Хороший немец

Он протянул руку, но она не заметила.

— Не в Берлине, думаю. На такое сейчас даже американец не способен.

Глава девятнадцатая

Место выбрал Гюнтер.

— Не на вокзале. Там все просматривается. А нам нужно учитывать герра Брандта.

— Эмиля? Но я не беру с собой Эмиля.

— Должны взять. Ему нужен Брандт. Вам он на глаза не покажется. — Он встал с чашкой кофе в руках, трезвый как стеклышко, и подошел к карте. — Представьте себе ход его мыслей. Он не может терять его снова. Если вы придете один, чего он достигнет, даже если убьет вас? Брандта у него по-прежнему не будет. А ему нужен именно он. Вы ничего не подозреваете, поэтому он застает вас врасплох и уводит Брандта. Или обоих. Вас на потом. Но встреча должна произойти в том месте, где он не осмелится привлечь внимание. Если он вас там убьет, то потеряет все. Вам нужно подстраховаться именно так.

— Я могу позаботиться о себе сам, — сказал Джейк, дотронувшись до пистолета на бедре.

Гюнтер повернулся, на его лице расплылась улыбка.

— Ага, значит, это правда. Американцы так говорят. А я думал, только Карл Май. — Он посмотрел на книжную полку. — Но в реальной жизни это глупо, думаю. В реальной жизни обеспечиваешь себе защиту.

— Где? Я по-прежнему вынужден делать это один. Я никому не могу доверять.

— Мне вы доверяете?

Он поймал взгляд Джейка и, чуть смутившись, повернулся к карте. — Тогда вы будете не один.

— Вы собираетесь меня прикрывать? Я полагал, что вы…

— Кто-то же должен. Во время полицейской операции всегда используют напарника. Двое — это мышеловка. Один — сыр. Другой — пружина. Щелк. — Он щелкнул пальцами. — Он полагает, что застанет вас врасплох, но врасплох застану его я. В противном случае… — Он помолчал, размышляя. — Но нам нужна подстраховка.

— В Берлине нет мест с такой подстраховкой.

— За исключением завтрашнего дня, — сказал Гюнтер. — Мне вдруг пришло в голову использовать американскую армию.

— Что?

— Как вы знаете, завтра парад всех союзников. Поэтому мы устроим встречу вот здесь, — сказал он, поставив палец на Унтер ден Линден.

— В русской зоне?

— Герр Гейсмар, даже русские не будут стрелять в вас на виду у американской армии. — Он пожал плечами. — Очень хорошо. — Передвинул палец влево, мимо Бранденбургских ворот. — Трибуна для гостей будет здесь, в британской зоне.

— Едва.

— Неважно, пока там будет армия. Итак, напротив гостевой трибуны. Стойте в толпе.

— Если я буду настолько прикрыт, с какой стати я пойду с ним?

— Он вполне может ткнуть пистолетом вам в спину. Незаметно, но убедительно. Я бы так и сделал. «Спокойно, не дергайся», — произнес он тоном полицейского. — Так обычно и делается.

— Если русские играют именно так.

— Сыграют. Я намерен предложить им это. — Он отвернулся от карты. — Проблема в том, что мы его не знаем. Если бы мы только знали, кого ждать. А теперь будем гадать до последнего момента: его преимущество — внезапность. Капкан поставить можно, но при наличии внезапности — это не гарантия. Гарантия — логика.

— Знаю, давайте проанализируем еще раз. Что-нибудь нашли в персилшайнах? — сказал Джейк, посмотрев на стол.

— Нет, ничего, — хмуро сказал Гюнтер. — Но мы явно что-то упустили. У преступления всегда есть логика.

— Если бы у нас было время ее искать! Я потерял все нити. Последняя оборвалась со смертью Сикорского.

Гюнтер покачал головой:

— Нет, есть что-то еще. Должно быть. Знаете, я все думал о Потсдаме, о том дне на рынке.

— Мы знаем, что это был он.

— Да, но почему в тот день? Суть в этом, в «когда». Случилось такое, что заставило его нанести удар именно в тот день. Почему не раньше? Если бы мы знали, что…

— Вы не сдаетесь, правда? — нетерпеливо спросил Джейк.

— Задача решается именно логически, а не так. Ловушки. Пушки. — Он махнул рукой в сторону книжной полки. — Дикий Запад в Берлине. Знаете, мы все еще можем…

— Что? Ждать, уберет он меня или нет, пока вы анализируете ситуацию? Теперь уже слишком поздно. Мы должны все закончить, пока он не предпримет новой попытки.

— Это логика войны, герр Гейсмар, а не полицейского расследования, — сказал Гюнтер, отходя от карты.

— Ну, я ее не начинал. Боже, я всего лишь хотел написать статью.

— Тем не менее все так, как вы говорите, — сказал Гюнтер, беря со стола траурный галстук. — Если начал, доводи дело до конца. — Он стал пропускать галстук под воротником рубашки, не глядя в зеркало. — Будем надеяться на вашу победу.

— У меня хороший помощник и поддержка армии США. Победа будет за нами. А потом…

Гюнтер хмыкнул:

— Да, потом. — Он посмотрел на галстук и распрямил концы. — Потом у вас будет мир.

Вторая половина дня на квартире просто вымотала, а ужин оказался и того хуже. Лина раздобыла капусты, смешала ее с армейской говяжьей тушенкой, выложила все это разваренной массой на тарелку, и они тыкали вокруг нее вилками. Только Эрих ел с аппетитом. Его наблюдательные, как у Ренаты, глазки перебегали с одного угрюмого лица на другое, но и он молчал, очевидно, привыкнув к безмолвным трапезам. Эмиль, узнав, что его завтра передадут, воспрял духом, но затем опять мрачно затих и провел большую часть дня лежа на кушетке, прикрыв глаза рукой, как заключенный, лишенный прогулок. Эрзац-кофе был слабым и горьким — исключительно предлог посидеть за столом подольше, пить его было невозможно. Появлению Розена все обрадовались. Все лучше, чем звяканье ложечек.

— Смотри, что Доротея нашла для тебя, — сказал он Эриху, передавая ему надкусанную половинку плитки шоколада, и улыбнулся, когда мальчик сорвал фольгу. — Только не всю сразу.

— Вы так добры к нему, — сказала Лина. — Ей лучше?

— Рот еще опухший, — сказал он. Пьяный солдат две ночи назад залепил ей пощечину. — Шоколад по крайней мере не употребляет.

— Мне можно к ней? — сказал Эрих.

— Вы разрешаете? — спросил Розен у Лины и, когда та кивнула, сказал: — Иди, но не забудь сделать вид, что она выглядит как прежде. Поблагодари ее за шоколад и скажи только: «Жаль, что у вас болит зубик».

— Знаю, синяка я не вижу.

— Правильно, — спокойно сказал Розен. — Синяка ты не видишь.

— Я могу помочь? — спросила Лина.

— С ней все в порядке, только распухла немного. Мой ассистент поможет ей поправиться, — сказал он, передавая Эриху рюкзак. — Мы недолго.

— И такую жизнь ты ей предлагаешь, — сказал Эмиль Джейку, когда они ушли. — Проститутки и евреи.

— Замолчи, — сказала Лина. — Ты не имеешь права так говорить.

— Не имею права? Ты моя жена. Розен… — Он пожал плечами. — Как они прилипли друг к другу.

— Прекрати. Перестань болтать. Он о мальчике ничего не знает.

— Они всегда узнают друг друга.

Лина испуганно взглянула на него, затем встала и принялась убирать со стола.

— Наш последний вечер, — сказала она, складывая тарелки стопкой. — И ты умудрился его испортить. Я надеялась, мы с удовольствием поужинаем.

— С собственной женой и ее любовником. Большое удовольствие.

На какое-то мгновение она уязвленно замерла с тарелкой в руках, а затем положила ее в стопку.

— Ты прав, — сказала она. — Ребенку здесь не место. Сегодня вечером отведу его к Ханнелоре.

— Ты не успеешь вернуться до комендантского часа, — сказал Джейк.

— Я останусь там. Мне здесь тоже не место. Можешь сам слушать эту белиберду. Я устала.

— Ты уходишь? — спросил Эмиль, застигнутый врасплох.

— А что? Не с тобой же оставаться. Попрощаемся здесь. Мне тебя жаль. Ты обижен и зол — зачем так расставаться? Мы должны радоваться друг за друга. Ты уедешь к американцам. Ты хочешь той жизни. А я…

— А ты останешься с проститутками.

— Да, я остаюсь с проститутками, — сказала она.

— Как ты смеешь? — сказал Джейк.

— Все в порядке, — сказала Лина, покачав головой. — Он не то имеет в виду. Я знаю его. — Она подошла к Эмилю. — Не так ли? — Она подняла руку, чтобы положить ему на голову, но, посмотрев на него, опустила. — Такой злой. Посмотри на свои очки, опять грязные. — Она сняла с него очки и привычным жестом протерла их юбкой. — Вот теперь видно.