Хозяйка розария

— Весь смак был в смешении, — закончил он ее мысль, — ты попеременно ложилась в постель то с ним, то со мной. То с юристом, то с вором.

— Между прочим, — сказала она, — он едва ли теперь захочет меня знать.

— Попытка не пытка, — небрежно заметил Алан. — Тебя долго не было, может быть, он снова тебя захочет.

Ей было неприятно его замечание, он понял это по тому, как дернулись уголки ее рта, а ему самому собственные слова показались нелепыми и детскими. Только что он предостерегал Майю от связей с такими типами, как Жерар, а теперь подстрекает ее снова испытать на нем свои чары — и все это только затем, чтобы вволю поиграть своей свободой, которая позволяла ему без всяких душевных мук переносить общество Майи.

— Прости, я сказал глупость, — произнес он. — Но если серьезно, Майя, то держись подальше от этого типа. Не знаю, чем он занимается, но это слишком дурная для тебя компания и…

— Ты хочешь это узнать? — спросила Майя.

— Что?

— Чем он занимается. На чем он зарабатывает свои грязные деньги.

— Не знаю. Я…

Она подалась вперед, и Алан ощутил запах табака и мятных конфет. Майя понизила голос:

— Ты адвокат. Я могу рассчитывать на конфиденциальность, не так ли?

— Я не знаю, хочу ли я знать, чем занимается твой любовник… — у него возникло нехорошее чувство. Такой поворот дела ему совсем не нравился. Он не желал ничего знать. — Майя…

Теперь она говорила шепотом.

— Они воруют яхты. Здесь, в гавани. Их перекрашивают, меняют название и перегоняют во Францию. Это очень выгодное дельце. Насколько я знаю, они неплохо на этом зарабатывают.

— О, господи! — у Алана появилось плохое предчувствие. — И ты?..

Она полезла в сумочку за сигаретами.

— Я не была прямой соучастницей. Но иногда я… Черт, где мои сигареты? — она наконец, нащупала пачку, выудила оттуда мятую сигарету и вставила в рот. Алан щелкнул зажигалкой.

— Иногда я выманивала с яхт клиентов, а потом они некоторое время отсутствовали, ну и так далее. Вот так, — она, очевидно, заметила его искаженное ужасом и отвращением лицо и попыталась сгладить впечатление. — Я просто иногда зондировала почву, между прочим, очень редко. И все. О, Алан, не смотри на меня так! Это было очень давно. Мне были позарез нужны деньги, а Жерар говорил… — она осеклась, мгновенно превратившись в робкую, смущенную девочку. — Ты думаешь, что это очень плохо? — спросила она.

«Мне срочно нужен еще бокал вина», — подумал Алан. Он и сам не понимал, что его так потрясло, но он вдруг почувствовал себя жалким и разбитым.

— Эх, Майя, — беспомощно сказал он.

— Привет, Франка, — крикнула Беатрис, — вы не знаете, Алан вернулся? Машины нет, но может быть, что…

— Я его нигде не видела, — ответила Франка. — Ни его, ни машины. Куда он уехал?

— Я не знаю. Думаю, поехал в Сент-Питер-Порт. Я немного волнуюсь… — Беатрис замолчала, прикусив губу. Ей казалось предательством говорить с чужими — а в известном смысле она причисляла к ним и Франку — о пристрастии сына к спиртному. Конечно, об этом знали все, и Франка тоже, но Беатрис считала, что мать должна вести себя так, будто этой болезни не существовало. Ей казалось, что этим она оберегает сына от злословия, сплетен и ядовитых комментариев. Словно она могла одеть его своим молчанием, как покрывалом, защищающим от бед ее такого уязвимого сыночка. Так она закутывала его в пушистое одеяльце, когда он был младенцем, чтобы никакой сквозняк…

«Чушь, — прикрикнула она на себя. Он — уже не младенец! Обращайся с ним, как со взрослым мужчиной, а это значит, что нечего прятать его от резких и беспощадных взглядов, и неважно, что это причинит ему боль. Он должен быть достаточно сильным для того, чтобы это вынести».

— Франка, я боюсь, — сказала она, — что Алану нехорошо. Он все время откладывает возвращение в Лондон. Он продолжает жить здесь… а это плохо. Конечно, я бы хотела привязать его к себе, чтобы отучить от бутылки, но как это сделать? Вот и сейчас он, наверное, сидит в каком-нибудь кабаке и оттягивается вином.

Они с Франкой столкнулись в прихожей: Беатрис только что вернулась из сада, где она вполсилы занималась цветочными грядками, а Франка как раз спустилась со второго этажа. Беатрис сразу отметила, как свежо выглядит эта молодая женщина. Кожа ее была покрыта густым красивым загаром, а волосы, выгорев на солнце, стали еще светлее. Было видно, что она полна жизни и ожидания. Ее тронула смерть Хелин, но из всех, кто так или иначе был причастен к этой трагедии, она единственная сохранила силы и бодрость духа. Собрав в кулак все свои пять чувств, она принялась заниматься хозяйством — ходила в магазины, готовила еду и стирала белье.

«Собственно, я не должна брать с нее плату за проживание, — подумала Беатрис, — без нее здесь просто все остановится».

Сама Беатрис была не в состоянии заниматься домом. Она с большим трудом избавлялась от потрясения, вызванного смертью Хелин. Потом еще эта история, рассказанная Кевином… Она бродила по дому, словно погруженный в транс лунатик, отгородившийся от всех событий пеленой нереальности. Единственное, на что Беатрис была еще способна реагировать — это на алкогольные проблемы Алана. Забота о сыне заполнила все ее бытие, заставив не думать о Хелин, о женщине, с которой она столько лет делила кров и которая так бессовестно ее обманула и предала — во всем, что касалось жизни и многого другого.

— Не думайте об этом, — сказала Франка в ответ на опасения Беатрис. — Думаю, что Алан сумеет взять себя в руки и хорошо распорядиться своей жизнью. Не спрашивайте меня, почему. Я просто это чувствую.

Беатрис внимательно оглядела ее.

— Вы хорошо выглядите, Франка. Я не узнаю в вас ту женщину, которая в сентябре прошлого года неожиданно появилась в доме. Здешняя жизнь пошла вам на пользу.

— На пользу мне пошла свобода, — возразила Франка. Она откинула волосы со лба жестом, напомнившим о неуверенности прежних дней. — Я начинаю понемногу снова верить в себя.

Беатрис хотела было спросить, принимает ли Франка таблетки, но вовремя напомнила себе, что не имеет права лезть в чужую жизнь. Таблетки были частным делом Франки, и кто знает, какие раны Беатрис бы разбередила, если бы спросила ее об этом.

— Должно быть, вы не слишком уютно себя чувствуете, очутившись во всем этом кошмаре. Никто не ожидал такого поворота, не правда ли? Мы, конечно, знаем о таких вещах — о преступлениях, чудовищных мерзостях, которые люди причиняют друг другу. Мир полон таких вещей, мы узнаем о них из газет и телевидения и как будто становимся их участниками. Они нас шокируют, ошеломляют. Но совсем другое дело, когда они касаются лично нас.

— Это трагедия, — сказала Франка, — но все же… — она помолчала, подыскивая подходящие слова. — Беатрис, мне, конечно, не следует этого говорить после всего того, что здесь произошло… но я чувствую, что стою на пороге новой жизни.

— Вам не следует за это извиняться, — сказала Беатрис. — У вас своя жизнь, у меня — своя. Своя жизнь была и у Хелин. У всех людей разные судьбы. Я вижу, что для вас настают хорошие времена, Франка. И не будем омрачать ваше настроение.

— Я хочу пойти на кладбище, положить цветы на могилу Хелин.

Беатрис улыбнулась.

— Вот и сделайте это. Да, кстати, ваш муж уехал?

— Позавчера. Он, наконец, сдался.

— И вы уверены, что действительно хотите развода?

— На все сто процентов, — ответила Франка.

2

Франка подошла к ограде кладбища, расположенного на южной окраине Сент-Питер-Порта, и толкнула калитку. На Франке были джинсы, которые в этот жаркий день немилосердно липли к ногам, футболка и соломенная шляпа. Стояла невыносимая, поистине июльская жара, установившаяся в День Освобождения. По сторонам улиц стояли толпы празднующих людей, цветы на грузовиках с откинутыми бортами сияли на солнце, соперничая друг с другом яркими красками. Играл оркестр, толпа пела «Land of Hope and Glory» и «Rule Britannia!». [2] Одетый как Уинстон Черчилль оратор обратился к толпе с пламенной патриотической речью, закончившейся известными словами бывшего премьера, до сих пор божественной музыкой звучавшими для ушей обитателей острова: «And our beloved channel islands will also be freed today!» [3] Ликующие крики толпы заглушали отдельные голоса. В этом шуме было невозможно расслышать собственные слова.