Прошлое — чужая земля

Его мать не попадала ни в какую аварию.

Накануне вечером отец ушел, что случалось довольно часто. Официальные ужины, работа и так далее. Мать почти никогда не сопровождала его. Ровно в половине десятого она, как всегда, уложила ребенка в постель, по своему обыкновению поцеловав в лоб.

Потом пошла в самую дальнюю комнату их огромного дома — генералу полагалась очень большая квартира — и закрылась в ванной для прислуги, прихватив с собой подушку и небольшой пистолет двадцать второго калибра, который отец подарил ей несколько лет назад.

Никто не услышал звука выстрела, приглушенного подушкой и растворившегося в темных коридорах их слишком большого и мрачного дома.

В тот вечер его матери исполнилось тридцать лет.

Она навсегда осталась тридцатилетней.

Лейтенант Джорджо Кити боялся, что тоже сойдет с ума. Как его мать. Много лет спустя отец сказал ему, что она страдала нервным расстройством. Он произнес эти слова без сострадания, без сожаления — без всяких эмоций, холодно и отстраненно.

Под нервным расстройством подразумевалось сумасшествие.

А он походил на мать, без сомнения. То же лицо, тот же цвет волос. В его чертах прослеживалось что-то слегка женственное, как в ее — что-то отдаленно мужественное. Об этом можно было судить по нескольким выцветшим фотографиям. И все более смутным воспоминаниям.

Он боялся сойти с ума.

Иногда он не сомневался, что сойдет с ума. Как и мать. Что, подобно ей, потеряет контроль над своими мыслями и действиями. Иногда эта мысль — о безумии как о неизбежности — становилась навязчивой и невыносимой.

В такие минуты он принимался рисовать.

Рисованием и игрой на фортепиано его мать заполняла свои длинные и пустые дни в тех затерянных между казармами домах: слишком чистых, с натертыми до блеска, пахнущими воском полами, и тишиной, не прерывавшейся ни шумом, ни голосами.

В тех безжалостных домах.

И в этом Джорджо походил на мать: с детства умел копировать сложнейшие рисунки, изобретать фантастичных, но при этом невероятно реалистичных животных. Полукошку-полуголубя, полусобаку-полуласточку, полудракона-получеловека. Больше всего ему нравилось рисовать лица. Он любил набрасывать портреты по памяти. Он видел лицо, запоминал его, а потом — несколько часов или дней спустя — воспроизводил на бумаге. Эта привычка сохранилась у него, и когда он вырос. Он рисовал людей по памяти, но это были не совсем те лица, которые он видел, на них как бы отпечатывались его переживания и страхи.

Лица. Безумные лица. Несчастные лица. Холодные, далекие и неприятные лица, как у его отца. Жестокие лица.

Грустные, скорбные, смотрящие вдаль лица.

Глава 9

Работа в архиве ни к чему не привела. Они вычислили около тридцати человек, обвиненных в похожих преступлениях. Несколько настоящих насильников, несколько парковых вуайеристов и слишком навязчивых ухажеров. Они проверили их всех, одного за другим.

Одни во время преступлений сидели в тюрьме, другие имели безупречное алиби. Третьи физически не могли совершить насилие в силу старости и немощи.

В итоге оставили троих, не имевших алиби и обладавших внешностью, не противоречащей обрывочным описаниям жертв.

Они получили в прокуратуре ордера и обыскали дома подозреваемых. Искали вслепую, не зная, что ищут. Искали хоть что-нибудь, связанное с фактами этого дела. Даже вырезанную из газеты статью об изнасилованиях — если не улику, то хотя бы отправную точку для следствия.

И не нашли ничего, кроме грязных пятен и порнографических журналов.

Целый месяц они изучали места преступлений в надежде найти свидетелей: вдруг кто-нибудь хоть что-то видел. Возможно, не само нападение, но странного типа, слонявшегося там или поблизости до или после преступления.

Кити читал, что маньяки любят возвращаться на место преступления. Им нравится снова переживать свое насилие, смаковать чувство власти, которое оно дает им. Его люди и он сам часы и дни напролет показывали фотографии и расспрашивали продавцов, консьержей, охранников, жильцов, почтальонов и нищих.

Ничего.

Они искали призрак. Треклятый призрак. К такому выводу пришел Кити, когда приказал своим людям прекратить расспросы. Стояло солнечное июньское утро, со времени последнего изнасилования минуло два месяца. Самый длинный период затишья с тех пор, как началась эта история. Не осмеливаясь признаться себе в этом, Кити надеялся, что этим все и закончится. По ночам он точно так же надеялся, что сама по себе пройдет головная боль.

Через два дня насильник совершил шестое нападение.

Кити пошел ужинать и сказал, что вернется на работу к полуночи, но в любом случае будет доступен по рации. Он съел свою обычную пиццу и пошел прогуляться по городу. Как всегда, в одиночестве, без цели и особого смысла.

Он пришел около двенадцати. Пятнадцатью минутами раньше в службу спасения поступил звонок. Супруги по дороге из кино увидели, как из подъезда жилого дома выбирается девушка в слезах. Они позвонили карабинерам. На место преступления примчались две патрульные машины. Одна повезла жертву в «скорую помощь», другая — свидетелей в участок для дачи показаний.

К возвращению Кити девушкой еще занимались врачи, но они уже почти закончили. С минуты на минуту ее ждали в участке.

Пожилая пара — муж и жена, оба преподаватели на пенсии — не сообщили ничего полезного. Они шли из кино, услышали рыдания, обернулись к подъезду, мимо которого только что прошли, — это уточнила женщина, — и увидели девушку.

Заметили ли они поблизости кого-нибудь? Да нет, вроде никого. То есть, конечно, рядом проезжали машины, и нельзя исключить, что никто не проходил мимо, пока они помогали девушке. Вернее сказать, кто-то точно прошел, уточнила женщина — похоже, в этой паре верховодила именно она. Но они его не запомнили. И дать хоть какое-то описание не могли.

Вот и все.

Пока они подписывали бесполезные показания, приехала девушка в сопровождении человека лет пятидесяти. Судя по выражению лица, он еще толком не понял, что произошло. Отец.

Девушка оказалась невысокой толстушкой — ни красавица, ни уродина. Незаметная, подумал Кити, предлагая ей сесть перед столом.

«Кто знает, по какому критерию он их отбирает», — продолжал размышлять он, пока Пеллегрини составлял протокол на новой электронной пишущей машинке, с которой только он умел обращаться.

— Как вы себя чувствуете? — Задавая этот вопрос, он хорошо понимал его идиотизм.

— Сейчас чуть лучше.

— Вы можете рассказать нам о том, что произошло? Что вы помните?

Девушка не ответила и опустила голову. Кити нашел взглядом Мартинелли и показал ему глазами на отца, сидящего на диванчике. Мартинелли быстро сообразил, что от него требуется, и предложил отцу девушки пройти с ним в другую комнату. Всего на несколько минут.

— Возможно, вам неудобно рассказывать о том, что случилось, в присутствии отца.

Девушка кивнула, но ничего не сказала.

— Я понимаю, что вам неловко разговаривать и с нами — мы все мужчины. Мы можем найти женщину-психолога или социального работника. Она примет участие в нашей беседе, если вам так будет легче.

«Где я, черт возьми, достану психолога или социального работника в такой час», — думал Кити про себя. Но девушка отказалась — не видела в этом необходимости. Главное, чтобы отец не слушал.

— Тогда будьте добры, расскажите нам, что помните. Спокойно, с самого начала.

Они пошли с подругами в бар в центре города: выпить и поболтать. Как часто случалось, в тот вечер ребят с ними не было. В половине двенадцатого она ушла вместе с одной из девушек — они не хотели задерживаться, потому что на следующий день собирались идти на лекции. Прошли вместе какую-то часть дороги, а потом разошлись: каждая повернула к себе домой.

Нет, раньше они всегда спокойно возвращались по вечерам домой. Нет, они не читали в газетах и не видели по телевизору сообщений о подобных случаях.