Мерзость

Заставив себя проснуться, я вспомнил. Когда Дикон сказал, что останется внизу и будет привязывать грузы, пока их всех не поднимут, я подумал, что он сошел с ума — фрицы могли услышать звук трущейся о блоки веревки, осветить его лучом мощного прожектора или электрического фонаря из третьего лагеря, и без особого труда пристрелить из имеющихся у них ружей, — но ничего не сказал тогда, у подножия 1000-футовой стены, ведущей к Северному седлу. Все мои силы уходили на то, чтобы вспомнить, как закрепить жумар на веревке, как ослабить кулачок, чтобы переместить придуманное Жан-Клодом устройство вверх, и как последние 100 футов поднимать слишком тяжелый рюкзак по веревочной лестнице, не опрокинувшись назад, в клубящийся ледяной туман.

«Кошки» у нас на ногах откалывали кусочки льда, которые сверкали в ярком свете звезд. Мы с Же-Ка, Реджи и Пасангом быстрым шагом шли по склизкому карнизу к тому месту, где Жан-Клод установил свое похожее на велосипед устройство.

Это было похоже на сон. Из-за большого веса груза, который Дикон привязывал к веревке в клубящемся облаке внизу, мы по очереди крутили педали подъемника-велосипеда. Это отнимало много сил. Двое, не крутившие педали, подавали сигнал остановиться тому, кто сидел в седле, наклоняясь над отвесным обрывом, или ледорубами подцепляли груз и вытаскивали на ледовый карниз, а третий отвязывал неудобный тюк от кольцевой веревки и переносил или перетаскивал к дальнему краю карниза.

Мы трудились, выбиваясь из сил, почти тридцать минут, а затем Дикон четыре раза резко дернул за обе веревки — условленный сигнал, что весь груз поднят, Ричард перерезает веревку и поднимается сам. Мы втянули веревку наверх, привязали к одному из рюкзаков, убедились, что рюкзаки находятся в безопасности в том месте, где мы должны перебраться с ледового карниза на Северное седло, а затем вернулись к веревочной лестнице и стали ждать.

После бесконечного ожидания — лестница и закрепленные веревки дергались и извивались под нашими ладонями, как леска с большой рыбой на крючке, но мы не знали, кто поднимается по склону в полной тишине, окутанный густым туманным облаком, наш товарищ или десяток немцев, — из тумана появился Дикон, преодолел в прозрачном воздухе последние 30 футов до карниза, перебросил через край огромную бухту веревки, которую тащил с собой, и с трудом перевалился сам, прямо в наши подставленные, готовые подхватить руки.

— Поднять лестницу? — спросила Реджи.

Сил говорить у Дикона не было, и он просто покачал головой. Через несколько секунд, когда мы дали ему подышать «английским воздухом», он сказал:

— Оставьте ее на месте. Я принес из третьего лагеря и положил в один из рюкзаков большой топор и два тесака. Когда утром немцы начнут подниматься по лестнице, мы подождем… подождем… подождем, пока они не заберутся достаточно высоко, а потом перерубим веревки.

Вот почему он захватил с собой закрепленную веревку, которая служила перилами на всем вертикальном участке, и особенно вдоль лестницы. Без нее не за что будет ухватиться, если лестница вдруг уйдет из-под ног.

— На ночь нужно поставить часового, — сказал Жан-Клод. — Боши могут начать подъем в любое время. Или обманут нас, вырубая ступени на каменной стене.

— Нет, — сказал Дикон. Он помолчал еще минуту, чтобы выровнять дыхание. — Не думаю, что они придут ночью. В последние два дня внизу было облачно, и я даже не уверен, что они видели лестницу и закрепленные веревки.

— Немцы найдут их по нашим следам, — сказал Пасанг.

Дикон устало кивнул.

— Совершенно верно. Но, думаю, при дневном свете. И Зигль обязательно пошлет кого-нибудь проверить веревочную лестницу.

— Значит, вы уверены, что там, внизу, Бруно Зигль? — спросила Реджи.

Дикон пожал плечами.

— Зигль, или кто-то вроде Зигля. Это не имеет особого значения. Они альпинисты и фанатики из немецких крайне правых, и я могу лишь надеяться, что их фанатизм возьмет верх над здравым смыслом альпиниста. Но сегодня никаких часовых. Нам нужно перенести как можно больше груза через Северное седло в пятый лагерь, постараться согреться и поспать, сколько получится. Это осознанный риск — и нам придется дорого заплатить, если немцы поднимутся на эту ледяную скалу в темноте, — но нам всем требуется отдых.

— Но если Зигль и его убийцы поднимутся по веревочной лестнице сегодня ночью… — начал я, но затем обрадовался, когда Дикон не дал мне закончить. Мне очень не понравилось, как дрожал мой голос.

Ричард положил мне руку на плечо.

— Все уже очень устали, Джейк. Три дня и три ночи почти без сна на такой высоте. А утром придется возобновить подъем, независимо от погоды. Мы теперь поспим, а немцами займемся утром, когда они попытаются забраться сюда, на Северное седло.

Какое-то время все молчали, потом по очереди кивнули.

— Реджи, доктор Пасанг, — сказал Дикон. — Будьте добры, отнесите один или два тяжелых тюка через седло к пятому лагерю и приготовьте спальные мешки. Если понадобится, в каждом рюкзаке есть дополнительные спальники. Печка «Унна» в том рюкзаке, на котором я мелом написал цифру «1»… Нужно распаковать ее и установить в тамбуре палатки, даже если пользоваться ею мы будем только утром. Пасанг, пожалуйста, сверните и отнесите в лагерь эти несколько футов веревки от подъемника и перил лестницы. Просто оставьте ее рядом с одной из палаток в четвертом лагере, вместе с остальным грузом, который принесете… Джейк, Жан-Клод, идемте со мной к этому замечательному велосипеду-лебедке. Мы перережем все растяжки, вытащим ледобуры и колья, а потом притащим нашего металлического монстра на этот край карниза.

— Зачем, Ри-шар? Мы уже перерезали и свернули длинную веревку от лебедки. Зачем тащить «велосипед» сюда?

— Затем, что у нас под рукой нет кипящего масла, — ответил Дикон.

Глава 10

Спали мы сравнительно хорошо, несмотря на то, что у всех болела голова, а я жутко кашлял. Думаю, никому из нас не снились немцы, расстреливающие нашу палатку из «шмайссеров». Должны были сниться, но вряд ли снились. Мы просто чертовски устали.

Просыпаясь холодной ночью, я поворачивал регулятор, с наслаждением вдыхал немного кислорода, от которого согревались руки и ноги, и снова проваливался в сон. Остальные делали то же самое, за исключением Пасанга, который, как мне кажется, проспал всю ночь без «английского воздуха». Когда я окончательно проснулся, подаренные отцом часы показывали почти семь.

Пасанг и Реджи грели на печке кофе и какую-то еду рядом с тамбуром палатки. Солнечный день. Холодный, но неподвижный воздух. Неправдоподобно голубое небо.

— Где Же-Ка и Дикон? — с тревогой спросил я.

— Около половины пятого они пошли к лестнице, — ответила Реджи. — Еще до того, как начало светлеть.

— Я проверю, как они там, потом вернусь за кофе и завтраком. — Я начал пристегивать «кошки», задыхаясь от кашля.

— Да, Дикон попросил передать, чтобы вы надели пуховик Финча поверх остальной одежды, — сказала Реджи. — Если вам нужен анорак, наденьте его под куртку на гусином пуху. Да, и подбитые пухом брюки, которые я вам сшила, тоже нужно надеть поверх. И не снимать капюшон.

Я заметил, что впервые за все время Реджи и доктор Пасанг были одеты точно так же, с опущенными и завязанными капюшонами.

— Зачем?

— Дикон говорит, что мы находимся в пределах дальности стрельбы трех винтовок, — ответил Пасанг. — Особенно его «Ли-Энфилда» с оптическим прицелом. Цвет ткани у курток Финча грязно-белый, и их труднее заметить на фоне снегов Северного седла и нижней части Северного гребня, чем серые анораки.

— Ладно.

Теперь мы все одеты в зимний камуфляж, подумал я. Интересно, какие еще неожиданности принесет это утро?

— Вот, — сказала Реджи. — Два термоса относительно горячего кофе. Можете поделиться ими с Же-Ка и Ричардом.

Сунув термосы в большие карманы куртки, с длинным ледорубом в одной руке и маленькой ракетницей Вери в другой, я поспешил через Северное седло к ледовому карнизу, помня о том, что нужно пригибаться. Я чувствовал себя глупо, но от перспективы стать мишенью для снайпера мне было как-то не по себе.