Удар ниже пояса

— Да знаешь, в этот раз сессия очень тихая будет. Последние-то две были, конечно, просто безумные. А теперь народ решил не напрягаться. К тому же немцы презентацию свою отменили. Лоренц заболел серьёзно. Так что сейчас пока планируем в среду, часам к трём, всю повестку дня закончить. А по моей ответственности только дежурное утверждение новых видов. Я вполне успею все подготовить вечером и в четверг возьму отгул.

— Ты смотри, Дима. — Ходунов положил руку на плечо Самойлову. — Из-за нас не стоит никаких лишних напряжений. Мы и сами себя развлечем.

— Да я и сам очень хочу передохнуть, — улыбнулся Самойлов. — Мы же здесь живем тоже в такой колее. Не с кем пообщаться нормально.

— Ну, гляди, — сказал Ходунов, протягивая Самойлову руку. — Спасибо тебе еще раз за встречу. До понедельника. Мы будем в половине десятого.

Простившись с Бобровым и Шутиковым, Самойлов вышел.

— Так, сейчас по местному 10.45, — сказал Ходунов. — Давайте в 11.20 спускаемся вниз. Вы дальше по коридору, так что заходите за мной.

— Одеваемся как? — спросил Шутиков. — Официально?

— Кто как хочет. — Ходунов усмехнулся. — Что ты всё коллективное решение хочешь найти? Действуй по собственному разумению. Есть оно у тебя?

— Поищем, — бодро ответил Шутиков. — Где-то точно было.

— Тогда дружно разбежались, — скомандовал Ходунов. — Жду вас через 35 минут.

— А мой-то четыреста тринадцатый, — сказал Шутиков, выходя из номера. — Как бы чего не вышло. Ты суеверный, Женя?

— Нет, но число «тринадцать» не люблю.

— Хорошая шутка.

— Да я серьезно.

— Ну, тогда очень хорошая шутка.

Войдя к себе в номер, Шутиков поставил чемодан в прихожей и, бросив на кровать сумку, запер дверь. Потом, быстро раздевшись, он босиком пошел в ванную.

С удовольствием, шумно отфыркиваясь, он принял душ и, уже вытираясь большим белоснежным полотенцем, вспомнил, что забыл вынуть из чемодана шлепанцы. Тихонько насвистывая, накинул на плечи полотенце и, оставляя за собой влажные следы, вышел из ванной. Он наклонился к чемодану и, уже двигая застежку «молнии», почувствовал что-то не то. Да, слишком уж легко и плавно она двигалась. И сама «молния» была другой. Шутиков перестал насвистывать и нахмурился. Он аккуратно довел застежку «молнии» до конца и открыл крышку.

Это был не его чемодан.

В чемодане лежали упакованные в коробки несколько дорогих рубашек, джинсы, легкий свитер, пакет с бельём, несколько носовых платков. Отдельно в прозрачном пакете лежали шикарные зеленые, шлепанцы с вышитыми золотыми вензелями.

Шутиков выпрямился, продолжая глядеть на раскрытый чемодан, и шумно вздохнул. Потом, продолжая сосредоточенно глядеть на чемодан, он тщательно вытерся. Взяв с кровати стоявшую сумку, он вынул оттуда джинсы. Одеваясь, он время от времени смотрел на лежавший на полу открытый чемодан. Одевшись, взял лежавшую на столе ручку с наименованием гостиницы и снова склонился над чемоданом. Опустив ручку до дна чемодана и отметив пальцем край чемодана, он приложил ручку с другой стороны.

— Так, — тихо сказал он и присвистнул. — Приехали.

Аккуратно выложив все содержимое из чемодана на кровать, он внимательно осмотрел дно. Потом, используя все ту же ручку, не торопясь, пробуя в разных местах, попытался отделить дно. Мягкое дно, закрепленное на липучке, достаточно легко отделялось. Отделив дно полностью по периметру, Шутиков приподнял его.

Узкое пространство между фальшивым и настоящим дном было забито черными блестящими пакетами с надписями «Кофе молотый». В одном углу тайника лежала довольно толстая пачка долларов.

Шутиков снова вздохнул, опустился на корточки перед чемоданом и задумался.

В 11.20 в дверь номера Ходунова постучали.

— Входите, открыто, — крикнул Ходунов, вставая с кресла.

В номер вошел Бобров, одетый в ковбойку и тренировочные брюки с яркими полосами по бокам. На ногах у него были девственно-чистые белые с черным кроссовки. За ним в коридоре стоял Шутиков.

Ходунов выключил телевизор.

— Так, ну я тоже готов. Пошли, на разграбление города у нас с вами часа четыре. А зачем ты сумку взял? — спросил он у Шутикова, запирая дверь. — Все равно в нее много не войдет.

— Я же говорю, сросся я с ней, — как-то нехотя ответил Шутиков. — Или она со мной. Привычка.

— Ну, гляди. А вот туфли эти ты точно зря надел. По магазинам бегать лучше в кроссовках. Так ты все ноги себе собьешь, точно тебе говорю.

Шутиков замялся, что было на него совсем не похоже. И вообще он показался Ходунову каким-то необычным, озабоченным.

— Понимаешь, какая штука, — выдавил Шутиков из себя наконец. — Прямо тридцать три несчастья.

— А что случилось? — встревоженно спросил Ходунов. — То-то я смотрю, ты какой-то не такой.

— Да, бутылка моя. Ну, в чемодане. Разбилась, и всё там залило. Ну, и кроссовки тоже. А потом стал там все разбирать, наклонился как-то резко, и ка-ак в спину ударит! Вступило что-то. В общем, одно к одному. Номер, наверное, виноват, — он криво улыбнулся, — четыреста тринадцатый.

— Да, это штука неприятная, — сочувственно сказал Ходунов. — По себе знаю. Так, может быть, тебе и не стоит сейчас с нами-то идти? Давай, ты скажи, что надо тебе купить, мы справимся, я думаю. Как сейчас-то самочувствие?

Шутиков, поморщившись, сделал несколько движений плечами.

— Да вроде ничего. Нет, точно, ничего. В конце концов, будет плохо, вернусь в гостиницу. Только вот бегать мне действительно пока не стоит.

— Да, конечно, — согласился Ходунов. — А то смотри, полежал бы.

— Ну, обидно лежать здесь. Я же здесь и не был никогда. Ладно, вызывай лифт, Валентин Евгеньевич, поехали. А кроссовки я себе все равно планировал новые купить. Так что первым делом их и куплю.

На следующее утро, когда в 8.15 за Ходуновым зашли его спутники, он уже успел прочитать документы, переданные ему Самойловым, и еще раз бегло просмотрел привезенные из Москвы бумаги по всем пунктам повестки дня.

— Привет, — поздоровался он с вошедшими. — Как самочувствие? Спина-то болит, Леня?

— Чувствуется, — поморщился Шутиков. — Но ничего, терпимо. А ты как, бегал?

— Еще как. Я встал, еще шести не было. Пробежался так хорошо, искупался. Здорово!

Шутиков снова показался Ходунову каким-то необычным — напряженным, непривычно задумчивым. Внимательно посмотрев на него, Ходунов удивленно поднял брови:

— О, слушай-ка, я только сейчас обратил внимание. Ты что, усы решил отпустить?

— А что? Не нравится?

— Нет, почему же. Вы как считаете, Валентин Евгеньевич? Хороши будут усы?

Бобров тоже удивился:

— Чего это ты вдруг? У тебя что, были они когда-то?

— Нет, — нехотя сказал Шутиков, поглаживая какую-то редкую, тщедушную поросль у себя под носом. — Сделаю жене сюрприз.

— Ты бы дал ей телеграмму, — посоветовал Ходунов. — А то она без подготовки-то может и не выдержать. Что называется, без слез не взглянешь.

— А, идите вы, — спокойно отреагировал Шутиков. — Вам бы только любой порыв задушить. Безразличен я к вашим инсинуациям. Ну, не дано вам понять. Жалко мне вас.

— Да нам и самим себя жалко, — не отставал Ходунов. — И как это мы не можем этого понять? Ну, ничего, со временем, глядишь, поймем.

Полдня они провели в парке на другой стороне озера. Пообедав по-советски, в номере у Шутикова, и отдохнув, решили прогуляться по набережной.

Оставив позади два моста и старинное, украшенное скульптурами здание электростанции, они пошли вниз по течению Роны. Пройдя небольшой участок набережной, застроенный солидными старинными домами, они подошли к вытянувшемуся вдоль реки на добрый километр громадному современному зданию. Дом этот сильно напоминал океанский лайнер, совершенно неожиданно оказавшийся на берегу стремительной горной реки. Как на настоящем корабле, у этого дома была палуба — грандиозная прогулочная площадка, которая начиналась для верхнего по течению конца дома с уровня первого этажа. Уклон реки на этом участке Роны был очень большим. Дойдя по этой горизонтальной площадке-палубе до конца дома по нагретому солнцем бетону и посмотрев вниз, вдруг обнаруживаешь себя на высоте десятого этажа и видишь далеко внизу покрытую пятнами белой пены голубую Рону.