Парк Горького

– Мы нашли ваши коньки.

Поначалу она не поняла.

– Ах, коньки! – засмеялась она. – Вы в самом деле их нашли? Они пропали несколько месяцев назад.

– Они были на трупе.

– Да ну! Так ему и надо. Значит, есть еще справедливость. Пожалуйста, не возмущайтесь. Знали бы вы, сколько времени я копила, чтобы купить эти коньки! Посмотрите на мои сапоги. Ну, глядите же.

Он увидел, что у ее красных сапожек отпарывалась молния. Ирина Асанова вдруг оперлась на его плечо и стала стягивать сапог. У нее были длинные стройные ноги.

– В них нет даже стелек, – она растерла голые пальцы. – Видели режиссера этой картины? Он обещал мне итальянские сапожки на меху, если я с ним пересплю. Как, по-вашему, стоит?

Вопрос был по существу.

– Зима почти кончилась, – заметил он.

– Вот именно, – она надела сапог.

Не говоря уж о ножках, Аркадия поразило ее безразличие к тому, какое впечатление производят ее слова и поступки: казалось, ей было на это наплевать.

– Значит, на трупе, – сказала она. – Как вы знаете, я заявляла о краже коньков. И на катке, и в милиции.

– Да, вы заявили о пропаже четвертого февраля, хотя, по вашим словам, потеряли их тридцать первого января. Значит, вы четыре дня не знали о том, что потеряли их?

– Обычно так и случается – узнаешь, что потерял вещь, когда она тебе понадобится. Наверное, даже с вами такое бывает. Пока вспомнила, где я могла их оставить… Потом побежала на каток. Слишком поздно.

– Может быть, с тех пор вы вспомнили что-нибудь, о чем не сообщили милиции, когда заявили о пропаже коньков? Кто, по-вашему, мог взять коньки?

– Я подозреваю… – она замолкла и закончила со смехом, – всех!

– Я тоже, – серьезно ответил Аркадий.

– Между нами даже есть что-то общее, – она залилась смехом. – Подумать только!

Когда же засмеялся он, она резко его оборвала.

– Старший следователь не пришел бы сюда только для того, чтобы сказать мне о коньках, – бросила она. – Я тогда все рассказала милиции. Что вам надо?

– Девушку, на которой были ваши коньки, убили. С ней еще двоих.

– При чем здесь я?

– Я подумал, что вы могли бы мне помочь.

– Мертвым не поможешь. Поверьте, я ничем не могу вам помочь. Я училась на юрфаке. Если вы собираетесь меня арестовать, с вами должен быть милиционер. Ну как, собираетесь вы меня арестовать?

– Нет…

– Тогда, если вы не хотите, чтобы я потеряла работу, уходите. Люди боятся вас, они не хотят вас здесь видеть. Надеюсь, вы больше сюда не придете.

Аркадий удивился, что позволил какой-то глупой девчонке устроить ему сцену. С другой стороны, он понимал, каково студентке, которую вышибли из университета и которая держится за любую работу, лишь бы не потерять московскую прописку. Иначе отправят домой. А ей придется ехать аж в Сибирь.

– Хорошо, – согласился он.

– Спасибо, – ее серьезный взгляд сменился на практичный. – Пока не ушли, дайте еще сигаретку.

– Возьмите пачку.

Участники съемок не спеша возвращались на площадку. Актер с револьвером был пьян и целился в Аркадия. Ирина Асанова спросила вдогонку:

– Кстати, что вы думаете об этой сцене?

– Похоже на Чехова, – ответил он через плечо, – но плохо.

– Это и есть Чехов, – сказала она, – но получается сплошная мура. А вы, оказывается, наблюдательны.

Когда Аркадий вошел в кабинет патологоанатома, Левин сидел над шахматной доской.

– Вот вам вкратце история нашей революции, – произнес Левин, не отрывая глаз от черных и белых фигур. – Однажды человек позволяет себе убить другого, со временем ему ничего не стоит украсть, дальше он переходит к сквернословию и безбожию, а потом входит в дверь без стука. Ход черных.

– Не возражаете? – спросил Аркадий.

– Валяйте.

Аркадий расчистил центр доски и положил там три черные пешки.

– Красотка, Зверь и Рыжий.

– Что вы натворили? – воскликнул Левин при виде такого разгрома.

– Кажется, вы что-то упустили.

– Что вы имеете в виду?

– Начну с начала. Три жертвы, все трое убиты с первых же выстрелов – в грудь.

– У двоих, кроме того, прострелены головы, так что откуда вы знаете, какие выстрелы были первыми?

– Убийца все как следует продумал, – перешел к делу Аркадий. – Он забирает все документы, удостоверяющие личность, очищает карманы своих жертв, сдирает кожу с их лиц и отрезает кончики пальцев, чтобы ликвидировать отпечатки. В то же время он идет на лишний риск, делая еще два выстрела в лица мужчин.

– Чтобы быть уверенными, что они мертвы.

– Он знает, что они мертвы. Но у одного из мужчин есть примета, которую надо уничтожить.

– Но может быть и так, что он сначала выстрелил им в голову, а потом уж в сердце.

– Тогда почему бы заодно и не девушке? Нет, он стреляет в лицо одному убитому, потом осознает, что обнаруживает свои намерения, и стреляет во второго.

– Тогда возвращаю вопрос, – Левин встал. – Почему же заодно не в девушку?

– Не знаю.

– Как эксперт, каковым вы не являетесь, говорю вам, что пуля такого калибра не может так обезобразить, что нельзя было бы опознать человека. К тому же этот мясник начисто срезал их лица.

– Как эксперт, скажите, чего он достиг этими выстрелами?

– Если оба мужчины были уже мертвы, – скрестив руки на груди, ответил Левин, – главным образом локализованных повреждений в области зубов, которыми мы уже занимались.

Аркадий промолчал. Левин рывком открыл ящик и достал коробки, помеченные «ПГ-1» и «ПГ-2». Из коробки ПГ-1 он вытряхнул на ладонь два почти целых передних зуба.

– Крепкие зубы, – заметил Левин. – Такими можно грызть орехи.

Зубам в коробке ПГ-2 не повезло. Один разбитый вдребезги резец и в отдельном пакетике мелкие осколки и пыль.

– Почти все остатки одного зуба пропали в снегу. Но анализ все же показывает эмаль, дентин, цемент, обезвоженную пульпу, налет табака и следы свинца.

– Пломба? – спросил Аркадий.

– Девять граммов, – ответил Левин, имея в виду пулю. – Удовлетворены?

– Значит, это Рыжий, парень, который красил волосы?

– ПГ-2, черт вас побери!

…Рыжий находился внизу, в холодильнике. Тело привезли в прозекторскую. Аркадий нещадно задымил.

– Отойдите от света, – оттолкнул его локтем Левин. – Мне казалось, что вы терпеть не можете таких вещей.

В середине верхней челюсти зияла дыра, по краям которой торчали прокуренные боковые резцы. Левин выковыривал кусочки челюсти и складывал на влажное стекло. Когда кусочки покрыли его, он зашагал к стоящему на столе микроскопу.

– Знаете ли вы, что ищете, или просто догадываетесь? – спросил он Аркадия.

– Догадываюсь, но никто не станет грабить заведомо пустой сейф.

– Вы правы, – патологоанатом наклонился к микроскопу, двигая кусочки кости на стекле. Начав с десятикратного увеличения, он вращал линзы окуляра. Аркадий подвинул стул и сел спиной к трупу. Левин по одной снимал со стекла крупинки кости.

– Я послал к вам заключение, которое, возможно, вы еще не видели, – сказал Левин, – Кончики пальцев срезаны большими ножницами. На обеих сторонах ран отчетливо видны вдавлины. Ткани лица удалены не скальпелем, разрезы не такие тонкие, на кости глубокие царапины. Я бы сказал, ножом, очень острым охотничьим ножом. – На стекле осталась только мелкая пыль. – Взгляните-ка.

Увеличенная в двести раз, пыль казалась обломками слоновой кости вперемешку с кусками розовой древесины.

– Это что?

– Гуттаперча. Зуб был мертвый и хрупкий, потому и рассыпался. Нерв был удален, канал запломбирован гуттаперчей.

– Я не знал, что есть такой материал.

– У нас нет. И в Европе гуттаперчей не пользуются, только в Америке, – Левин насмешливо ухмыльнулся в ответ на широкую улыбку Аркадия. – Нечем гордиться – просто повезло.

– Да я и не горжусь.

Вернувшись на Новокузнецкую, Аркадий, не раздеваясь, напечатал:

"К заключению об убийствах в Парке имени Горького.