Чудо в перьях

Цаплин даже остановился в дверях.

— Не отступлюсь я, Радимов! Ради будущих поколений, ради жизни на земле. Ишь, что задумал! Ты только и можешь, что строить, чтобы разрушать, и разрушаешь, чтобы строить! Ты губишь родную природу, пускаешь реки вспять, но я сорву с тебя маску! И все увидят, что ты гений хаоса!

— Ну наконец-то! — поднялся из-за стола Радимов и шагнул к гостю. — Понял, да? Значит, не зря я проводил эту наглядную агитацию? Если ты понял, то и другие поняли? Ведь чего только не делал для саморазоблачения! Ну хоть кто-нибудь, думаю, поймет наконец! Значит, мое старание дискредитировать великую и ложную идею оправдало себя?

Цаплин плюнул и хлопнул дверью.

— Опять я остался непонятый! — жалобно сказал хозяин. — Ну что ж, Рома, ты сам этого добивался.

И внимательно посмотрел мне в глаза. Но тогда я еще не понял значения этого взгляда.

8

Маршал Малинин все не мог закончить учения, поскольку «красные» и «синие» никак не могли сойтись в генеральном сражении, заплутав в нашей местности с ее многочисленными садами, коровниками, теплицами и силосными башнями. Маршал метался на своем вертолете по синему небу с ущербным лунным диском, выискивая полки, укрывшиеся от степного зноя в оврагах и балках. Иногда по нему открывали огонь на поражение. Иногда его супруга Елена Борисовна, чьи груди уже вываливались из тесных рамок экрана, взывала к заблудившимся среди степного приволья, садов, виноградников частям и соединениям, называла место и время для последнего и решительного сражения «синих» и «красных», и те внимательно выслушивали, отмечали на карте, сверяли часы, чтобы назавтра быть от этих мест как можно дальше. Солдаты лазили по садам, толпами ходили на танцы и дискотеки, где дрались с местной шпаной из-за девушек. А ночами отсыпались со своими подружками на сеновалах, либо просто в степи под яркими летними звездами, под замирающий стон цикад. Гауптвахта и дисбат были переполнены, по ночам арестанты вместе с караулом сбегали на «блядки», и не всегда возвращались в полном составе. Офицеры напропалую напивались, а очутившись под домашним арестом, строчили рапорты об увольнении из рядов вооруженных сил.

Уж такое было это лето. В конце концов корректные иностранные наблюдатели, ранее приглашенные на учения, в один прекрасный день собрали чемоданы и подались на родину, каждый на свою. Они сослались на положение, согласно которому их присутствие возможно при определенной численности войск, кажется, не мене двадцати пяти тысяч, а по их подсчетам управлению поддавались не больше двух-трех тысяч, в основном из заградотрядов, которые тоже разбегались…

Поэтому регулярные появления на домашних экранах Елены Борисовны привели лишь к увеличению спроса на телевизоры с большей диагональю, что отнюдь не могло решить проблему размещения ее волнующего бюста. Несколько раз я встречал в нашей мэрии совершенно поседевшего маршала Малинина. Он делал вид, что не узнает меня. Обычно он сидел на беспрерывных заседаниях, где хозяин цитировал любимых классиков, в частности утверждавших, что с Божьей стихией даже царям не совладать, не говоря уж о наместниках. Что нужно дождаться осенних дождей, которые загонят солдат в казармы. А пока будет стоять эта божественная погода — отнюдь не засуха, с веселым теплым дождиком, с радугами, с обильными урожаями вишни, груш, винограда и абрикосов — куда там берданка сторожей-инвалидов против гранатометов с ночным прицелом! Пока старушки будут по-прежнему, несмотря на запреты, закармливать воинов сметаной, варениками с творогом, благо надои в этом году тоже невиданные, армию маршалу не собрать. Конечно, никто не собирается сидеть сложа руки. С девушками проводится политико-воспитательная работа, в результате чего темпы роста абортов и венерических заболеваний несколько замедлились. Поголовно мобилизованы отряды юных следопытов, имеющих опыт по отысканию мест боевой славы, для поиска пропавших частей и соединений…

Маршал Малинин стрелялся. По-видимому, полагал, что это соберет его офицеров хотя бы на похороны. В первый раз пуля прошла извилистый путь в его атлетической груди, тщательно минуя все жизненно важные органы, и благополучно вышла под лопаткой.

В госпиталь к маршалу никто из офицеров не пришел. Пришел только хозяин и я, как бывший сослуживец, к тому же обязанный ему спасением. Малинин приказал вышвырнуть меня к такой-то матери. Ко мне подступилась парочка его десантников. Я их уложил рядышком на пороге его палаты. Все-таки мой комбат обучал меня персонально, готовя к высокому поприщу, в отличие от этих молодых и зеленых, насмотревшихся заокеанских боевиков.

Радимов наблюдал это действо, деликатно стоя в стороне, чтобы не мешать отправлению мужских самолюбий. Когда все кончилось и я отряхнул свой костюм, он вошел вслед за мной в палату, ту самую, одноместную, с двуспальной кроватью.

— А что вы хотите, мой маршал? — вопрошал хозяин, разводя руками. — Какая война может быть в раю? А то, что во вверенной моим тщаниям и персональной ответственности части нашей любимой страны наблюдается на данный исторический отрезок времени именно небесный рай, вы отрицать не можете. Во всех армиях, во все времена, ничто так не сплачивало вооруженные силы, как обычная полевая кухня. Особенно в местностях, где идут дожди, а голодное и озлобленное население прячется по развалившимся хижинам. В данном случае для ваших воинов существует альтернатива в виде благодати, ниспосланной Провидением на наш любимый Край… Наверно, нам следовало бы не так стараться и не превращать каждый стол в скатерть-самобранку, и это упущение будет учтено при дальнейшей работе, чтобы нашей державе не пришлось окончательно разоружиться… Но нет худа без добра, мой маршал. Ваши солдатики разбежались, но представьте, сколько новых воинов благодаря этому родят через положенное время наши девушки?

По-видимому, на него опять «нашло». Нечто подобное с ним уже случалось в одной из прежних его жизней, и потому он говорил как бы забывшись и по-старинному витиевато.

Придя в себя, он сообщил, что выход все-таки есть. Он видит его в скором открытии ЭПД, экспериментального публичного дома, что должно собрать в одно место хотя бы офицеров.

Малинин слушал с мрачным видом, не перебивая, думая о чем-то своем. Ночью он встал, разоружил своего охранника, отняв у того автомат, и выстрелил себе в рот.

Торжественное открытие ЭПД пришлось перенести из-за мероприятий, связанных с похоронами маршала. Я шел за гробом среди офицеров, прибывших в Крайцентр загодя, к церемонии открытия, как и предполагал мудрый наш правитель. Прекрасная вдова шла рядом, цепко держа меня под руку.

Над могилой Радимов сказал речь.

— Я хочу сказать прощальное слово о последнем Солдате! О человеке с большой буквы! О человеке Чести и Долга! С которым в эту могилу ушла целая эпоха. И — родилась новая! Этот великий человек ушел из жизни добровольно, чтобы освободить место для новых людей и идей! И соответственно новых людей, которых я вижу среди его доблестных соратников!

Елена Борисовна, не выдержав, громко разрыдалась и навалилась на мою руку. Я едва удерживал ее.

Офицеры, услыхав насчет «доблестных соратников», подняли головы от наручных часов, по которым сверялись, сколько осталось до пуска ЭПД в эксплуатацию, и с интересом уставились на оратора. О предстоящих перемещениях по служебной лестнице они уже были наслышаны, но вот кто конкретно? Сделав приличествующую моменту паузу, Радимов склонил голову.

— Спи спокойно, наш дорогой товарищ! Твое место в первой шеренге, откуда тебя вырвала пуля, не станет для наших врагов брешью в крепости, возведенной твоими стараниями. Твои товарищи еще теснее сомкнут свои ряды, а место павшего героя займет его товарищ из второй шеренги, подставив свою грудь под картечь и штыки!

По-видимому, он опять забылся, почувствовав себя где-то на Бородинском поле после сражения, о чем мне немало рассказывал. Будто я даже вынес его, раненого, на окровавленной шинели…