Стервятники (Мертвый сезон)

Про пиво вспомнил Дэн – кроме него и Ника никто из присутствующих не отличался особой тягой к спиртному, хотя в данном конкретном случае Марджи также считала, что после столь утомительной и долгой дороги неплохо было бы выпить. Дэн после ленча почти не разговаривал, разве что жаловался на бурчание у себя в животе. Что и говорить, поели они на славу, если не сказать более того.

Стол действительно был просто великолепный. Омары оказались большущими, сладкими, сваренными, что называется, «по вкусу» – чуть хрустящими. Не догляди повар, и уже через несколько секунд они оказались бы жесткими и волокнистыми. Марджи сидела, откинувшись на спинку своего не особо устойчивого тростникового кресла, отчетливо ощущая, что тоже немного переела – надо было вовремя осадить свои гастрономические запросы. Она окинула взглядом стол, заваленный кусками расчлененных и досуха высосанных клешней и ног, переломанных спинок и хвостов; видела перед собой скатерть, заляпанную пятнами масла. После такого угощения, – подумала она, – самое лучшее это немедленно убрать со стола и как можно скорее освободить желудки от их содержимого.

На память ей пришла картина немецкого художника Георга Гросса: крупный, жирный, краснощекий мужчина, сидящий в столовой своего дома; весь стол, буквально от края до края, завален рыбой, цыплятами, уставлен бутылками с вином. Тут же виднеются супница и тарелка с остатками как минимум пяти блюд. Сам же он жадно вгрызается в край куриной ножки, тогда как сидящая у его ног мохнатая дворняга столь же энергично расправляется со второй. Это была даже не столько столовая жилого дома, сколько какой-то хлев, в котором абсолютно все было отдано в услужение человеческому обжорству. Стулья были заляпаны жиром; висевшие на потрескавшихся стенах картины (насколько она запомнила, также на гастрономические темы) покосились; полу его ног завален ошметками какой-то пищи и прочим мусором. И хозяин дома, и его пес казались жадными, мелочными и вообще мерзкими. В комнате была только одна дверь, и она в тот момент оказалась открытой; в ее проеме виднелся маячащий вдалеке скелет – похоже, сама смерть пожаловала к обжоре, чтобы забрать свою жертву.

К моменту окончания трапезы их стол в общем-то мало отличался от того, что было изображено на той картине. Получалось, что жизнь то и дело напоминала человеку, в какое грязное и похотливое существо он превращается всякий раз, как только перестает удерживать себя в руках.

И вот на тебе, – подумала Марджи, – при первой же возможности сама налопалась свежего мэнского омара. Интересно, а что приготовила им на ужин Карла? Ей даже подумалось, а не пойти ли вместе с Ником и Джимом в магазин, чтобы купить полдюжины омаров на завтра – но затем она быстро отбросила эту мысль. Нет, гораздо лучше их есть свежими, да и Карла наверняка придумала что-нибудь особенное. Так что пусть все будет так, как будет. А насчет пива они неплохо придумали, тем более, что дорога ее действительно основательно ухандакала. Причем, чем чаще она задумывалась на эту тему, тем больше ей нравилась мысль о том, чтобы перед сном выпить несколько бокалов спиртного. Вот только бы поскорее они доехали...

Когда Братья Пинкус подкатили к ХЭРМОНУ, первое, что они увидел, был старый черный «додж» с нью-йоркскими номерами, в кабине которого сидели две женщины. На устроившегося на заднем сиденье и, судя по всему, дремавшего мужчину они не обратили никакого внимания. Джои подкатил к ним почти впритирку, после чего «шеви» с тормозным стоном остановился. Улыбнувшись брату, он вытер ладони о фланелевую рубаху и проговорил:

– Смотри-ка, похоже и нам подфартило.

Выбравшись из своего фургона, братья направились к «доджу», оба стекла с правой стороны которого были опущены. Джои чуть просунул голову в окно и по-волчьи осклабился сидевшей сзади коротко остриженной блондинке.

– Добрый день, дамочки, – сказал он.

Джим просунул голову в окно, уставился на худенькую брюнетку и тоже улыбнулся. Та чуть отпрянула от него и легонько кивнула.

Марджори они очень даже не понравились. Она сразу поняла, что оба готовы были как-то задеть, обидеть ее; если на то пошло, они делали это уже одним своим присутствием. Ей не нравились их лица, их улыбки, которые, если разобраться, были не более чем ухмылками; не нравились их близко посаженные глаза, вытянутые, небритые щеки, загорелые, шелушащиеся высокие лбы. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять, что это были два брата – у обоих были жестокие, мерзкие, похожие друг на друга лица. Подобно местным домам и деревьям, люди здесь также казались какими-то недоразвитыми, дефективными, как если бы столетия социальной инертности иссушили и выхолостили их семя.

Она уже замечала аналогичное выражение во взглядах изредка встречавшихся им людей, хотя бы той самой толстухи, которую видела в магазине. Для ее глаз, привыкших к разнообразию, в облике этих людей было какое-то тревожное сходство, что-то такое, что говорило о долгой изоляции, а возможно, также о тупой, бездумной жестокости.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – сказала Марджи.

Братья продолжали улыбаться, но с места не сдвинулись ни на Дюйм.

Сидевший на заднем сиденье Дэн прикинул про себя габариты парней, затем распахнул дверцу машины, вышел, захлопнул ее за собой и медленным шагом направился в сторону магазина.

Джим Пинкус расхохотался и посмотрел на брата.

– Эге! – воскликнул он. – Вот, девчата, вы и лишились своего ухажера!

При этих словах Джои тоже захихикал.

– Деру дал ваш приятель! – добавил он, после чего оба дружно загоготали, а Джои даже принялся постукивать ладонью по кузову машины. Марджи закрыла свое окно; Лаура собиралась было сделать то же самое, но Джои внезапно оборвал смех и резко опустил руку на край стекла. – Ну что вы, – с улыбкой проговорил он, – мы же не сделаем вам ничего дурного. – Просто мы хотим с вами подружиться.

– Мы самые обычные местные ребята, – добавил Джим, – и к гостям очень даже хорошо относимся. А вы, барышни, откуда?

– Н-Нью-Йорк... Из Нью-Йорка, – с запинкой, хотя и совершенно спокойно проговорила Лаура.

Джои щелкнул пальцами. – Мы так и подумали. По номерам догадались. Мы с братишкой Джимом всегда подмечаем такие вещи. И то, что вы симпатяги такие, тоже сразу засекли. Мы всегда чуем подобные вещи.

При этих словах оба аж зашлись в очередном приступе хохота. Джои продолжал барабанить ладонью по крыше машины, и Лаура, воспользовавшись моментом, проворно подняла стекло со своей стороны. Братья заметили это и как-то насупились. Подойдя ближе, Джои хлопнул ладонью по стеклу и проговорил с досадой:

– Черт!

– А вам, ребята, что здесь надо?

В дверях магазина, почти закрывая телом весь проем, стояла его толстая хозяйка в выгоревшем платье; рядом с ней на крыльце выстроились Джим, Ник и Дэн. Для женщины ее комплекции голос у нее оказался на редкость тонким, даже писклявым. Тем не менее, при его звуках оба Пинкуса остановились. Явно сдерживая душивший ее гнев, женщина продолжала стоять, упершись мясистыми руками в бока, так что Марджи отчетливо увидела проступившие у нее на подмышках белые окружья высохшего пота.

– Да вот, сигареты хотели купить, – смиренно проговорил Джои.

– Ну так покупайте, – сказала хозяйка. Казалось, наступило временное перемирие. – И оставьте этих людей в покое.

Глянув на оставшихся в машине девушек, парни последовали ее совету.

– Что-то долгонько вас не было, – проговорила Марджи, открывая окно и обращаясь к Дэну.

Улыбнувшись вслед братьям, он сел в машину и сказал:

– За пиво надо было расплатиться.

Марджи с силой хлопнула его по спине, после чего расхохотались уже обе девушки. Ник с Джимом снесли по ступеням крыльца две коробки с пивом.

– Похоже на то, что наши мальчики задумали организовать грандиозную вечеринку, – заметила Марджи, высовываясь из окна.

– А по нам так на неделю деревенской жизни этого даже мало, – с улыбкой ответил Джим, и Марджи поймала себя на мысли о том, что улыбка делала его просто не в меру красивым.