Двенадцать шагов фанданго

Знал ли он, как мало я имел времени для общения с умирающими педантами? Его носило как наркомана, качающегося на волнах фантазии. Я позволил этой теме заглохнуть самой по себе.

Белое солнце Андалузии располагало целым днем, чтобы насытить жаром толстые стены дома. В конце полудня воздух моей передней комнаты стал вязким и душным. Пыль на тенниске превратилась в грязь, которая впитывала пот, а мой затуманенный наркотиками мозг обратился в топкое болото. Как человек, не лишенный исследовательского инстинкта, я понимал, что нет смысла продолжать движение по этому пути. Путь был проложен в своем настоящем виде среди непроходимых пространств глубокой черной грязи и противных вонючих луж, в которых таились те самые слепые змеи и другие чудища, порожденные мозгом, которых справедливо опасался Тео. Я закрыл один глаз и взглянул на Ивана, внезапно осознав это столь же ясно, как и то, что любовь умирает и больше не восстанавливается, и ни он, ни я не скажем почему. Прекратила ли его нога испускать тошнотворный приторный запах гниения, или я стал привыкать к нему, не могу сказать, но неизбежность его смерти была очевидна и несомненна. Его пальцы, некогда длинные и костлявые, идеальные пальцы для сбора винограда, распухли и почернели на кончиках, а губы, которые некогда обожали школьницы-лыжницы за их рубиновую мякоть и чувственность, стали тонкими, сизыми и холодными. Желтая пленка обволакивала оболочки его глаз и проникала в желоба век, а по скулам разлилась плотная, с червоточинами, восковая белизна. Его голова свесилась набок, а глаза вращались в орбитах, чтобы увидеть меня.

— Ты полагаешь, я взял от жизни слишком много? — прошептал Иван, облизывая губы языком, покрытым дорожкой желтизны.

Я кашлянул и отвел взгляд в сторону.

— Не знаю. А как ты думаешь?

Он поднял бровь и вновь взглянул на свою тень на потолке. Я закурил сигарету. Хотелось подняться, выйти из комнаты, вернуться в нее через час и обнаружить, что его уже нет.

— Мой moto, [10]— произнес он невыносимо медленно. Как ни позорно, но, увы, я уже подумал об этом. — Поскольку он мне не понадобится, возьми его себе.

Приятно было слышать, что он разрешает. Я уставил глаза в пол.

— С твоей стороны это очень любезно, но не надо говорить такой вздор. — Я гордился умением лгать, со временем напрактиковался и усовершенствовал это искусство, но на этот раз мои слова звучали неестественно, как манифест тори. — Ты уже выглядишь лучше, — добавил я. — Еще одна ночь — и ты встанешь на ноги и помчишься через пролив на экспрессе в Марракеш. Потерпи.

Иван закрыл глаза.

— T'es très gentile, mais c'est pas nécessaire. [11]

Что-то пронеслось по его венам, вызвало нервную дрожь во всем теле, вышло через лоб. Он сомкнул веки плотнее и захныкал. Я встал и двинулся к выходу. Меня охватил ужас.

— Послушай, как насчет анальгетиков, снимающих боль? Я знаю парня, у которого есть немного, — что, если взять?

Иван кивнул в знак согласия. Он дышал прерывисто и часто, почерневшие руки разжимались и сжимались в кулаки, словно он хотел выкачать кровь из своего тела.

— Подожди немного — я скоро вернусь и воды принесу.

Он поднял руку, останавливая меня.

— Мартин, погоди. Погоди минутку. Ты должен знать кое-что, это касается moto…

Я быстро закивал.

— Да, да, я все знаю о moto. Когда вернусь, расскажешь что-нибудь еще.

Я встретил Мамута, друга Тео, когда спешил к площади, и попросил его принести в мой дом немного воды. Укоризненный жест пальца в глубине моего мятущегося сознания указал с сарказмом на мою глупость и неспособность доставить к врачу агонизирующего француза. Теперь, когда было слишком поздно, ни одна из моих отговорок не казалась убедительной. Я понимал, что в качестве последнего средства должен поместить больного в заднюю часть фургона и отвезти в отделение скорой помощи госпиталя в Коста-дель-Соль. Вот что мне нужно сделать, решил я, после того как поставлю его на ноги при помощи каких-нибудь опиатов Тео.

Я принялся взбираться по лестнице, более спокойный оттого, что выбрал курс на конструктивные действия. Уже с тринадцатой ступеньки я закричал Тео, стоявшему наверху:

— Послушай! Мне нужно что-нибудь из антибиотиков! Можно к тебе подняться?

— Да, да, да, — откликнулся он, встречая меня у двери с огромной закруткой из марихуаны. — Попробуй, — добавил с улыбкой, стекающей каплями с лица, как тающее мороженое. — Ты попадешь в сердце Африки, — заинтриговывал он, пока я делал пробную затяжку из маслянистой закрутки.

Я почувствовал необходимость присесть.

— В чем дело? — недоумевал я, по моим венам проносились прохладные горные струи, а над оврагами-извилинами пульсирующего мозга проплывали пористые облака.

— Разве это не необычно? — засмеялся Тео. Он не уставал любоваться видами, которые открывались из окон башни. — Поднимайся сюда и взгляни на океан, — поманил он меня. — Ты увидишь там даже плавающую рыбу.

Я поковылял наверх, удостовериться в подлинности его слов, ноги закоченели так, будто я принял наркотик из болиголова.

— Чтоб мне провалиться! Посмотри, — удивлялся я, — как близко Марокко! Я могу, ей-богу, даже различать там людей! — И действительно мог.

Тео обнял меня за плечи и привлек к себе.

— Гляди туда, — указывал он на скалу, на лес антенн, торчавших на ее верхушке под облаками. — Понимаешь, они могут следить за нами. — Я чуял запах его пота.

— Поставить нас под наблюдение, — уточнил я. — Они могут поставить нас под наблюдение.

Тео снял руку с моих плеч и отошел от окна.

— Они уже наблюдают за нами. — Он выдохнул большое облако дыма. — Камеры, микрофоны, радары и все такое. Они знают, кто мы.

Я взглянул на площадь внизу, прикидывая, как долго до нее лететь и как тяжело можно покалечиться. Тео был готов теперь начать разговор о чужаках в любую минуту, а я был слишком отупевшим и слабым, чтобы помешать ему. Я не мог даже покинуть его, по крайней мере пока не отошел от этого подлого гашиша или пока не удостоверился точно, на какое время и насколько не отошел.

— Прошлой ночью я видел много огней… — осекся я, но слишком поздно. Обсуждение темы чужаков открывало неограниченный доступ к запасу наркоты Тео, во всяком случае на период, пока это обсуждение проходило, но сейчас в этом не было необходимости.

— Где они собирались? — спросил Тео. — Там, у водорослей?

Я кивнул, затем аккуратно обошел обсуждение угрозы нашествия чужаков, вспомнив, что у меня дома лежит умирающий приятель, о котором нужно позаботиться. Предлог сказочный. Я ушел от Тео с упаковкой тридцатимиллиграммовых таблеток антибиотика. Домой направился через заведение Дитера, где «обмыл» приобретение полдюжины маленьких горьких таблеток холодным пивом.

Когда вернулся, Луиза стояла у двери дома, куря чьи-то сигареты. Она выглядела обеспокоенной и нервной.

— Мартин, — повторяла убежденно между глубокими-преглубокими затяжками удушливого табака, — он действительно болен, понимаешь? Он умрет, нам нужно убрать его отсюда. — Она сказала «нам». Мне это понравилось, пусть будет так. Иногда я замечал в ее глазах, линии рта, движении затылка, покачивании бедер нечто, что меня умиляло и волновало. Перед тем как она перехватила мой взгляд, я изучал несколько кратких мгновений овал ее щек, просто для того, чтобы убедиться, что за ним что-то скрывается.

— Понимаю, — кивнул я. — Как раз сейчас собираюсь забрать его отсюда.

Когда прошел за вывешенное одеяло, стало ясно, что я не смогу этого сделать. Мамут сидел на полу. Он скрестил ноги и крепко сцепил руки, как бы молясь незнакомому богу. Кожа Ивана приобрела цвет городского неба накануне грозы. Его глаза открывались и закрывались слишком медленно, чтобы полагать, что он моргает, его распухший желтый язык лег на нижнюю губу.