Теперь ты меня видишь

Я догнала ее в десяти метрах от поворота.

— Простите, — сказала я, — тяжелый был день.

Губы Бостон расплылись в подобии улыбки. Она покосилась на паб на углу.

— Угостите чем-нибудь?

В субботний вечер посетителей, разумеется, хватало, но мы смогли уединиться в пивном саду, у самой стенки. Бостон закурила. Я ждала, потягивая диетическую колу. Она снова закашлялась и поймала мой взгляд на пачку сигарет.

— Да, не надо бы мне курить, — сказала она. — Но легким все равно уже хана, так что какая разница…

— Простите, — сказала я. Все, конечно, относительно. Жизнь у меня, прямо скажем, не сахар, но я хотя бы не выгляжу, как эта женщина.

— Разговор у нас, сами понимаете, не для печати, — сказала она, делая глубокую затяжку. — Я не буду вас цитировать, ничего такого.

— Я понимаю, — сказала я, хотя лично знала нескольких полицейских, лишившихся работы и репутации после разговоров «не для печати». Блокнота у Эммы Бостон не было; возможно, где-то был запрятан диктофон. Ее потрепанная холщовая сумка лежала рядом со мной. — Но у меня сложилось впечатление, что вы на данный момент знаете больше, чем я. Я не занимаюсь этим расследованием.

— Но это вы ее обнаружили?

Я кивнула.

— Она вам что-нибудь сказала?

— Вы говорили, у вас есть какое-то письмо. — Главное было не сболтнуть лишнего из жалости. — Письмо, в котором упомянуто мое имя. Если вы пытались таким образом меня сюда завлечь, то я немедленно ухожу.

Она достала из сумки тонкую прозрачную папку с листом бумаги внутри.

— Никто, кроме меня, к нему не прикасался. Я-то не знала, что это такое. Только тогда поняла, когда распечатала конверт. Потом, конечно, сразу вложила в папку. Я же правильно поступила? — Она как будто искала одобрения с моей стороны.

— Письмо пришло по почте?

— Нет. Мне его подсунули под дверь вчера ночью. Утром обнаружила.

— Можно взглянуть?

Под пластиком оказался лист бежевой бумаги, стандартной писчей. Сложен пополам — один раз вертикально, два раза горизонтально. Заметные сгибы. Аккуратный, разборчивый почерк. Красные чернила. Что-то знакомое… И знакомое в нехорошем смысле. Я быстро прочла его, но уже на середине в щеках начало покалывать.

Я вернула письмо владелице.

— Какой-то вздор. Неудачная шутка.

Бостон склонила голову, как будто присматривалась ко мне сквозь затемненные очки.

— Думаете? А вы, между прочим, побледнели.

Я отметила про себя, что впредь эту Бостон не стоит недооценивать.

— Я тоже так поначалу подумала. Но потом узнала, что вы таки были на месте преступления. Эта информация мало кому доступна.

Я пыталась не подавать виду, но меня и впрямь беспокоило то, что мое имя известно людям, с которыми я не знакома. Но еще больше — гораздо больше! — меня беспокоило то, что это письмо я уже где-то видела.

— Ну, если вы узнали, то, наверное, не так уж это и сложно. — Я тянула время.

— Мы прослушиваем полицейские частоты, — сказала она с вызовом. — Мой парень записал вчерашние переговоры. Такая аппаратура есть далеко не у всех. А вот что меня по-настоящему смутило, так это упоминание Дерзкого Джеки.

Я снова взяла письмо в руку и перечитала первые строки: «Уважаемая мисс Бостон! Ходят слухи, что Дерзкий Джеки вернулся. Вот смеху-то!»

— А кто это такой?

И в этот момент произошли сразу два события: во-первых, мой сотовый пикнул, известив о новом сообщении, а во-вторых, я вспомнила, кто это такой.

— Вбейте в «Гугле», — сказала Бостон. — Найдете тысячи ссылок. Дерзкий Джеки — это одно из прозвищ…

— …Джека-потрошителя, — закончила я за нее. — Он так себя называл, да? Подписывал так письма, которые слал в полицию.

— И в газеты, — дополнила Бостон.

Я поняла, что слишком пристально на нее смотрю, и достала из сумочки телефон. Писал Пит Стеннинг: они с ребятами шли в какой-то бар в Пекэме, не хочу ли я присоединиться? Наверное, две встречи со мной за одни сутки погрузили его в ностальгию. Может, он даже забыл, что я еще ни разу не согласилась сходить с ним куда-нибудь выпить.

— Я мало знаю о Джеке-потрошителе, — зачем-то соврала я. — Он, кажется, проституток убивал, да?

— Да. Многих, прямо скажем, убил. Если вкратце, то он перерезал им глотки и вспарывал брюшные полости. Совсем как той женщине, которую убили в пятницу вечером. Первое убийство он совершил тридцать первого августа тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, женщину звали Полли Николс. Первое, но не последнее. Думаю, вы имеете дело с имитатором.

— Можно оставить его себе? — спросила я, указывая на письмо.

— А что вы расскажете мне взамен?

Я покачала головой.

— Тогда нельзя.

Протягивая письмо, я заметила, что рука у меня дрожит.

— Я постараюсь прояснить этот вопрос. Сегодня же. И если не возникнет возражений, устрою вам встречу с инспектором Таллок. Пусть она решает, что рассказывать, а что утаивать. Но мой вам совет: если вы не будете ничего публиковать до того, как побеседуете с ней, инспектор, скорее всего, охотнее поддержит беседу.

Бостон аккуратно вложила письмо обратно в папку.

— Или мы с ней встречаемся завтра же, — сказала она, — или я публикую статью.

— У вас есть сканер? — Дождавшись кивка, я записала свой рабочий электронный адрес. Оставалось лишь надеяться, что письма будут автоматически перенаправляться в Льюисхэм. — Отсканируйте и пришлите мне копию. И никому не давайте притрагиваться к оригиналу. Как я могу с вами завтра связаться?

Бостон оставила свои координаты. Я допила колу и вышла из паба. Возвращаясь домой, я возвращалась на несколько десятков лет назад.

16

Моя спальня в подростковые годы была совершенно не похожа на ту комнату, в которой я сплю сейчас, скромно убранную и полупустую. В той спальне всюду возвышались башни из книг. Книгами были забиты все полки, они, покачиваясь, а иногда и падая, громоздились на всех шкафах и лежали грудами даже под кроватью. В основном детективы и триллеры. В основном базирующиеся на реальных событиях. Если бы меня взяли на телевизионный конкурс «Самый умный», я бы выбрала категорию «Преступления против личности».

С моего прихода не прошло и трех минут, а воздух уже прогрелся и стены, казалось, сблизились на несколько дюймов. Мне срочно нужно было подышать свежим воздухом. Выйдя на улицу, я подошла к веткам жасмина, перекинувшимся через стену из соседнего сада. Вдохнула мягкий, сладкий запах, как будто надеялась, что он внесет ясность в мысли и вернет меня из прошлого в настоящее.

Не сработало. Я невольно переместилась на двенадцать, а то и все четырнадцать лет назад, на урок истории. И вот я уже сижу за партой, изнывая от скуки, малюю какие-то каракули в тетрадке и перешептываюсь с соседкой… Я помню, как учительница буравила меня подслеповатым взглядом. Она всегда меня побаивалась, эта училка, но иногда у нее возникало непреодолимое желание взглянуть своему страху в глаза.

— А кто твоя любимая историческая личность? — спросила она меня.

Я, как обычно, слушала вполуха — я до сих пор владею этим навыком, — пока одноклассники перечисляли стандартных Оливера Кромвеля, Леонардо да Винчи, Елизавету Первую и Эйнштейна.

— Джек-потрошитель, — не моргнув глазом ответила я.

Класс разразился хохотом. Растерянно заморгав, учительница собралась с духом и попросила меня обосновать ответ. Я и обосновала. Поведала им о надменном, глубоко несчастном Лондоне викторианской эпохи и о том, как один убийца в корне изменил наше понимание зла, таящегося в человеческой душе. Поведала о страхе, который расползался по Ист-Энду, как густой туман, и о людях, которые ликовали от беспомощности полиции.