Убийство в Вене

Дальше на ленте пошли серебристо-черные разводы. Круц долго сидел, не в силах оторвать взгляд от экрана. Наконец он включил в телефоне прямую линию и по памяти набрал номер.

– Боюсь, у нас проблема.

– Говорите.

Круц сказал.

– Почему вы его не арестуете? Он нелегально приехал в страну по подложному паспорту и в нарушение соглашения, достигнутого между вашей службой и его службой.

– А потом что? Передать его государственному прокурору, чтобы он отправил его в суд? Мне кажется, прокурор использует этот случай в свою пользу.

– Так что же вы предлагаете?

– Что-нибудь более незаметное.

– Считайте израильтянина вашей проблемой, Манфред. Решайте ее.

– А как насчет Макса Клайна?

Разговор был прерван. Круц повесил трубку.

В тихой заводи квартала Штефансдом, в тени, отбрасываемой северной башней собора, есть улочка, такая узкая, что по ней можно только ходить пешком. В начале этой улочки на первом этаже солидного старого дома в стиле барокко есть магазинчик, который торгует лишь старинными часами для коллекционеров. Вывеска над дверью составлена осмотрительно, часы торговли не указаны. В иные дни магазинчик вообще закрыт. Продавцов, кроме хозяина, нет. Для категории особых клиентов он известен как герр Грубер. Для других – Часовщик.

Это был низенький, мускулистый человек. Он предпочитал ходить в пуловерах и свободных твидовых пиджаках, поскольку официальные рубашки с галстуком ему не шли. Голова у него была лысая, с венчиком остриженных седых волос, глаза – черные, мутные. Он носил очки с круглыми стеклами в черепаховой оправе. Руки у него были более крупные, чем у большинства людей его профессии, но ловкие и умелые.

В его мастерской царил порядок, как в операционной. На рабочем столе в лужице яркого света лежали старинные, двухсотлетней давности, невшательские настенные часы. Футляр, расписанный медальонами с цветами, был в отличном состоянии, как и эмалированный циферблат с римскими цифрами. Часовщик приступил к последней стадии обширного ремонта невшательского двухтяглового механизма. Отремонтированные часы будут стоить около десяти тысяч долларов. Их ждал покупатель – коллекционер из Лиона.

Звон колокольчика у входной двери прервал работу Часовщика. Он заглянул за дверную притолоку и увидел стоявшего на улице человека, – рассыльного мотоциклиста в мокрой от дождя, блестевшей, как шкура моржа, кожаной куртке. Под мышкой он держал пакет. Часовщик подошел к двери и отпер ее. Рассыльный молча вручил пакет, сел на мотоцикл и умчался.

А Часовщик снова запер дверь и отнес пакет на свой рабочий стол. Медленно его развернул – он почти все делал медленно – и снял крышку с картонного ящика. Там лежали французские настенные часы эпохи Людовика XV. Прелестные. Часовщик снял футляр и достал механизм. Внутри лежало досье и фотография. Он в течение нескольких минут просматривал документ, затем спрятал досье в большом томе под названием «Часы для экипажей в эпоху королевы Виктории».

Часы эпохи Людовика XV поступили к Часовщику от самого важного его клиента. Часовщик не знал его фамилии, – знал только, что это богатый человек с солидными связями в политических кругах. Большинство его клиентов обладали такими же достоинствами. Правда, это был клиент другого рода. Год назад он дал Часовщику список имен мужчин, разбросанных по Европе, Ближнему Востоку и Южной Америке. Часовщик постепенно шел по этому списку. Он убил человека в Дамаске, другого – в Каире. Он убил француза в Бордо и испанца в Мадриде. Он пересек Атлантику, чтобы убить двух состоятельных аргентинцев. Одно имя еще оставалось в списке – швейцарский банкир в Цюрихе. Часовщик еще не получил сигнала, чтобы разделаться с ним. В полученном им сегодня досье было новое имя, несколько ближе к дому, чем он предпочитал, но это едва ли могло служить препятствием. Часовщик решил принять заказ.

Он взял телефонную трубку и набрал номер.

– Я получил часы. Как быстро нужно их сделать?

– Считайте эту работу срочной.

– За срочную работу – дополнительная плата. Я полагаю, вы готовы ее заплатить?

– А сколько дополнительно?

– Моя обычная ставка плюс половина.

– За эту работу?

– Вы хотите, чтобы я ее выполнил, или нет?

– Я пришлю первую половину утром.

– Сегодня вечером.

– Если вы настаиваете…

Часовщик повесил трубку, как раз когда сотня механизмов одновременно отзвонила четыре часа.

8

Вена

Габриелю никогда не нравились венские кафе. Было что-то в царившем там запахе – застоявшегося табачного дыма, кофе и спиртного, – вызывавшее у него отвращение. И хотя по природе он был человек тихий и спокойный, ему не нравилось подолгу сидеть без дела, теряя драгоценное время. Он не читал на людях, опасаясь старых врагов. Кофе пил только утром, чтобы проснуться, а от жирных десертов его мутило. Остроумные беседы докучали, а разговоры других людей, особенно немецких псевдоинтеллектуалов, доводили чуть не до безумия. Адом для Габриеля было бы сидеть в комнате и слушать дискуссию об искусстве, которую вели бы люди, ничего в нем не понимающие.

Он больше тридцати лет не был в кафе «Централь». Здесь, в этом кафе, проходил последний этап его обучения у Шамрона, оно было порталом между жизнью до работы в службе и нереальным миром, в который он вступил потом. В конце периода тренировки Шамрон придумал еще один тест, чтобы проверить, готов ли Габриель. Его выбросили в полночь из машины на окраине Брюсселя без документов и без единого сантима в кармане и велели на другое утро встретиться с агентом в Амстердаме в «Лейдсеплейне». Габриель выкрал деньги и паспорт у американского туриста и утренним поездом сумел туда приехать. Ждавшим его агентом оказался Шамрон. Он забрал у Габриеля паспорт и оставшиеся деньги и велел быть на другой день в Вене в другой одежде. Они встретились на скамейке в Штадтпарке и пошли в кафе «Централь». За столиком рядом с высоким арочным окном Шамрон дал Габриелю билет на самолет в Рим и ключ от шкафчика в аэропорту, где он найдет «беретту». Двумя ночами позже в вестибюле многоквартирного дома на пьяцца Аннабальяно Габриель совершил свое первое убийство.

Тогда, как и теперь, когда Габриель вошел в кафе «Централь», лил дождь. Он сел на обитую кожей банкетку и положил на круглый столик кипу немецких газет. Он заказал «Шлагоберс» – черный кофе со взбитыми сливками. Его принесли на серебряном подносе вместе со стаканом ледяной воды. Габриель развернул первую газету – «Ди Прессе» и начал читать. Главное место занимал взрыв в «Рекламациях за период войны и справках». Правые требовали более строгих мер против иммигрантов, чтобы арабские террористы и прочие смутьяны не могли пересекать австрийские границы.

Габриель прочитал первую газету. Заказал еще один «Шлагоберс» и раскрыл журнал под названием «Профиль». Он окинул взглядом кафе. Оно быстро наполнялось венскими служащими, заходившими после работы по дороге домой выпить кофе или спиртного. К сожалению, ни один из них даже отдаленно не напоминал Людвига Фогеля, каким его описал Макс Клайн.

К пяти часам Габриель выпил три чашки кофе и начал отчаиваться когда-либо увидеть Людвига Фогеля. Тут он заметил, что официант, стоя у бара, взволнованно потирает руки и переминается с ноги на ногу. Габриель проследил за его взглядом и увидел пожилого джентльмена, входившего в кафе, – «Австриец старой школы, если вы понимаете, что я имею в виду, мистер Аргов». «Да, понимаю, – подумал Габриель. – Добрый день, герр Фогель».

Официант помог Фогелю снять пальто и проводил его к столику, стоявшему всего в двух-трех футах от Габриеля. Волосы у Фогеля были почти совсем седые, довольно редкие и прилизанные, а глаза такие голубые, каких Габриель никогда не видел. Рот маленький и крепко сжатый; одежда – дорогая, и он элегантно носил ее: серые фланелевые брюки, двубортный блейзер, темно-бордовый галстук с широкими концами.