Фабрика кроликов

– Нет, вы представьте, что такое предложение поступило, – заговорил Брайан. – Вот ты, Терри, скажи, кого бы ты выбрал на роль детектива Биггза?

– Просто разрываюсь между Томом Крузом и Брэдом Питтом. А если будет эротическая сцена с Мишель Пфайфер, придется играть самому.

Терри, как всегда, получил свою порцию смеха и в нагрузку щипок от Мэрилин.

– А ты, Майк, – продолжал Брайан, – кого бы выбрал на роль детектива Ломакса?

– Даже не знаю. Может, Дензела Вашингтона? [40]

– Черт тебя подери! Если Дензел согласится участвовать, он определенно будет играть меня!

Мы продолжали в том же духе до полуночи – ели, пили и смеялись, сидя под звездами теплой весенней ночью. Мы вместе прошли через испытания, какие нормальным людям и в страшном сне не снились, и вот теперь сидели себе на террасе, словно эти самые нормальные люди, закадычные друзья со своими половинами. Я и забыл, когда чувствовал себя до такой степени нормальным.

После мы с Дайаной поехали к ней домой и занялись сексом. Начали не спеша и без особого пыла, но постепенно завелись, миссионерская поза сменилась бешеной скачкой на отсыревших простынях, а нежность отгоревших свое двоих – чисто животной страстью. Я не просто кончил – я взорвался. Оргазм оказался таким сильным, что по всем правилам я, совершенно опустошенный, должен был как минимум потерять сознание, однако за первой волной последовала вторая, третья, четвертая – волны поднимали меня на такую вершину физического блаженства, какую мне еще не приходилось покорять. В какой-то момент я уткнулся Дайане в шею и только повторял: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя» – снова и снова, плохо соображая, что говорю.

Когда мы оба задышали ровнее, я поднял голову и посмотрел Дайане в глаза. Быть может, в первый раз «я люблю тебя» вопило мое либидо; быть может, в этих банальных словах я наспех выплеснул переполнявшую меня сексуальную энергию. Однако теперь, глядя в глаза Дайаны, я повторил, полностью отдавая себе отчет в происходящем:

– Дайана, я люблю тебя.

Дайана прослезилась.

– И я тебя люблю, Майк.

Воскресенье мы провели дома – смотрели по телевизору, как играют «Доджерс», сами играли в скрэббл, вместе готовили ужин и просто грелись в лучах взаимной любви.

В понедельник утром я поехал на работу. Мы с Терри не сомневались – нашего появления на телевидении коллеги так не оставят. И действительно, перед моим приходом все в участке надели солнечные очки, дабы не ослепнуть от звездного блеска. Целый день неунывающие полицейские тянули на голливудский манер: «Свяжииись с моим агентом»; «Мииилый, ты чудессссно выглядишь. Давай вместе пообеееедаем»; «Какой ужас! Через неделю Каннский фестиваль, а мне ну совершеееенно нечего надеть!»

Мы с Терри громко проклинали лейтенанта Килкуллена за то, что он заставил нас сделаться телешлюхами, – впрочем, наши жалобы лишь еще сильнее распаляли коллег. Мы наслаждались каждой секундой славы.

К вечеру только ленивый не хлопнул нас по спине.

Постепенно шумиха улеглась, и к середине недели вся документация по делу «Ламаар» легла в ящики, поскольку появились новые дела – стрельба в салоне красоты и ножевое ранение на автомойке. Впрочем, я радовался этим мелочам – жизнь снова входила в привычную колею.

В пятницу вечером мы с Дайаной отправились к Большому Джиму на ужин по случаю отъезда Фрэнки. Мой брат должен был появиться в «Клэймор-хаус» в понедельник утром, и Джим с Энджел взялись доставить его в Монтану.

– Ты следишь за котировками акций «Ламаар энтерпрайзис»? – спросил Фрэнки, не успели мы усесться за стол.

– Нет. Не хочу иметь с «Ламаар» ничего общего.

– В понедельник вечером акции шли по восемьдесят пять долларов, – сообщил Фрэнки. – Во вторник мы с папой первым делом купили по тысяче штук. А сейчас они подскочили на тридцать два пункта. Представь, мы за три дня срубили тридцать две тысячи баксов.

– Хорошо же ты начинаешь процесс реабилитации, – заметил я.

– Не кричи на него, – вмешался Большой Джим. – Это я предложил, и деньги были мои. Я только спросил Фрэнки, как, по его мнению, хорошее ли это вложение средств.

– И что же посоветовал наш преуспевающий брокер?

– Он сказал, что дело выгодное. Я даже попросил Фрэнки обзвонить моих приятелей и убедить их тоже взять ламааровских акций.

Я шарахнул кулаком по столу.

– Черт возьми, папа! О чем ты только думаешь?!

И тут Фрэнки и Большой Джим заржали, как пара пьяных юнцов на студенческой вечеринке.

– Повелся! – чуть не плакал от смеха Джим.

– Повелся, повелся! – повизгивал Фрэнки. – Добро пожаловать домой, Майки. Мы по тебе соскучились.

– Нет, вы посмотрите, – рыдал Джим, – всего неделю назад он сидел на диване в студии Джея Лено, а сейчас опять в скорлупу залез!

Теперь смеялись уже и Энджел с Дайаной, так что мне пришлось признать – я действительно повелся, и тоже расхохотаться.

Назавтра, во вторник, 17 мая, Лебрехт и компания предстали перед федеральным судьей. Виновными они себя не признали. Процесс назначили на март следующего года. К делу подошли со всей серьезностью. Никакой шумихи. Никаких журналистов. Только трое стариков, по очереди поднимающихся с места и цедящих по два слова, дабы заверить судью в том, что они ничего плохого не совершили.

Фредди отпустили. Он действительно был мелкой сошкой. Терри по этому поводу выразился следующим образом: «У Нас нет доказательств, что Фредди оказывал содействие, занимался подстрекательством или принимал иное участие в деле „Ламаар“. Он всего-навсего лакействовал. Правда, прескверно – но за такое в нашей стране не сажают».

Трех наемных убийц схватили; ФБР активно работало с МОССАДом, Интерполом и полицией целого ряда стран в надежде на экстрадицию остальных.

В тот вечер Дайана заменяла на дежурстве подругу, так что я, предоставленный самому себе, позвонил Кемпу: мол, настало время воссоединения с моим псом. Домой я приехал в шесть вечера, и Андре появился точнехонько к ужину. Некоторые собаки сильно обижаются, когда хозяева надолго их бросают – по возвращении такой хозяин видит в собачьих глазах немой укор, – однако Андре радостно вбежал в дом, бросился в мои объятия, принялся лизать мне лицо, прогавкал нечто вроде «счастлив-видеть-тебя-старина», покатался по полу и вообще всячески дал понять, что слово «обида» не из его лексикона.

Я извинился перед Андре, объяснив, что причиной моей отлучки были отчасти дела, а главным образом любовь. Я рассказал Андре о Дайане и ее кошке ровно столько, сколько, по моим представлениям, он хотел услышать. Затем почесал черное мохнатое брюхо и сообщил, что мы с Дайаной подумываем жить вместе и разве не здорово, если мы станем одной дружной семьей.

В семь вечера зазвонил мобильник. Определитель номера не сообщил ничего вразумительного. Я нажал «ОК».

– Здравствуйте, детектив Ломакс. Это Дэнни Иг из Вудстока.

– Здравствуйте. Вот не ожидал.

– Я не отниму у вас много времени, – заверил Иг. – Только хочу поблагодарить вас за то, что вы сказали Айку Роузу.

– По какому поводу?

– По поводу моего судебного иска против «Ламаар энтерпрайзис».

– Но я ничего такого не говорил.

– Видите ли, на отношение Айка ко мне повлияло некое событие. Мне поступило предложение. Правда, сумма значительно меньше той, на которую я претендовал, но я-то в курсе, что последняя была сильно завышена. Главное, они признали, что я имею право на эти деньги, поскольку мой отец внес существенный вклад в развитие «Ламаар энтерпрайзис».

– Дэнни, я был бы очень рад расписаться в собственной причастности к вашему делу, однако, честное слово, это не моя заслуга.

– Не прибедняйтесь, Майк, – возразил Иг. – Юрист из «Ламаар» уверял, что Айк Роуз очень вас ценит. Наверно, вы сказали Роузу нечто такое, что заставило его изменить мнение обо мне.

– Я сказал только, что вы пытались помочь следствию. Если уж на то пошло, я полагаю, что именно наш с вами разговор в Вудстоке и направил меня по верному следу. Возможно, я сообщил об этом Айку.