У Кошки Девять Жизней

сама себе не поверила. Альберт тем более.

- Оля, идёмте. Прошу вас.

- А что... - она вдруг решилась. - А что будет потом? Что будет после ресторана?

- Оля! - голос у Альберта прозвучал оскорбленно. - Вы хотите обидеть меня. Вы хотите меня обидеть... Вы для меня лучшая из девушек, и, когда вы пытаетесь обидеть меня... поверьте, это больно.

- Простите, - сказала Оля. - Но вы не ответили на мой вопрос...

- Оля... - сказал Альберт серьёзно и как-то по-философски грустно, - Оля, я - мужчина. А мужчина пальцем к женщине не прикоснётся, если она этого не хочет. Вы не знаете этого - просто мужчин не видели.

На этом месте Оля хотела засмеяться. Но... что-то помешало ей. Оля молчала. Альберт прочитал это молчание, как согласие.

- В семь часов, - сказал он, - я за вами заеду. В семь часов - подходит?

- В семь часов... - Оля мялась. - Не знаю...

Она действительно не знала.

- Я приеду за вами.

- Хорошо, - Оля сказала быстро и положила трубку.

Она подошла к зеркалу. Стояла и внимательно смотрела на себя. Ей стало страшно. Страшно вот за это лицо, за эти глаза, за эти пышные волосы. К чему всё идёт? Чем кончится? Может ли такое закончиться хорошо?

Глава 10

Был полдень. Альберт сидел за столиком в "Южном". Перед ним стояла чашка кофе, в пальцах Альберт держал косяк с анашой.

Он мог спокойно курить марихуану в общественном месте - законы писаны не для всех.

Несколько лет назад анаша была для Альберта всем. Тогда он

только что освободился из лагеря, и водка не помогала забыться, уйти

из мира по-настоящему. Только косяк выручал...

Альберт уже начал дремать, когда услышал лязгание замка. Тяжёлые гулкие шаги охранника по коридору не будили его, но вот к скрежету замка Альберт привыкнуть не мог.

Он увидел двух конвоиров и с ними Карташова - здоровенного мужика с постоянно слезящимися глазами.

Такой визит в двенадцать ночи ничего хорошего означать не

мог. Про Карташова знали, что он начисто игнорировал общество женщин, а вот к мужчинам был неравнодушен. К нему в кабинет конвойные то и дело водили кого-нибудь. Карташов предпочитал молодых и женоподобных. Хотя для разнообразия мог побаловаться мужиком постарше, помужественнее.

Начальник тюрьмы никогда не прибегал к открытому насилию. Просто обьяснял очередной жертве, что выбора по сути нет. Выбор - это пуля конвойного в спину с последующей записью: "Убит при попытке к бегству".

Полгода назад один попытался проявить непослушание.

Карташов лично пропорол ему ломом живот и дал чёткое, внятное указание: не зашивать. Окровавленного зека отвели в камеру, где тот и скончался через несколько дней.

Сейчас Карташов зашёл внутрь, оглядел всех. Увидев Альберта, мягко прищурился. Кивнул конвойным. Те подошли к Альберту.

- Давай, встал!

Альберт поднимался, чувствуя, как у него холодеют все

внутренности.

Когда его вели по длинному и пустому коридору, очень хотелось разбежаться и что есть силы броситься лбом на твёрдую гладкую стену. Ноги начинали неметь, спина вспотела.

Альберта привели в кабинет Карташова. Здесь он увидел

большой удобный диван рядом со столом. Конвойные ушли.

- Давай, - сказал начальник, - раздевайся. Сделаем всё быстро, и пойдёшь спать. - Он снял с себя мундир. - А то я уснуть не могу - переработался сегодня.

Альберт не шевелился. Карташов тоже застыл.

- Эй, товарищ! - крикнул он. - Уснул что ли? Два раза тебя приглашать? По-быстрому давай. По-солдатски. В армии, что ли, не был?

Прошло с полминуты, и, поскольку Альберт не двигался и не

отвечал, то начальник шагнул к нему и дал сильно под дых.

- Глухонемых я не люблю, - сказал Карташов. - Глухонемые у меня в карцере отдыхают.

Альберт, согнувшись, лежал на полу. Он задыхался. Карташов обошёл его сзади и со всей дури засветил пяткой своего кованого сапога между лопаток.

Сознание у Альберта погасло. Всё пропало, ушло в кроваво-

красный туман. Когда очухался, то увидел перед собою лицо

Карташова.

- Ладно, друг, - сказал он. - Выбирай быстро: либо делаешь, что я хочу, либо сдыхаешь. Либо то, либо это.

Альберт приподнял голову. Изо рта у него потекла кровь.

- Всё ясно, - сказал Карташов, нахмурившись. - Видно ты

дурак. Другие будут умнее.

Он нажал кнопку, и в кабинет вошли двое конвоиров.

- Во двор его, - сказал Карташов.

Конвойные вытащили спотыкающегося, бледного, с

окровавленными губами зека и поволкли его из здания в тюремный двор. Сзади шёл Карташов.

- Здесь ты сдохнешь, - сказал он.

Конвойные воткнули в землю четыре столбика - на должном расстоянии один от другого. Альберта, пихнув на землю, приковали к каждому столбику за руки и ноги.

- Запомни, - сказал Карташов, наклонившись. - Запомни на всю жизнь - на столько часов, сколько тебе останется. Запомни: здесь один пахан - я. Других нету.

Он развернулся и ушёл. Ушли и конвойные.

Альберт лежал очень долго. Дикий холод. Спина отмёрзла, пропало ощущение времени. Утром Альберт увидел зеков - они ходили вокруг него, словно какая-то странная безостановочная карусель, но всё это было уже неясным, нечётким; оно гасло и появлялось опять...

Очнулся Альберт в грязной палате. Он начал восстанавливать в памяти случившиеся с ним события и постепенно дошёл до осознания факта, что Карташов помиловал его, сохранил жизнь...

Почему? Видимо, Карташову так захотелось. Просто захотелось, и всё.

... С тех пор прошли годы. Альберт теперь почти не прикасался к марихуане. Только иногда закуривал.

Сейчас, закончив косяк, он бросил его в недопитый кофе и встал из-за стола. Оставил на столе деньги и, не дожидаясь официанта, направился к выходу.

На улице Альберт увидел пожилого человека в сером пиджаке и с орденскими планками. Пётр Степанович, собравшись с духом, быстро подошёл к нему.

- Здравствуйте, - сказал он, пристально разглядядывая лицо кавказца, - мне надо ... мне надо поговорить с вами.

- Хорошо, - Альберт кивнул. - Идёмте.

К нему иногда приходили те, кто искал справедливости,

которой не находил в милиции или у местных властей. Альберт

привык к таким посетителям и обычно старался помочь. Он жалел

работяг, вынужденных влачить жалкую жизнь в ожидании всеобщего

счастья.

- Мою дочь изнасиловали, - сказал Пётр Степанович, выговаривая эти слова напряжённо и с трудом, словно бы перешагивая через что-то. - Она убила себя. Я хочу... Я хочу, чтобы эти подонки ответили...

Альберт остановился. Он уже слышал эту историю.

- Как её звали? Вера?

- Да ...

Альберт кивнул.

- Я разберусь ... разберусь с ними.

Пётр Степанович быстро достал из кармана и протянул

Альберту деньги. Альберт отодвинул его руку.

- Отец, - сказал он, - иди домой. Я разберусь.

Альберт, не задерживаясь, сошёл вниз по ступенькам кафе и через минуту уже пропал за углом большого здания.