Нетерпеливый алхимик

Нам повезло: Савала не уехал в отпуск и был на месте. Когда я с ним поздоровался, его голос на другом конце трубки прозвучал с некоторым недоумением, но в конце концов он удосужился меня вспомнить.

— Конечно, конечно! — воскликнул он. — Ты еще искал одну русскую девушку, верно? Я тут совсем отупел: не признать бравого гвардейца да еще с фамилией макаронщика! [34]

— Полегче на поворотах, инспектор, — возразил я. — Так ведь и обидеться недолго, только не знаю, за кого в первую очередь: то ли за моих предков, то ли за всех жандармов мира.

— На обиженных воду возят. Ну и как? Нашли?

— Возможно. Собственно, поэтому я с тобой и связался.

Я вкратце описал ему происшествие в Паленсии и изложил нашу версию. Савала молча слушал. Потом пару раз натужно кашлянул и заговорил с уже знакомой мне индифферентностью:

— В последние месяцы мне ничего такого не попадалось, тем не менее надо будет поспрашивать у тех, кто непосредственно занимается розыском пропавших. Я не по этой части — не хватает терпения.

Через час Савала перезвонил мне сам.

— Глухо, — сказал он. — Я просмотрел все бумаги и потолковал с судебными медиками. Имеющимся в вашем распоряжении данным соответствуют две девушки: проститутка из Каса-де-Кампо [35]да стриптизерша одного из притонов Центрального района. [36]Проститутка из Каса-де-Кампо — чернокожая зулуска, а стриптизерша — светловолосая полячка, но всего метр семьдесят ростом. Как видишь, мне нечем тебя порадовать.

— Не переживай, — ответил я. — Похоже, это дело кем-то проклято.

Выбитые из колеи плохими вестями, мы с Чаморро молча стояли перед папкой, пытаясь собрать осколки разбитых надежд.

— Ладно, — проговорил я бодрым тоном. — Считай, что во всем виновато временное помрачение рассудка, навеянное отпускной эйфорией и провалом расследования в Алькаррии, которое занозой засело в мозгу и не дает нам покоя. Однако взрослые люди должны с достоинством держать удар, поэтому предлагаю начать расследование с чистого листа, словно мы никогда не слышали ни о каком Тринидаде Солере, ни о его смерти.

Принятое решение обязывало нас окунуться с головой в базу данных, чтобы ознакомиться с делами всех пропавших без вести в последние двенадцать месяцев, а затем отобрать тех, чьи параметры совпадали с заключением судебных экспертов по паленсийскому трупу. У нас на руках имелось большое преимущество — высокий рост, однако объявленных в розыск двадцатилетних девиц тоже немало, и, как правило, они уходят из дома по собственной воле и в основном из-за семейных неурядиц. В ходе работы мы могли столкнуться еще с одним затруднением: компьютеризация коснулась архива лишь частично, и заданный по росту автоматический поиск не гарантирует стопроцентного результата. В довершение ко всему просмотр огромного количества порталов быстро утомляет внимание и порождает предательские сомнения в действенности подобного времяпрепровождения, поскольку родственники порой вообще не заявляют об исчезновении. Правда, такие случаи редки, но они бывают.

Допустим, мы нашли бы подходящую кандидатуру, но и тогда дело не намного продвинулось бы вперед: предстояла идентификация трупа, от которого в буквальном смысле слова остались рожки да ножки, и произвести ее можно лишь путем сопоставления результатов рентгенодиагностики зубной челюсти. Разумеется, у каждого из нас имеются такие снимки, но, когда они совершенно необходимы для расследования убийства, отыскать их представляется почти непосильной задачей для родственников, при условии, что таковые вообще существуют. Иногда опознанию помогает одежда, однако рядом с паленсийским трупом нашли только белые хлопчатобумажные трусики, — слишком банальный аксессуар, чтобы сослужить нам службу.

Вот такие невеселые мысли, да еще некстати свалившаяся напасть в виде муторной послеотпускной хандры, терзали меня в тот понедельник, когда около двенадцати часов дня мы с Чаморро изготовились броситься в атаку на компьютер. В успех предприятия верилось не больше, чем, скажем, в воскрешение матери олененка Бэмби. Надежды было ничтожно мало, но она не покинула нас полностью, — недаром я сохранил святую веру в воссоединения мамы оленухи со своим малышом.

Так или иначе, но понедельник прошел впустую. На следующий день, то есть во вторник, я появился в конторе с опозданием, одуревший от липкой жары и донельзя обозленный решением городских властей увеличить интервалы между поездами в летнее время, — подобное тупоумие могли проявить лишь те, кто никогда не пользовался метро. Чаморро сидела за компьютером, а раскаленный добела принтер выплевывал листы бумаги.

— Черт подери! Откуда столько рвения, Чаморро? — поинтересовался я. — Что до меня, то я чувствую себя разбитым еще до начала сражения.

Она обернулась. Как известно, способность моей помощницы к притворству бесконечно стремится к нулю, вследствие чего я сразу заметил торжествующий блеск в ее глазах. Она подождала, пока принтер не выдаст последний лист, и сложила его вместе с остальными. Потом, не произнеся ни слова, протянула мне всю стопку и, как школьница, сложила руки за спиной.

Я стал читать, и первая же строчка, несмотря на жару и раздражение, зазвучала для меня сладчайшим хоралом: «Имя: Ирина Котова. Национальность: белоруска. Дата и место рождения: 12 мая 1977, город Витебск, находящийся в непосредственной близости от границы с Россией. Рост: метр восемьдесят (прибл.). Вес: семьдесят пять килограммов (прибл.). Очень светлая блондинка. Глаза: синие. Особые приметы: отсутствуют. Пропала 6 апреля в Коста-дель-Соль. [37]Заявление об исчезновении подано 16 апреля неким Василием Олекминским, назвавшимся ее бойфрендом. Национальность: белорус, возраст: 27 лет. Им же предоставлена недавно сделанная фотография потерпевшей. Причины ее исчезновения ему неизвестны…»

Я наслаждался сухой прозой протокола, словно возвышенной поэзией. Враз улетучилась подавленность и угрызения совести, мучившие меня все эти дни. Перестала донимать даже расплавляющая мозги жара.

Я посмотрел на Чаморро и не смог удержаться от восклицания:

— Солнышко ты мое!

— Благодари мой, как ты выражаешься, «умственный аскетизм».

— Нет мне ни прощения, ни забвения… — пошутил я.

— Насколько я понимаю, ты извиняешься. Кто бы мог подумать!

— Я бы упал перед тобой на колени, но меня останавливает перспектива быть препровожденным в психушку. Военные — люди жесткие и, когда дело касается нервных расстройств, действуют гораздо решительней гражданских.

Не теряя времени, мы связались с нашим отделением в Малаге. [38]Для порядка нас, словно мяч, отфутболивали из одного отдела в другой, пока трубку не взял лейтенант Гамарра, чей выговор выдавал в нем южанина. Он нехотя признал, что дело об исчезновении белоруски поручили ему.

— Сейчас точно не помню, — сказал он. — Хотя, погоди, — действительно через мои руки проходило нечто похожее. Когда пропадает кто-то из этой публики, мы особо не утруждаемся. За ними не уследишь: они то появляются, то исчезают, то перебиваются с хлеба на воду, то, глядишь, уже разъезжают в кабриолетах. А иной раз изрешечивают друг друга пулями в каком-нибудь шикарном особняке. Ими занимаются специально обученные кадры из СЕСИД [39]и Службы информации. Мы, мелкие сошки, мозги и оружие у нас жиденькие, поэтому на рожон не лезем.

Я рассказал Гамарре о находке в Паленсии и о тех фактах, которые давали нам основания увязать исчезновение Ирины Котовой с обнаружением трупа.

— Надо же! Впервые слышу, что в Паленсии происходят какие-то события, — изумился он. — В моем представлении ее вовсе не существует и учитель географии в колледже просто морочил нам голову. Ладно, перейдем к сути. Ты уверен в вескости этих оснований?