Кровная связь

Глава шестая

У меня в голове инстинкт борется с рассудком. Пока я гляжу на два светящихся отпечатка, одна половина меня хочет убежать, другая – остаться и запереть дверь. Мне нужны фотографии отпечатков, но чтобы сделать их, я должна действовать быстро. Как только закончится химическая реакция, заставляющая кровь, скрытую в ковре, светиться, повторить ее уже не удастся.

Входная дверь с грохотом захлопывается. Пирли. Я пересекаю спальню и запираю дверь. Затем открываю футляр, вынимаю однообъективный зеркальный фотоаппарат, привинчиваю к нему стандартный тридцатипятимиллиметровый объектив и шнур дистанционного управления. Проклятье! Я забыла выгрузить треногу из багажника машины.

Кто-то громко стучит в дверь спальни. Я остро ощущаю, что это уже когда-то было со мной, и по стуку узнаю Пирли.

– Кэтрин Ферри? – доносится низкий голос, который так же хорошо знаком мне, как и голос матери. – Это ты там, девочка?

– Да, это я, Пирли.

– Что это ты делаешь дома? Последний раз ты приезжала сюда… Я даже не упомню, когда именно. Почему ты не позвонила, чтобы предупредить?

Я не могу терять времени, объясняя ей положение вещей.

– Я выйду через несколько минут, хорошо?

Схватив ключи от машины, я поднимаю оконную раму, вылезаю наружу и бегу к своему автомобилю. Держа в руке треногу, я влезаю обратно в спальню, задергиваю занавески и устанавливаю треногу почти над самыми отпечатками ног. Пирли все еще барабанит в дверь. Поставив фотоаппарат и направив его вниз, я включаю свет и делаю контрольный снимок пола. Затем закрываю апертуру объектива на два значения диафрагмы, вынимаю из чемоданчика с зубоврачебными принадлежностями линейку и выключаю верхний свет. На линейке дюймовые отметки выложены медными проволочками. Медь будет светиться, если сбрызнуть ее люминолом. Положив линейку рядом со светящимся отпечатком ноги, я распыляю еще некоторое количество химического реагента на линейку и отпечаток.

– Что ты делаешь? – желает знать из-за двери Пирли. – Натрисса что-нибудь натворила там?

– Со мной все в порядке! – раздраженно кричу я в ответ. – Подожди еще минутку.

До меня доносится приглушенное бормотание, это Пирли допрашивает девочку.

Когда интенсивность зеленовато-белого свечения начинает нарастать, я открываю затвор фотоаппарата с помощью кабеля дистанционного управления и смотрю на свои часы ныряльщика. Чтобы зафиксировать слабое свечение люминола в темноте, мне нужна экспозиция в шестьдесят секунд. Руки у меня буквально ходят ходуном, но кабель дистанционного управления не позволит фотоаппарату дрогнуть в неподходящий момент. И на этот раз дрожь вызвана не лекарствами или воздержанием от алкоголя. Это страх. Та же тошнотворная паника, приступ которой случился со мной на месте преступления в доме ЛеЖандра, а до этого – в доме Нолана. Если бы не отпечаток детской ножки, я бы решила, что след сапога светится из-за того, что кто-то вступил в кровь оленя. Дикие олени и лани часто забредают на территорию Мальмезона, и дедушка до сих пор время от времени ухитряется подстрелить какого-нибудь самца, иногда прямо из окна своего кабинета. Но ведь рядом присутствует отпечаток детской ступни…

Когда стрелка на моих часах минует отметку в шестьдесят секунд, я закрываю затвор фотообъектива. Затем, чтобы быть уверенной, что удалось благополучно зафиксировать отпечатки, я открываю апертуру объектива еще раз и повторяю процедуру. К этому моменту Пирли уже вовсю разоряется за дверью.

– Кэтрин ДеСалль Ферри! Немедленно открой!

Знакомый ритуал фотографирования места преступления успокаивает мои нервы. Привычки обладают волшебной силой – даже дурные привычки, в чем я имела возможность убедиться много лет назад.

– Отвечай мне, девчонка! Я не могу догадаться, о чем ты думаешь, как бывало когда-то. Ты уже взрослая, и тебя здесь не было слишком долго.

Несмотря на охвативший меня страх, я улыбаюсь. В тот год, после смерти отца – в год, когда я перестала разговаривать, – со мной могла общаться только Пирли. Для того чтобы понять, что я думаю и чувствую, стойкой и мужественной няньке достаточно было одного взгляда на то, как изогнулись у меня губы или как я опускаю глаза.

– Иду, иду! – кричу я, подходя к двери.

Не успеваю я повернуть ручку, как Пирли распахивает дверь и, уперев руки в бока, встает на пороге. Приближаясь к восьмидесяти, она по-прежнему остается высокой и стройной, худощавой и крепкой, как дуб. В чертах ее лица цвета топленого молока явственно прослеживаются признаки белокожих предков. В глазах у нее по-прежнему светятся ум и смекалка, а ее ругань – которая, впрочем, все так же приводит в трепет чужаков – вовсе не означает, что она на самом деле рассержена. В обществе деда и матери Пирли демонстрирует спокойное достоинство прислуги девятнадцатого века. Когда упомянутые белые входят в комнату, равно как и другие их гости, она способна исчезать незаметно и неслышно, как настоящее привидение, но в моем присутствии ведет себя намного живее и свободнее, обращаясь со мной так, как если бы я была ее дочерью. Она все еще носит накрахмаленную белую униформу, которую в наше время больше нигде не встретить, и блестящий рыжеватый парик, чтобы скрыть коротко подстриженные седые волосы.

Оказывается, я соскучилась по ней намного сильнее, чем полагала. Что касается моей старой няньки, то в глазах Пирли я вижу смесь обиды и восторга, словно она не знает, что делать – обнять меня или отшлепать. Если бы не испуг Натриссы и эта странная сцена в спальне, Пирли наверняка задушила бы меня в объятиях.

– Отвечай сию же минуту! – потребовала она. – Тебя не было дома с самых похорон бабушки, а с той поры минул уже год.

– Пятнадцать месяцев, – поправляю я ее, борясь с нахлынувшей волной новых чувств, которые сейчас просто не могу себе позволить. В прошлом июне моя бабушка утонула на острове ДеСалль. Песчаный обрыв, на краю которого она стояла, просто соскользнул в воды Миссисипи. Не было никаких признаков надвигающейся опасности. Четыре человека видели, как все случилось, но помочь ей не смог никто. Как никто и не видел, чтобы она вынырнула после того, как обрыв рухнул в реку. В молодости Кэтрин Пуатье Киркланд считалась блестящей пловчихой – именно она учила меня плавать, – но в возрасте семидесяти пяти лет уже не могла соперничать с могучим течением Миссисипи.

– Боже, боже! – вздыхает Пирли. – Ну ладно… Почему ты не позвонила, чтобы предупредить о приезде? Я бы приготовила что-нибудь для тебя.

– Все случилось слишком неожиданно для меня самой.

– Эх, да разве у тебя когда-нибудь бывает по-другому! – Она бросает на меня понимающий взгляд, потом отталкивает меня и проходит в спальню. – Что у тебя происходит? Натрисса сказала, что видела здесь привидение.

Я замечаю маленькую девочку, она робко выглядывает из-за двери.

– В каком-то смысле так оно и есть. Ступай взгляни на ковер у кровати.

Пирли подходит к треноге, сгибается и обозревает пол орлиным взором женщины, потратившей десятилетия на борьбу с мельчайшими пылинками, которые могли испачкать ее дом.

– А почему ковер выглядит так странно?

– Это кровь. Старые пятна крови, оставшиеся на волокнах ковра. Она вступила в реакцию с химическим реагентом, который случайно разлила по полу Натрисса.

– Кровь? – скептически вопрошает Пирли. – Я не вижу здесь никакой крови. Это похоже на зубы для Хэллоуина, которые ты надевала, когда была маленькой. Зубы вампира, совсем как у графа Дракулы.

– Принцип тот же самый. Но здесь есть кровь, можешь в этом не сомневаться.

– И только кровь способна заставить эту дрянь светиться?

– Нет, – вынуждена признать я. – Некоторые металлы обладают аналогичным действием. Хозяйственный пятновыводитель тоже способен на это. Ты не разливала здесь «Клорокс»? Или, может быть, в прачечной, а потом занесла его сюда?

Пирли поджимает губы.

– Вроде бы нет. А может быть, и да. Наверное, все-таки могла разлить, я полагаю.