Заговор Моцарта

ГЛАВА 11

Оксфордшир

Взвизгнув шинами, «ТВР тускан» вылетел на шоссе. Бен вжал педаль газа в пол, торопясь убраться подальше от Лэнгтон-холла — не важно куда. На деревенских дорогах машины встречались редко; миль шесть он гнал на полной скорости, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, затем съехал на обочину и заглушил двигатель. Ли сидела молча, бледная как мел.

— Как ты себя чувствуешь? — Бен обернулся и достал с заднего сиденья рюкзак — во фляжке еще оставалось немного виски. — Я знаю, ты не очень-то любишь алкоголь, но в таких случаях он хорошо помогает.

Ли глотнула обжигающую жидкость и закашлялась.

— Спасибо. — Она вернула ему фляжку.

Бен допил остатки.

— Кому ты собралась звонить? — спросил он, увидев, что Ли достала мобильник.

— Хочу вызвать полицию.

Он выхватил телефон прежде, чем она успела набрать номер.

— Лучше не надо.

— Почему?

— До вчерашнего вечера никто не знал, где мы находимся. Ты сказала об этом полиции, и к нам тут же явились гости.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что не люблю совпадений. Кроме того, в данном случае есть одна маленькая проблема: в твоем доме валяются три трупа. Я их убил, а ты — моя сообщница. Мне не улыбается загреметь за решетку. — Бен вытащил из рюкзака коробку с засохшими пятнами крови и показал ее Ли. — Вот что они искали.

— Письмо Моцарта? Записки Оливера?.. — Она растерянно посмотрела на Бена. — Кому они могли понадобиться?

— Я думаю, пора на них взглянуть, — сказал Бен. Он поставил рюкзак на пол — внутри глухо звякнули пистолеты — и положил коробку на колени.

— Что произошло? — ахнула Ли, когда Бен открыл крышку. — Все документы обгорели!

Плотный конвертик выпал из коробки на пол. Бен не обратил на него внимания, осторожно перебирая бумаги, стараясь не повредить хрупкие листки. Одни были исписаны от руки, другие — отпечатаны на принтере. От многих остались лишь невнятные обугленные обрывки с именами, датами, историческими фактами. Частенько встречалось имя Моцарта.

Ли взяла сильно поврежденный огнем листок, и он рассыпался в ее руках.

— Это почерк Оливера, — сказала она, прикусив губу. — Одно из писем, которые брат присылал мне из поездок.

— Все сгорело, — пробормотал Бен, сложил обрывки бумаги обратно в коробку и закрыл крышку. — Ли, в чем дело? Зачем им материалы Оливера?

— Ты меня спрашиваешь?

— Ничего не понимаю. Вчера ты мне сказала, что эти бумаги лежат у тебя уже много месяцев. И вдруг они кому-то срочно понадобились. Что в них такого интересного? И откуда стало известно, что они вообще у тебя есть?

Ли недоуменно молчала.

— Кто-нибудь знает о том, что ты собралась написать книгу?

В глазах Ли внезапно блеснуло понимание.

— Вот черт!

— Что такое?

— О моих намерениях знают пара миллионов людей.

— Да объясни ты толком!

— Телевизионное интервью! В музыкальной передаче на Би-би-си, говоря о будущих европейских гастролях, я упомянула про намерение закончить книгу. Я сказала, что Оливер посылал мне копии своих материалов до самого дня смерти, но я была слишком расстроена, чтобы взглянуть на них.

— Когда показывали это интервью?

Ли поморщилась.

— За два дня до того, как на меня напали в Лондоне.

Бен почувствовал что-то под ногами и поднял упавший конверт.

— О господи! — прошептала Ли, забирая его из рук Бена. — Это тот самый, про который я тебе говорила, — последняя посылка от Оливера… Я как раз пришла с похорон… Должно быть, Памела положила его в коробку вместе со всем остальным.

— Пора посмотреть, что в нем, — заметил Бен.

— Ты прав.

Внутри обгорелого конверта, под слоем защитной пленки, был неповрежденный футляр.

— Диски, — сказал Бен, показывая Ли находку. — Опера Моцарта «Волшебная флейта»…

— Это мои, — вздохнула она. — Я давала брату послушать, вот он и вернул.

— Значит, ничего загадочного тут нет…

Ли устало сгорбилась на сиденье.

— Бен, что за чертовщина творится, а?

Он открыл футляр, и на колени упал желто-серебряный компакт-диск, под которым обнаружился еще один — с надписью «CD-Recordable». Ниже торопливыми каракулями нацарапано: «Ли, ни в коем случае не пользуйся этим диском. Спрячь его подальше. Я еду домой. Олли».

— Что за черт! — Ли нажала кнопку на панели управления, включив плеер. — Давай послушаем.

— Это не аудиодиск, — ответил Бен. — Нам понадобится компьютер.

Через час они уже сняли номер в ближайшей гостинице на имя мистера и миссис Коннорс. По дороге Бен заскочил в магазин, и теперь на столике в номере стоял новый ноутбук. Дисковод тихонько зажужжал, и через несколько секунд на экране появилось окошко. Пока диск загружался, Бен достал из бара две крохотные бутылочки шотландского виски и вылил их в один стакан.

— Похоже, здесь собраны фотографии, которые Оливер сделал в Европе, — сказала Ли, разглядывая экран. — Это фотодневник путешествия.

Бен нахмурился.

— Зачем бы Оливеру класть фотодиск в футляр с оперой Моцарта?

— Понятия не имею.

Ли открыла файл, и на экране появился старик лет семидесяти с лишним. Хотя бледное лицо покрывали глубокие морщины, в глазах светился живой огонек. За спиной стоял большой книжный шкаф — на корешках можно было разобрать имена известных композиторов: Шопен, Бетховен, Элгар.

— Кто этот старик? — спросил Бен.

— Не знаю.

Ли открыла другой файл: здание из белого камня с куполообразным верхом и классическим фасадом, напоминающее небольшой храм или монумент.

— А вот это я узнаю, — сказала Ли. — Гробница Данте в итальянском городе Равенна. Я там была.

— Зачем Оливера понесло в Италию, если он искал материалы в Вене?

— Понятия не имею.

— Может, Моцарт долго жил в Италии?

Ли задумалась.

— Если я ничего не путаю, то в подростковом возрасте он вроде бы провел какое-то время в Болонье. А потом бывал в Италии разве что наездами.

— Ладно, давай смотреть дальше.

На следующей фотографии Оливер обнимал двух красоток на какой-то вечеринке. Девушки целовали его в обе щеки, а он весело поднимал бокал, глядя в камеру.

Еще один снимок с той же вечеринки: Оливер сидит за пианино, рядом — молодой человек лет двадцати пяти, они играют в четыре руки. Оливер довольно смеется — похоже, им там весело. Вокруг пианино стоят женщины в вечерних платьях, с бокалами в руках, наблюдают за игрой Оливера, улыбаясь ему и друг другу. Все лица светятся от счастья — очень удачный снимок довольных жизнью людей…

Ли расстроилась и торопливо открыла следующий файл: засыпанный снегом поселок, заснеженные деревья и горы на заднем плане.

— Швейцария, что ли? — озадаченно нахмурилась она.

— Возможно. А может, Австрия.

Судя по дате, указанной в информации о файле, снимок сделан за три дня до смерти Оливера.

— Все равно непонятно, — вздохнула Ли.

Оставив Ли просматривать остальные файлы, Бен сел на кровать и одним глотком осушил стакан виски. Поверх газетных листов на кровати были разложены обугленные остатки документов из архивной коробки. Он осторожно перебирал листки — на одном почерневшие края осыпались. Под ним оказался обрывок документа, сильно отличавшегося от остальных: огонь местами прожег бумагу, и написанный от руки текст на немецком было трудно различить. Несколько бессвязных фраз ничего не говорили Бену…

И вдруг дыхание перехватило. Письмо Моцарта! То самое, которое нашел Ричард Ллуэллин. На мгновение ему показалось, что он держит в руках оригинал… Нет, это всего лишь ксерокопия.

Оливер так часто рассказывал историю находки, что Бен помнил ее наизусть.

Много лет назад мастерская Ллуэллина по реставрации антикварных пианино находилась на оживленной улице в центре Билт-Веллс. Когда Маргарет Ллуэллин умерла, Ли было тринадцать, а Оливеру — семнадцать. С тех пор жизнь Ричарда Ллуэллина покатилась под уклон — вместе с его бизнесом. Избыток алкоголя сказывался на качестве работы, и клиентов поубавилось. И вот однажды на чердаке старого дома Ричард Ллуэллин нашел дряхлое фортепьяно, сделанное в начале девятнадцатого века знаменитым венским мастером Йозефом Бомом. В Англию инструмент привезли в тридцатые годы двадцатого века, а потом надолго забросили. Многие части были повреждены древоточцем, и требовалось приложить немало усилий, чтобы привести фортепьяно в порядок. Но даже в этом удручающем состоянии оно было восхитительно, лучшего инструмента в руки Ллуэллину никогда в жизни не попадало, и он уже предвкушал цену, которую удастся выручить за него на аукционе, — тысяч десять фунтов, если не больше.