Место действия - Южный Ливан

— Ладно-ладно, я помню, что ты главный… делай, как хочешь, я молчу…

Носилки соорудили быстро, использовав для этого связанные между собой полиуретановые коврики, моток веревки, притороченный к разгрузке Абда-первого и две тут же срубленные жердины. Вновь потерявшего сознание, мечущегося в горячке раненого осторожно уложили на них, стараясь не тревожить вновь засочившееся нехорошей темной кровью плечо. Абд-второй и пленный изик взялись за импровизированные рукояти носилок первыми, вроде ничего, даже бежать с грузом вполне получалось. Двинулись. Вновь гулко затопали, давя изумрудную траву тяжелые ботинки, постепенно набирая скорость, входя в прежний ритм.

Краем глаза Волк зацепил мерно раскачивающуюся сзади и чуть правее фигуру напарника. Фашист бежал легко и свободно, казалось, не шагает по земле, а парит над ней, не касаясь поверхности. Бежал чуть ближе, чем надо, и не прямо за спиной Волка, а чуть сбоку. Так бегут, равняясь на слабейшего, замыкающие разведгрупп, чтобы в любой момент успеть поддержать, подхватить, а то и пнуть готового свалиться «мешка». Когда-то так бегал сам Волк, внимательно следя за расходующим последние силы бойцом, тщательно просчитывая, сколько тот еще вытянет, когда придет настоящий край и потребуется помощь замыкающего. Теперь роль «мешка» отвели ему самому, дожился, блин! Обида подхлестнула, заставила живее перебирать ногами, он почти догнал задававшего темп Абда-первого. Вот мол, знай наших! Скосил победно взгляд на Фашиста и прочел в его глазах явный скепсис, так смотрят взрослые, на упрямого и своенравного ребенка, упорно пытающегося что-то им доказать. «Не пыжился бы ты, дядя Женя! — казалось, говорили глаза напарника. — Нечего тут лихость молодую демонстрировать. А то, как бы тебя после таких демонстраций еще и тебя на себе тащить не пришлось!» Волк, задыхаясь от обиды, до хруста сжал челюсти, вроде и не сказал ему ничего младший товарищ, а ощущение такое, будто по щекам отхлестали. Про себя он решил, что лучше сдохнет, чем хоть раз собьет темп общего движения группы.

К участку забора, где вчера проводили переброс, они выскочили, когда Волк уже готов был упасть. Он еще держался только на одном самолюбии, а ведь пробежали всего ничего, километра полтора не больше. Другое дело, что темп, взятый Абдами, для иного «спортсмена» был бы хорош и на стометровке. Так что к проволочной сетке забора Волк подбежал уже на одном характере, ни сил, ни дыхания к тому времени не осталось. У забора ливанцы дисциплинированно остановились, уложили носилки с так и не пришедшим в себя раненым, пригнули к земле второго пленника. Абд-первый присел рядом, настороженно оглядываясь по сторонам, а Абд-второй скорой трусцой припустил назад, по своим же следам и залег метрах в пятидесяти от группы, там, где дорога, вьющаяся вдоль контрольно-следовой полосы делала поворот. Вытянув из брезентового чехла полевой бинокль, ливанец принялся внимательно наблюдать за убегающей к горизонту накатанной колеей. Если погоня придет, то только оттуда, и пока Абд не ушел с выбранной позиции, израильтянам ни за что не удастся внезапно подобраться к группе. Волк, тяжело дыша, опустился на землю, жадно хватал широко распяленным ртом летевший над холмами горячий ветер. По идее, сейчас он должен был руководить действиями группы, но, давно зная своих людей, Волк считал, что вмешиваться в отрепетированный и отлаженный процесс лишний раз не стоит. Ни к чему создавать лишнюю неразбериху. К тому же сил на это уже элементарно не было. Необходима передышка, пусть самая короткая, пусть всего несколько минут… Но эти минуты следовало провести в максимальном расслаблении, давая отдых натруженным мышцам, позволяя судорожно сокращающимся легким насытить их кислородом. Иначе следующую часть пути ему просто не выдержать.

Передышка, однако, действительно оказалась короткой. Сейчас в скрытности уже никакой нужды не было, так что Абд-первый и Фашист просто прокусили в проволочном заборе проход ножницами по металлу, отогнув края сетки по сторонам. На все, про все, две минуты не больше. Волк уже с натужным стоном начал подниматься на ноги, шепотом проклиная отличное качество режущих проволоку, как масло кусачек, но тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Неожиданно заартачился пленный изик — уселся с упрямым видом на землю, заявляя, что никуда больше не пойдет. Волк, в глубине души был ему даже благодарен за эту небольшую задержку, что позволяла продышаться, успокаивая, легкие, готовые выломать ребра, выравнивая стук выпрыгивающего из груди сердца. А в том, что Фашист и Абд мигом справятся с возникшим затруднением, он вовсе даже не сомневался. Потому и вмешиваться не спешил, лишь наблюдал внимательно за происходящим. Разглядывал упрямо сжатые в тонкую нитку губы изика, поражаясь слегка его наивности. На что он рассчитывает, дурачок? Пытается потянуть время? Зря… Фашист заставит его бежать с максимальной скоростью за минуту, не больше. И не таких обламывал, даром, что внешность имеет больше подходящую яйцеголовому аспиранту университета, чем профессиональному диверсу и солдату удачи.

Если израильский солдат, проявляя непокорность, и рассчитывал на международные конвенции по гуманному обращению с пленными, то он сильно ошибался. Присевший рядом с ним на корточки Фашист даже не пытался его пугать, или уговаривать. С непроницаемым, будто закаменевшим лицом младший наемник ловко поймал его указательный палец в железный захват кусачек.

— Вставай!

Изик лишь отрицательно мотнул головой, не желая тратить на похитителя слова, и гордо вскинул подбородок. Фашист пожал плечами, как знаешь, мол. Ни малейших колебаний, никаких чувств не отразилось в его ставших вдруг льдисто прозрачными глазах. Волк уже видел у напарника такой пустой взгляд и ничуть не сомневался в том, что сейчас произойдет. А вот пленник, похоже, не верил, что такое может с ним случиться, иначе не стал бы проверять Фашиста на прочность. Целее был бы. Сухо щелкнули кусачки, звучно стукнули друг об друга металлические поверхности, легко отхватив зажатый между ними кусочек плоти, одним махом перекусив тонкую кость. Две фаланги указательного пальца пленника упали на землю. Секунду тот смотрел в немом удивлении на торчащую из начинающего сочиться кровью мяса сахарно-белую с розоватым сколом посредине кость, пораженный вытеснившим боль психологическим шоком, не в силах двинуться, не в состоянии даже просто закричать. Фашист, воспользовавшись этой паузой, быстро ухватил кусачками его средний палец, лицо все та же неподвижная маска, ни один мускул не дернулся, ни малейшей тени не промелькнуло, отражая отблеск хоть каких-нибудь чувств. Только теперь изик закричал, высоко и тонко, как преследуемый охотниками раненый заяц. Он попытался выдернуть руку из стального захвата кусачек, но Фашист был на чеку и вовремя пресек эту попытку коротким ударом в лицо.

— Вставай! — голос звучал спокойно и равнодушно, так буднично, что солдат даже на минуту смолк, захлебнувшись собственным криком, с недоверием заглядывая в глаза похитителя.

В глазах Фашиста стоял все тот же стылый лед полнейшей бесстрастности и безразличия, и, похоже, именно это, а не боль в искалеченной руке, побудило изика медленно подняться на ноги. Он еще раз взглянул в лицо своему мучителю, силясь прочесть в этих закаменевших чертах хоть что-то, ухватить хоть какие-то эмоции, но вновь не преуспел. Фашист был абсолютно, совершенно равнодушен — если понадобится, с легкостью отхватит еще один кусок плоти, потом еще и еще, так и будет обстругивать человека, будто чиня ломкий карандаш, без гнева и злости, без жалости и сочувствия. Именно та не укладывающаяся в мозгах цивилизованного человека простота и легкость, с которой его подвергли пытке, сломила характер пленника, заставила его подчиниться.

Фашист, поняв все по опущенным в землю глазам солдата, по покорно согнувшейся спине, жестом подозвал Абда-первого, кивнув на сочащийся темной кровью палец пленника, и отошел в сторону, пряча кусачки. Ливанец, без слов поняв распоряжение наемника, сноровисто перемотал кровоточащий обрубок стерильным бинтом и, не удержавшись, врезал изику хороший подзатыльник, что-то наставительно пробурчав по-арабски. Похоже, Абд сообразил, что с искалеченной рукой пленник не сможет нести носилки со своим раненым товарищем, а значит эта почетная миссия теперь целиком и полностью в прямом смысле слова ложилась на плечи обоих ливанцев. Как тут было не возмутиться! Волк, удобно присевший на бугорке, видя, что инцидент исчерпан, с кряхтеньем поднялся на ноги, махнув Абду-второму рукой, пошли, мол. Тот легко, будто и не было всего несколько минут назад изматывающего бега на пределе человеческих сил, подхватился с земли и потрусил в их сторону, на бегу запихивая обратно в чехол бинокль и поправляя сбившиеся ремни снаряжения.