Золотой дождь

«Вывалить документы всем скопом» – излюбленный тактический ход страховых компаний и их адвокатов. Они выжидают до последней минуты, а потом выгружают на порог конторы адвоката истца четыре контейнера, битком набитых всевозможной документацией. Мне удалось этого избежать исключительно благодаря покровительству Тайрона Киплера.

Я лишь пробую на зубок то, что другим приходится разжевывать, глотать и переваривать. И на что, интересно знать, рассчитывали эти недоумки, вручив мне семьдесят страниц этой галиматьи?

– Трудно сказать, – отвечает наконец Лафкин; голос его звучит еле слышно. – Нужно время, чтобы разобраться.

– У вас было целых два месяца, – сурово напоминает Киплер; микрофон превосходно передает его голосовые модуляции. Его честь вне себя от возмущения. – Отвечайте на вопрос. – На адвокатов из «Трень-Брень» больно смотреть.

– Меня интересуют три вопроса, мистер Лафкин, – говорю я. – Общее количество полисов по страхованию здоровья, количество заявлений на оплату страховки и количество отказов в выплате страховых премий. Только за 1991 год. Прошу вас.

Вновь шелест страниц. Затем:

– Если я правильно припоминаю, то в этом году у нас было около девяноста семи тысяч полисов.

– Вы не можете свериться с документами и уточнить?

Совершенно очевидно, что Лафкин не может. Он притворяется, что слишком поглощен изучением чисел и не слышит вопрос.

– Вы и в самом деле занимаете пост вице-президента по заявлениям? – поддразниваю я.

– Да! – рычит Лафкин.

– Тогда позвольте мне спросить у вас вот что. Насколько вы можете судить, затребованные мной сведения в этих распечатках имеются. Да?

– Да.

– Так что вопрос только в том, чтобы их отыскать.

– Если вы заткнетесь хотя бы на минуту, то я их найду! – огрызается он. Словно загнанный в угол зверь.

– Мне не положено затыкаться, мистер Лафкин.

Драммонд встает со своего места и в знак протеста выразительно воздымает руки.

– Ваша честь, свидетель делает все возможное, чтобы отыскать нужные цифры.

– Мистер Драммонд, в распоряжении свидетеля было целых два месяца на то, чтобы их отыскать. Вдобавок он вице-президент по заявлениям, и должен разбираться в собственных статистических выкладках. Протест отклонен.

– Мистер Лафкин, давайте на минуту оставим эту распечатку в покое, – предлагаю я. – Скажите, каково в среднем бывает отношение числа страховых полисов к количеству заявлений о выплате страховки? В процентах.

– В среднем, количество заявлений составляет восемь-десять процентов от общего числа выданных полисов.

– А в скольких случаях вы отказываете в выплате страховой премии? Примерно.

– Приблизительно в десяти процентах, – отвечает Лафкин. Ответы он почему-то знает, но особенно счастливым от этого не выглядит.

– А какова средняя сумма, указанная в заявлении, независимо от того, удовлетворено или нет?

Долгое молчание, Лафкин напряженно думает. Похоже, он уже готов сдаться на милость победителя. Ему хочется, чтобы кошмар этот закончился побыстрее, и он мог унести из Мемфиса ноги.

– В среднем, около пяти тысяч долларов, – мычит он.

– Но ведь встречаются и заявления о выплате всего нескольких сот долларов, верно?

– Да.

– Тогда как некоторые заявления стоят сотни тысяч, да?

– Да.

– Так что среднюю цифру определить довольно сложно, не правда ли?

– Да.

– Тогда скажите, те средние показатели, которые вы только что привели – они типичны для страховой отрасли или уникальны для «Прекрасного дара жизни»?

– Мне трудно судить обо всей страховой отрасли.

– То есть, вы не знаете точного ответа?

– Этого я не говорил.

– Значит ответ вам известен? Тогда отвечайте.

Лафкин сутулится и вжимает голову в плечи. Вице-президент мечтает лишь об одном: раствориться в воздухе.

– Да, это средние показатели для всех.

– Спасибо. – Я многозначительно умолкаю, несколько секунд изучаю свои записи, подмигиваю Деку, который бочком выползает из зала и меняю тактику. – Еще несколько вопросов, мистер Лафкин. Не говорили ли вы Джеки Леманчик, что ей следует уволиться?

– Нет.

– А как вы оцениваете её профессиональный уровень?

– Как очень средний.

– Известно ли вам, по какой причине её понизили в должности?

– Насколько я могу вспомнить, это имело какое-то отношение к её работе с клиентами.

– Ей было выплачено выходное пособие?

– Нет. Она уволилась по собственному желанию.

– И никакую денежную компенсацию она не получила?

– Нет.

– Спасибо. У меня все, ваша честь.

Драммонд поставлен перед выбором. Он может допросить Лафкина сейчас, не задавая наводящих вопросов, либо может приберечь его на потом. Спасти положение и поддержать моральный дух этого свидетеля сейчас немыслимо, и я уверен, что Драммонд постарается избавиться от него как можно быстрее.

– Ваша честь, мы откладываем допрос мистера Лафкина на более позднее время, – говорит Драммонд. Все правильно. Голову на отсечение даю: присяжные видят Лафкина в последний раз.

– Хорошо. Мистер Бейлор, пригласите своего следующего свидетеля.

Я оглушительно ору:

– Пристав, вызовите Джеки Леманчик!

И быстро поворачиваюсь – поглазеть на Андерхолла с Олди. Они перешептываются, склонившись друг к другу, но, услышав её имя, застывают как каменные изваяния. Глаза вылезают из орбит, а челюсти дружно отвисают.

Бедняга Лафкин слышит это кошмарное имя уже на полпути к двустворчатым дверям. Он замирает как вкопанный, смотрит, дико вращая глазами, на стол защиты, и вдруг быстро-быстро перебирая ногами, семенит вон.

Драммондовцы, охваченные смятением, жмутся к своему предводителю. Драммонд встает.

– Ваша честь, мне необходимо проконсультироваться с вами и с господином Бейлором.

Киплер жестом подзывает нас зайти сбоку, чтобы быть подальше от микрофона. Мой оппонент прикидывается разгневанным. Я не сомневаюсь, что он ошеломлен, но упрекнуть меня не в чем. Грудь Драммонда судорожно вздымается. – Ваша честь, для нас это полная неожиданность! – шипит он еле слышно. Нельзя, чтобы присяжные слышали его слова и видели, насколько он ошеломлен.

– Почему? – с невинным видом осведомляюсь я. – Она внесена в список свидетелей, которых я могу вызвать.

– Вы должны были предупредить нас. Когда вы её нашли?

– А я вовсе не подозревал, что она пропала.

– Защита имеет право это знать, мистер Бейлор, – произносит судья, сдвинув брови и – впервые! – сурово взирая на меня.

Я недоуменно улыбаюсь и развожу руками. Мол, что вы от меня хотите – я ведь ещё мальчишка, и в этих интригах ни уха, ни рыла не смыслю.

– Она числится в списке возможных свидетелей, – настаиваю я. Мне терять нечего – мы все трое прекрасно понимаем, что Джеки Леманчик сейчас даст свои показания. Возможно, мне и в самом деле следовало накануне известить судью, что она уже в Мемфисе, но чего от меня ждать – это мой первый процесс.

Джеки Леманчик входит в зал вместе с Деком. Андерхолл с Олди отводят взгляды. Пятеро соляных столбов из «Трень-Брень», напротив, пожирают её глазами. Джеки выглядит куда лучше, чем вчера. Просторное синее платье, чуть выше колена, висит, подчеркивая худобу женщины. Лицо Джеки накрашено и смотрится приятнее, нежели накануне. Она приносит присягу, усаживается в свидетельское кресло, выстреливает ненавидящим взглядом в сторону бывших боссов из «Прекрасного дара жизни» и готовится дать показания.

Интересно, входят ли Андерхолл или Олди в число её любовников? Вчера вечером она упомянула, что кроме Лафкина, ею пользовался кто-то еще, но я не уверен, что круг её партнеров ограничен только двумя фамилиями.

Мы быстро справляемся с обязательной частью и переходим к разоблачениям.

– Сколько времени вы проработали в компании «Прекрасный дар жизни»?

– Шесть лет.

– А когда оставили службу?

– Третьего октября.

– Как это случилось?

– Меня уволили.