — ранимая, но при этом полная решимости не давать себя больше в обиду.

Голос Сиены прозвучал почти как шепот:

— Значит, вот какой вы меня увидели?

— Это лишь один из ваших образов. А вы возражаете?

— Нет, не возражаю. — Сиена продолжала смотреть на эскиз.

— У вас очень выразительное лицо, но по нему чаще всего невозможно прочитать, что происходит в вашей душе. Сначала я подумал, что это профессиональная привычка, оставшаяся еще с тех времен, когда вы были моделью. В конце концов, компаниям, которые нанимали вас для рекламы своих товаров, было наплевать на то, что лежит у вас на сердце, когда вы позировали в их платьях: радостно ли у вас на душе или кошки скребут. Им было важно только одно: чтобы это чертово платье хорошо на вас смотрелось. Вот я и представил себе, как, приступая к работе, вы включаете свою улыбку, зазывный огонек в глазах, а позади этих глаз словно опускаются ставни, не позволяя никому заглянуть поглубже.

— Чаще всего именно так и бывало.

— Но по мере того как я присматривался к вам, изучал вас…

— Против чего, кстати, я уже ничего не имею. Удивительно, но я привыкла к этому. Когда я была моделью, взгляды, направленные на меня, были преимущественно похотливыми и жадными, а ваших я не боюсь. Отраженная в ваших глазах, я начинаю нравиться самой себе.

— А обычно вы себе не нравитесь?

— Человек, который сделал этот набросок, знает ответ и на этот вопрос.

— И вот, по мере того как я изучал вас, ставни в ваших глазах постепенно открывались, и когда они распахнулись окончательно, я увидел вас именно такой. Ваша грусть и ранимость делают вас прекрасной. А может, наоборот.

— Наоборот?

— Я подумал: а может, именно ваша красота является причиной вашей ранимости и грусти?

— На этом рисунке я смотрю вправо, — произнесла она чуть охрипшим голосом. — На что я смотрю?

— На что-то, что для вас важно.

— Воздух, повеявший с той стороны, пошевелил мои волосы. Вам удалось создать ощущение, будто то, на что я смотрю, проходит мимо меня.

— Важные вещи часто проходят мимо нас.

10

Сиена торопливо взбежала по ступенькам залитой солнцем террасы и едва не споткнулась, не увидев Чейза за железным садовым столом, за которым они обычно встречались, перед тем как приступить к работе. «Наверное, я пришла слишком рано, — сказала она самой себе. — Он скоро появится». Однако прежде чем женщина успела сесть, она увидела слугу, направляющегося в солярий с большой миской в руках. Озадаченная, она последовала за ним. Когда она входила в солярий, слуга уже выходил оттуда. Теперь Сиена увидела и Чейза, склонившегося над миской, полной… яиц!

— Доброе утро, — улыбнулся он, увидев ее.

— Доброе утро. Вы собираетесь завтракать здесь?

— Я сегодня, возможно, не буду завтракать вообще. Мне не терпится поскорее начать. — Малоун взял из корзины одно яйцо, аккуратно разбил его и стал перемещать желток из одной половины скорлупы в другую, позволяя белку стекать в миску.

Все еще полагая, что он занят приготовлением завтрака, Сиена спросила:

— И как же вы собираетесь их готовить?

— Никак. Я собираюсь сделать с их помощью краску.

— Что?

Чейз выложил желток из скорлупки на бумажное полотенце и очень осторожно покатал его взад-вперед, чтобы стереть остатки белка.

— Как ловко у вас получается! — восхитилась Сиена. — Я бы уже наверняка раздавила этот несчастный желток.

— Поверьте, много лет назад, когда я еще только учился этому ремеслу, я испортил столько желтков, что хватило бы на омлет для целого города. — Большим и указательным пальцами он аккуратно взял желток и положил его в чистую плошку. — Хотите помочь?

— Да что вы, я же перебью все яйца!

— В данный момент нам именно это и требуется. Возьмите этот нож и проткните оболочку желтка. Аккуратно! Хорошо. — Чейз подождал, пока густая желтая масса вытечет в плошку, а затем выдавил остатки. — Держите! — Он протянул ей новое яйцо. — Помогите мне приготовить желтки.

— Но…

— Вы видели, как это делается. В худшем случае нам потребуются дополнительные яйца.

Сиена хихикнула.

— Вчера я рисовала пальцами, сегодня балуюсь с едой.

Сиена разбила яйцо и разделила его содержимое. Ее удивило чувство, которое она испытала, перекатывая нежный, податливый шарик желтка под тонким покровом бумажного полотенца. Он показался ей живым существом, которое нуждается в заботе и защите. Когда Сиена переложила его к себе на ладонь, она удивилась, какой он сухой на ощупь и как трогательно подрагивает в ее руке.

— Спасибо вам, — сказала она.

— За что? — удивился Малоун.

— Я не помню, когда в последний раз испытала столь приятные новые ощущения.

Теперь настала очередь Малоуна смеяться.

— Если отделение желтков от белков в вашем представлении является столь волнующим занятием…

— Сколько желтков вам нужно?

— Восемь. — Он проткнул очередной желток.

— И что вы с ними будете делать?

— Вчера после ужина я вернулся сюда и растер краски, которые находятся теперь вон в тех банках.

Сиена посмотрела в том направлении, куда он указал. Белая, черная, красная, синяя, зеленая, желтая, фиолетовая и коричневая. Обычные цвета — все, кроме последнего, подобного которому ей еще не доводилось видеть, удивительно чистого и яркого.

— Какой необычный оттенок коричневого! — проговорила она.

— Сиена жженая.

Женщина поняла и от неожиданности даже вздрогнула.

— Да, это цвет вашей кожи, — сказал Чейз. — Придумывая вам имя, родители попали в самую точку. И так уж получилось, что это — мой любимый цвет.