Мертвый среди живых

Чувствуя прилив приятного тепла, Воорт говорит:

— Дела вроде становятся хуже, да?

— А может быть, и нет. Вспомни слова Наполеона: «Уверен, что маршал талантлив, но счастлив ли?» Я займусь рапортами задержаний. Черт побери, последние несколько лет мы писали их вместе. Может, и я что-то вспомню. А ты проверь журналы. Там только десятидневной давности. Если случилось что-то крупное, оно там есть. Но по-моему, все это окажется туфтой.

Воорт открывает мини-холодильник, вынимает яблочный сидр с фермы Воорта на Гудзон-Вэлли и наливает стакан.

Рухнув в кресло, он пытается сосредоточиться на журналах, но шансы быстро обнаружить хоть что-то кажутся ему столь минимальными, что приходится принуждать себя быть пристально внимательным. Он сидел с Мики в офисе сотни раз, просматривая распечатки, диаграммы мест преступления, меловые контуры очертания трупа, графики, расшифровки, видеопленки. Но никогда не изучал самого себя.

— Компьютерщицы проглядывают «Машины»? — спрашивает Воорт, работая над журналами.

— «Машины», «Криминал», «Нитро», «Волк», «Негодяи», — говорит Мики, перечисляя местные и федеральные базы данных, доступные на Полис-плаза, 1. Компьютерная система по кражам — «Машины», — вероятно, самая лучшая, поскольку содержит информацию о каждом убийстве, грабеже и секспреступлении в городе более чем за двадцать последних лет. При нажатии клавиши система через перекрестную ссылку найдет крошечные биты информации и отберет преступления и преступников. Введите кличку, вид оружия, время дня, даже частичное описание — и «Машины» переберут сотни тысяч раскрытых и нераскрытых преступлений и найдет необходимое. — В бюро путешествий собрали море отпечатков. Может быть, эль-оскорбленный и оставил несколько штук, — говорит Мики, не отрываясь от работы.

— Это не только обида. Кажется, он уверен, что меня в любом случае вышибут из департамента.

— Что же ты такое натворил, Везунчик? — ухмыляется Мики. — Ты не облажался? Ведь ты не мог не вспомнить, если сделал что-то не так? Или я бы вспомнил.

— Да.

— Он просто имеет тебя.

Меняя тему, Воорт говорит:

— Думаю, сегодня вечером нам не видать матча «Метсов».

Родственники взяли места на трибуне на уровне поля на стадион Ши. Традиционно в день рождения Воорта там происходит игра и Воорт обязательно ходит. Мики с женой приглашены на матч вместе с Воортом и Камиллой.

Мики хлопает ладонью по столу.

— Он нацелен на тебя. Действуй, Везунчик! Габриэль была арестована за проституцию, черт бы ее побрал, а проституция означает, что она продавала себя психам. Ты был на виду у публики даже до появления того очерка в журнале, а общественные фигуры притягивают психанутых. Воображаемая связь. Вот какая обида выходит. «Воорт посылает мне радиосигналы в зубные пломбы». «Воорт с помощью черной магии сморщил мне член». «Воорт прилетел с Марса мучить меня». «Воорт — Сатана, переодетый полицейским».

— У меня и мысли не было, что кто-то найдется.

Воорт снова берется за старые журналы вызовов, заполненные им самим. Записи уносят его на десять лет назад, когда он был простым полицейским. У него нет воспоминаний о дне, о событиях которого прочитывает, но запись воссоздает обстановку, время, и он мысленно видит на краю страницы следы дождя. И он вызывает в памяти сильный майский ливень, вдыхает запах Флэтбуш-авеню в Бруклине: смесь хумуса, китайской еды, выхлопных газов, гудрона; все это слегка отдает доносившейся из подземки вонью дизельного топлива и грязи.

В его памяти дождь бьет в ветровое стекло патрульной машины, в которой Воорт едет вместе с напарником постарше, Джемом Аттанасио — первым его напарником, умершим четыре года назад от рака. Воорт видит как они вместе с пухлым коротышкой Аттанасио поворачивают в более богатую часть предместья, Парк-слоуп, с особняками и ухоженными многоквартирными домами. Затем они катят в район повышенного криминала, примыкающий к северной стороне Проспект-парк близ Гранд-Арми-плаза.

«Нарушение покоя жильцов», — читает Воорт написанное им самим. Очевидно, никакого задержания не было — у него нет воспоминания об этом инциденте. Он помнит улицу, поскольку регулярно ее патрулировал. Гарфилд-стрит, в двух кварталах от парка. Приятная улочка.

Но что касается людей или сути дела, он видит лишь коллаж из сердитых лиц тех лет. Белые, черные, китайцы, ливанцы. Мужчины и женщины кричат друг на друга из-за чеков, секса, ревности, болезни — шумят в два часа ночи, а тем временем их соседи стонут и нащупывают телефонные трубки.

Он перелистывает страницу. «Вырвана сумка на Монтгомери-плейс».

В его памяти встает необычайно милая улица с деревьями, где живет его бывшая подруга Шари, но опять в памяти никаких следов этого инцидента с вырванной сумкой. К тому времени как на место происшествия прибывает полицейская машина, обычно оказывается, что преступник давно уже убежал в парк через Уэст-Проспект-парк.

«Шумная вечеринка на Шестой авеню близ Восьмой улицы».

«Вандализм в синагоге „Бет Израиль“». Наконец Воорт кое-что вспоминает. Черные свастики, высохшая и еще сочащаяся краска на желтой кирпичной стене. Погнутый засов, который вандалы пытались сломать, когда их спугнула сирена. Худой сутулый рабби в белой ермолке говорит что-то о Германии. Или это другой рабби и в другой раз говорил о Германии? Может, рабби родился в Германии? Или осквернение напомнило Воорту о гитлеровской Германии?

Как давно это было!

«Кража со взломом в обувном магазине Харви. Похищено три коробки кроссовок фирмы „Рибок“ — мужские, белые, девятый размер».

Никаких задержаний.

Воорт заканчивает просмотр первых трех страниц рапорта, написанного в свой день рождения десять лет назад. Тогда он закончил дежурство в Окружном доме на Семьдесят восьмой улице в шесть часов вечера и, вероятно, поехал на стадион Ши. Встретился с кузенами у ворот «В» под громкоговорителями. Пил пиво и орал на питчеров из ложи…

Бесполезно — ему не вспомнить.

Он обращается к журналам девятилетней давности. Спустя десять минут он уже начинает просматривать восьмой год.

— Стоп! — говорит Мики, поднимая голову; лицо покраснело от прилива крови. — Как имя того памятного идиота? Уильям Нимс.

Воорт привстает, чувствуя легкую дрожь в затылке.

— Водопроводчик.

— Верно. Городской водопроводчик. Здоровяк. Мы дали ему прикурить, когда он стал сопротивляться. Сломали челюсть. Он еще обложил нас, когда его утаскивали, помнишь?

— Да, помню. Он насиловал шлюх в местах, где проверял трубы.

Мики приподнимается, он еще более взволнован.

— Он заявил, что не делал этого. Сказал, что насиловал кто-то похожий на него.

— И еще сказал, что я запал на его жену, — говорит Воорт, — и погубил их брак.

Они застывают, и разговор обрывается — из-за звонка по особой линии сотового Воорта. С колотящимся сердцем он щелкает крышкой телефона.

— Детектив Воорт, — говорит он, сохраняя спокойствие в голосе и гадая, кого он сейчас услышит.

— Привет. На связи Луи. Проверяем линию.

— Работает. — Воорт отключается, во рту сухо, и говорит Мики, набирающему номер компьютерной группы: — Нимс сказал, что я погубил его жизнь.

— Сдается мне, что это обида.

Спустя десять минут снова звонит Хейзел из группы компьютерных операторов и говорит Воорту с немецким акцентом:

— Вилли Нимс был освобожден под честное слово полгода назад. Система освобождения под честное слово вернула его в Бруклин, и сейчас он работает в компании по уборке «Чистое жилище». — Она дает адрес офиса. — И еще, Воорт…

— Что?

— Я знаю, что ты все делал правильно. Мне проверять не надо — я знаю.

— Хейзел, ты будешь говорить все, что угодно, лишь бы получить привилегированное место в холодильнике.

— А может, ради того, чтобы получить побольше пива «Луизиана вуду».

Отключившись, Воорт хмурится:

— Но мы не арестовывали его в мой день рождения; так о какой годовщине идет речь в записке?