Из-за денег (сборник)

— Миллионы тратятся на оборону, но ни цента, порой, на благодарность. Я имею в виду то, что… если вы действительно хотели меня отравить, ничто бы вас не удержало… — Я расстегнул воротник рубашки, сдавивший мне горло. — Кроме того, предпочитаю быть отравлен вами, чем кем-нибудь из тех, кого я знаю. — Случайно я взглянул на себя в зеркало и увидел покрасневшее, как у школьника, лицо. Как у провинившегося школьника. — И, во всяком случае, — продолжил я неуклюже, — вам не следовало убивать Орвилла.

— А я и не убивала. Я лишь выстрелила в его мертвое тело.

Я попросил ее объяснить.

— В тот день я завершала ночной обход помещений особняка, — сказала Аманта. — Уже направляясь к себе, я обнаружила Орвилла Кроуфорда лежащим на полу, вернее, на пороге своей комнаты, наполовину вывалившимся в холл. Словно он хотел позвать кого-нибудь на помощь, прежде чем упасть и умереть. Я уже было решила позвать остальных, но затем…

— Затем?

— В комнате я увидела пустой бокал и рядом бутылку виски.

— Аманта закрыла на несколько секунд глаза. — И когда я понюхала содержимое бутылки… — Тут она обернулась ко мне. — …Я поняла, что его отравили… А в доме живет бывшая узница, отравительница, убийца! Конечно же, меня бы первой заподозрили! — В ее глазах изобразилась острая боль. — Я провела четырнадцать лет в тюрьме. Ничего подобного я уже не вынесу. Поэтому я втащила мистера Кроуфорда в его комнату, задернула занавеси на окне, унесла бутылку и бокал. — Аманта глубоко вздохнула и продолжила: — Я взяла из шкафа в биллиардной хранившийся там револьвер и вернулась. Вложила оружие в руку Орвилла… приставила дуло к его сердцу… и нажала на спусковой крючок.

Я кивнул головой.

— Это и создало видимость, что он умер от огнестрельной раны. Одновременно исключало основание для полного вскрытия. Пулю извлекут, и больше ничего.

— Вы сообщите о том, что произошло действительно, сержанту Пуше? — спросила она.

— В этом нет особой необходимости. — Я вновь сел рядом с ней. — Но кое-что еще я хочу уточнить. Если вы не отравили вашего мужа, почему же тогда вы взяли вину на себя?

Аманта отвернулась от меня, и, когда она вновь заговорила, голос ее звучал тускло и устало.

— Я вышла замуж по настоянию отца, который запутался в долгах. Он устроил этот брак, надеясь, что мой муж даст ему денег.

— И ваш муж отказался это сделать?

— Муж рассмеялся отцу в лицо. Он сказал, что с самого начала знал, почему я вышла за него замуж… Сказал, что не мы, а он провел нас… Отравление было сделано неуклюже, и моего отца непременно бы разоблачили… — Ее руки задрожали.

— Значит, ваш отец отравил вашего мужа, и вы взяли вину на себя! — воскликнул я, изумившись. — Какой же отец мог позволить, чтобы…

Аманта слегка покраснела.

— Он сказал мне, что неизлечимо болен и ему осталось жить не больше года, и он скорее застрелится, чем отправится в тюрьму… Он просил меня… — Ее пальцы нервно скомкали носовой платок. — Он сказал, что если я возьму вину на себя, то я проведу в заключении не больше года, что оставит письмо, которое после его смерти меня полностью реабилитирует.

— И, когда он умер, письма не обнаружили?

— Он не умер. Он жив и по сей день. — Она резко повернулась ко мне. — Теперь я знаю, что он никогда серьезно не болел. — Слезы навернулись ей на глаза. — Он даже не удосужился навестить меня в тюрьме или хотя бы написать мне пару строк…

Передо мной сидела одинокая женщина, которая с детства оставалась сиротой. Я нежно прикоснулся пальцами к ее вискам.

В этот момент в комнату вошел Эдгертон.

— Какие будут распоряжения на этот вечер, сэр?

— Эдгертон, миссис Дезфаунтейн не убивала Орвилла, — поднялся я с места.

Глаза дворецкого посмотрели на Аманту, потом на меня.

— Я счастлив слышать это, сэр.

— И еще, Эдгертон. Я тоже не убивал мистера Орвилла.

— Я счастлив за вас обоих.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Эдгертон.

— Да, сэр?

— Мне пришло на ум, что это вы, возможно, убили мистера Орвилла.

Он приподнял одну бровь.

— Я, сэр?

— Да, вы. Ради меня, конечно. Вас отличает преданность своему хозяину. Вы могли придти к выводу о необходимости убрать тех, кто угрожает, по вашему мнению, моему существованию.

— Вы ошибаетесь, сэр, — ответил Эдгертон. — Я не убивал мистера Кроуфорда. Мне и мысли такой не приходило в голову.

Я задумчиво подергал себя за ухо.

— Тогда, если мы трое не убивали Орвилла, остается еще только один…

— Да, сэр, — подтвердил Эдгертон.

Я возобновил движение по комнате, пока не принял решения.

— В таком случае, я должен убить Фредди.

— Но, сэр…

Жестом я заставил Эдгертона замолчать.

— Вы меня не разубедите. Я полон решимости. Но оба вы, конечно, никому ничего не скажете?

— Сэр… — опять вмешался Эдгертон.

Я упрямо потряс головой.

— Меня не волнует моя безопасность. Но я отдаю себе отчет, что, если я умру раньше, чем Фредди, он, несомненно, попытается расправиться с Амантой. Он, вероятно, чувствует себя уязвимо из-за ее присутствия в этом доме, ее репутации. Я не могу допустить, чтобы он покушался на ее жизнь.

— Чарльз, — заметила Аманта. — Мне кажется, что именно я должна позаботиться о дальнейшей судьбе мистера Мередита. Я не позволю, чтобы вы подвергались риску попасть в тюрьму.

— Сэр и мадам… — начал было Эдгертон.

Но в этот самый момент сверху раздался пронзительный крик.

— Мне кажется, что я узнаю голос Фредди, — вздрогнув от неожиданности, пробормотал я.

— Да, это его голос, — хладнокровно прокомментировал Эдгертон. — И мне кажется, что его радиоприемник упал в ванну с водой, которую мистер Мередит принимал. Бедолага погиб от электрошока.

Мои глаза сузились.

— Мы внизу, а Фредди там, наверху. Откуда вы знаете, что там произошло?!

Лицо Эдгертона оставалось непроницаемым.

— Я всего лишь высказал предположение, сэр. Но мне известно, что, принимая ванну, он любит слушать радио и при этом ставит приемник над головой на весьма неустойчивую полочку. Настолько неустойчивую, что легкий удар в стенку… и она упадет в ванну вместе с тем, что на ней.

Я по достоинству оценил наблюдательность Эдгертона, хотя полностью не поверил в его демонстративную невинность.

Но что я буду теперь делать со свалившимися на меня тремя миллионами долларов? Может быть, подумав втроем, мы найдем выход из этого положения?

Морис Роланд

Перед зеркалом

Фабийен вышла из ванной комнаты. Она с наслаждением почувствовала, что кожа ее лица стала нежнее под воздействием дорогого шампуня. Ей захотелось танцевать, обрести состояние счастья. Такие вечера случаются. То ли перепад температуры, то ли случайная улыбка на улице, но внезапно, без видимой причины, кровь закипает и пузырьками шампанского ударяет в голову.

Она остановилась перед трюмо. Ее пальцы легонечко погрузились в коробочку с румянами и затем стали поглаживать щеки круговыми движениями.

Фабийен закрыла глаза. Она потянулась, наслаждаясь игрой собственных пальцев, танцующих по лицу. Время от времени она чуть разжимала веки, и, подчиняясь взгляду, пальцы замедляли свое движение, растирали комочек румян, придавали цвету лица нужный оттенок.

Фабийен решила, что этот вечер она проведет вне дома. И не изменит своего решения, даже если ее тетя внезапно войдет и…

— Фабийен!

Пальцы остановились. Глаза широко раскрылись. Она даже не обернулась. Зеркало беспристрастно отразило открытую дверь и стоявшую на пороге разгневанную старую женщину. Рука ее была вытянута вперед в обвинительном, театральном жесте.

Фабийен закрыла глаза и тяжело вздохнула. Опять все сначала!

— Фабийен! Клянусь богом, ты снова красишься. Как обыкновенная потаскуха, которая отлавливает праздных мужчин в третьесортном ресторане. О господи, если бы сейчас тебя видела твоя мать! Эта святая женщина! Она бы перевернулась в гробу.