Белая дорога

— Вчера, там, в доме... — начал он и запнулся.

Я ждал.

— Моя жена считает, что я должен перед вами извиниться, — его лицо стало багровым.

— А вы сами что думаете?

На него было жалко смотреть.

— Полагаю, мне хотелось поверить Сэндквисту и этому великану, который пришел с ним. Вы были мне отвратительны, потому что разрушили надежду, которую они принесли с собой.

— Это была ложная надежда, мистер Блайт.

— Но теперь у нас нет даже ее...

Он вынул руки из карманов и начал растирать ладони, как бы пытаясь найти причину своей боли в них и удалить ее, как занозу. Я заметил полузажившие ранки на обратной стороне его руки и проплешины в волосах, обнажавшие кожу на голове, там, где он будто стер ее в отчаянии.

Наступил момент, когда нужно было прояснить ситуацию.

— По-моему, я вам сильно не нравлюсь, — предположил я.

Он взмахнул рукой, словно пытаясь выхватить свои чувства из воздуха и продемонстрировать их на ладони вместо того, чтобы облачить в слова.

— Не совсем так, — начал он. — Я уверен, что вы хорошо знаете свое дело, по крайней мере, это то, что я объективно знаю о вас. Я читал в газетах, что вы выясняли правду о людях, числившихся пропавшими без вести даже дольше, чем Кэсси. Проблема в том, мистер Паркер, что, как правило, эти люди оказываются мертвы, когда вы находите их.

Последние слова он произнес с надрывом:

— А я хочу увидеть свою дочь живой!

— И вы считаете, что, наняв меня, вы словно подписали ей смертный приговор?

— В общем, да...

Слова Блайта полоснули по незажившей ране. Да, были те, кого я не успел спасти, а еще больше тех, кто были уже давно мертвы, когда я только начинал догадываться, что с ними произошло. Но я уже выработал свой компромисс с прошлым: несмотря на то, что мне многих не удалось уберечь, включая жену и дочь, доля моей вины в их гибели была невелика. Сьюзен и Дженни забрала такая сила, что, даже если бы я проводил с ними двадцать четыре часа в сутки в течение девяноста девяти дней, она дождалась бы той минуты, когда на сотый день я отвлекусь, и пришла бы за ними. Сейчас мое сознание охватывало оба мира — мир живых и мир мертвых, — пытаясь привнести хоть немного равновесия в оба. Это все, чем я мог искупить свою вину. Но я не мог позволить, чтобы Ирвин Блайт судил меня со своей колокольни.

Я открыл перед ним дверцу его машины:

— Уже поздно, мистер Блайт. Сожалею, что не могу гарантировать вам той уверенности, какая вам сейчас необходима. Все, что могу обещать, я буду продолжать задавать вопросы, я буду пытаться узнать что-то о Кэсси.

Он кивнул и окинул взглядом болота, но не сдвинулся с места. Лунный свет отражался от поверхности воды, и, казалось, вид освещенных разливов заставил его еще глубже погрузиться в себя.

— Я знаю, что она мертва, мистер Паркер, — сказал он спокойно. — Я знаю, что больше она не войдет в мой дом. Все, чего я хочу, это найти ей тихое местечко где-нибудь неподалеку, чтобы мы с женой могли приходить к ней и оставлять цветы у ее ног. Вы понимаете, о чем я?

Я уже было подался вперед, чтобы дотронуться до него, но Ирвин Блайт был не тем человеком, который допускал подобные жесты. Вместо этого я сказал так мягко, как мог:

— Да, я понимаю. Счастливого пути. Я буду на связи.

Он тяжело опустился на сиденье автомобиля и больше не взглянул на меня. Но я разглядел его глаза в зеркале заднего вида и уловил в них досаду на то, что вынудил его произнести последние слова, разбередил его душу.

Я не сразу присоединился к Рейчел — все сидел на крыльце и смотрел на огни проезжающих автомобилей, пока злые комары, наконец, не заставили меня искать убежища в доме. К этому времени Рейчел уже спала, но все равно улыбнулась, когда я устроился рядом с ней.

Рядом с ними обоими.

В ту ночь машина подъехала к дому Эллиота Нортона в пригороде Грэйс-Фоллз. Эллиот услышал звук открываемой дверцы, а потом и быстрые шаги во дворе. Он уже тянулся за пистолетом на тумбочке, когда окно его спальни взорвалось и комнату охватило пламя. Горящий бензин попал Нортону на лицо и руки, и огонь перекинулся на волосы. Весь охваченный пламенем, он слетел вниз по лестнице, через входную дверь выбежал во двор и принялся кататься по траве, сбивая пламя.

Позже, он лежал на спине и смотрел, как горит его дом.

В то время, когда дом Эллиота был охвачен огнем далеко на Юге, я проснулся от шума приближающейся машины, который раздавался со стороны дороги. Рейчел мерно посапывала во сне. Я осторожно встал с кровати и подошел к окну. В лунном свете на мосту через болота стоял старый черный «кадиллак». Даже на расстоянии в свете луны были видны вмятины и царапины, погнутый передний бампер и паутина трещин на лобовом стекле. Я слышал шум работающего мотора, но не видел дыма из выхлопной трубы, а тонированные стекла не позволяли лунному свету проникать в салон.

Я раньше видел такую машину: ее водил Стритч, ужасный человек с бледным лицом. Но Стритч был мертв — в его груди зияла дыра, — а «кадиллак» давно сломан.

Вдруг задняя дверца открылась. Я ожидал, что кто-нибудь выйдет из нее, но этого не произошло. Машина просто постояла с открытой дверцей несколько минут, пока невидимая рука не закрыла ее со звуком, похожим на звук захлопывающейся крышки гроба. Потом «кадиллак» тронулся с места и развернулся на сто восемьдесят градусов по направлению к Оак-Хилл.

Я почувствовал движение позади себя.

— Что случилось? — спросила Рейчел.

Я повернулся к ней и увидел тени, скользящие по комнате в свете луны; они доплыли до нее и начали окутывать собой.

— Что случилось? — повторила Рейчел.

Я снова был в постели, только сейчас я сидел, обхватив ее, и простыни сбились в дальнем конце кровати. Теплые руки легли мне на грудь.

— Там была машина.

— Где?

— На улице. Там была машина.

Я поднялся и подошел к окну и отодвинул занавеску. Дорога была пуста.

— Там была машина, — повторил я еще раз.

Вот они, запотевшие следы моих пальцев на стекле: я оставил их, когда протягивал руку к машине.

— Иди спать, — усталой нежностью звучал в темноте ее голос.

Я вернулся к ней и обнимал, пока она снова не заснула.