День исповеди

8

Яков Фарел был швейцарцем.

А также он являлся capo dell'ufficio Centrale vigilanza ^[9] — возглавлял ватиканскую полицию, причем находился на этой должности уже более двадцати лет. Он позвонил Гарри в пять минут восьмого, вырвав его из крепкого сна, и заявил, что им необходимо поговорить.

Гарри согласился на встречу, и вот спустя сорок минут один из людей Фарела вез его в машине по Риму. Они пересекли по мосту Тибр, проехали несколько сот ярдов по набережной и свернули на протянувшуюся между двумя колоннадами виа делла Кончилиацоне, упиравшуюся в безошибочно узнаваемый купол собора Святого Петра. Гарри был уверен, что они направляются именно туда, в расположенные где-то в глубине Ватикана владения Фарела. Но водитель неожиданно свернул направо и через арочный портал в древней стене въехал в паутину узких улочек, по сторонам которых возвышались старые неухоженные многоквартирные дома. Миновав два квартала, он резко свернул налево и остановил машину на борго Витторио возле маленькой траттории. Выйдя из машины, шофер распахнул дверь перед Гарри и препроводил его в тратторию.

Внутри оказался лишь один человек — мужчина в черном костюме, он пил кофе, стоя возле стойки бара спиной к двери. Ростом в пять футов и восемь-девять дюймов и с тщательно выбритыми остатками волос вокруг лысины, которая в свете висевшей прямо наверху лампы сверкала как лакированная.

— Спасибо, что пришли, мистер Аддисон.

Английский язык Якова Фарела был окрашен ярко выраженным французским акцентом. Голос у него оказался хриплым, будто он всю свою жизнь был заядлым курильщиком. И лишь после первых слов он поставил чашку и повернулся. Со спины было трудно разглядеть, насколько этот человек могуч, зато, оказавшись с ним лицом к лицу, Гарри понял это с первого же взгляда. Шея толщиной с ляжку дюжего мужчины, широченная грудь, обтянутая белоснежной сорочкой. Выбритая голова и широкое лицо с приплюснутым носом еще больше усиливали впечатление неимоверной силы. А крупные кисти рук выглядели так, будто их обладатель большую часть из пятидесяти с лишним прожитых лет проработал молотобойцем. Впечатляли и его глаза — серо-зеленые, глубоко посаженные, суровые. Их взгляд лишь на мгновение обратился к водителю, и тот без единого слова отступил на шаг, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь так, что отчетливо прозвучал щелчок замочного язычка. После этого взгляд Фарела остановился на Гарри.

— У нас с итальянской полицией разные сферы ответственности. Они охраняют город. А Ватикан — независимое государство, пусть и находящееся посреди Италии. Так что я отвечаю за безопасность целой нации.

Гарри инстинктивно оглянулся. Кроме них, в заведении не было никого. Ни официантов, ни бармена, ни посетителей. Только он и Фарел.

— Когда убили кардинала Парму, его кровь забрызгала мне лицо и рубашку. И запятнала облачение Папы.

— Я пришел сюда для того, чтобы оказать вам любую посильную помощь.

Фарел пристально взглянул на него.

— Я знаю, что у вас был разговор с полицейскими. Знаю, что они говорили вам. Я читал протокол. И рапорт, который ispettore capo Пио написал после вашей неофициальной беседы, я тоже читал. Меня интересует то, чего вы им не сказали.

— И что же я им не сказал?

— То, о чем они вас не спрашивали. Или же то, о чем вас спрашивали, но вы умолчали — возможно, намеренно, а возможно, и потому, что запамятовали или не сочли важным.

Если в первые минуты Фарел производил просто внушительное впечатление, то теперь он уже, казалось, заполнял собой всю просторную комнату. Гарри неожиданно почувствовал, что ладони сделались липкими и на лбу выступил пот. Он снова оглянулся. Никого. А ведь уже перевалило за восемь. Когда же сюда приходит персонал? Или посетители, желающие позавтракать или выпить с утра чашку кофе? А может быть, траттория открыта для одного лишь Фарела?

— Вам, похоже, нездоровится, мистер Аддисон…

— Наверное, я просто устал, доказывая полицейским, что ни в чем не виноват, тогда как они обращались со мной чуть ли не как с преступником. А встрече с вами я рад, потому что убежден, что мой брат не убийца. И чтобы доказать это, буду помогать вам всем, чем только смогу.

— Но ведь, мистер Аддисон, дело не только в этом…

— Что вы хотите сказать?

— Ваши клиенты. Вы должны их защищать. Вы не можете не понимать, что, если обратитесь в американское посольство, как собирались вчера, или наймете итальянского юриста для помощи в общении с полицией, шансы на то, что ваша история дойдет до средств массовой информации, будут довольно велики. Журналистам станет известно не только о наших подозрениях касательно вашего брата, но и о вас лично. О том, кто вы такой, чем занимаетесь и чьи интересы представляете. А ведь все это люди, которым вряд ли захочется оказаться хоть каким-то боком, пусть даже чисто случайно, связанными с убийством кардинала-викария Рима.

— И кого же, по вашему мнению, я…

Фарел не дал ему даже закончить фразу и с ходу назвал полдюжины имен голливудских звезд первой величины, которые и впрямь являлись давними клиентами Гарри.

— Добавить еще, мистер Аддисон?

— Откуда вам это известно?

Гарри был потрясен и разгневан. Списки клиентуры в их фирме держались в строгом секрете. А происходившее свидетельствовало о том, что Фарел не только основательно изучил его прошлое, но и имел в Лос-Анджелесе связи, способные обеспечить его весьма труднодоступной информацией. Его знакомые, несомненно, были богатыми и могущественными людьми, что само по себе выглядело страшновато.

— Не будем сейчас касаться вопроса о виновности или невиновности вашего брата и ограничимся чисто практическими вопросами. Ведь именно поэтому вы сейчас беседуете со мной, мистер Аддисон, — с глазу на глаз и по вашей доброй воле, — и наша беседа продолжится, пока я не решу ее закончить. Ведь вам следует защищать собственный успех, верно? — Его левая рука медленно поднялась — лишь затем, чтобы почесать голый череп над левым ухом. — Сегодня отличный денек. Почему бы нам с вами не прогуляться немного?

Они вышли на улицу — лучи утреннего солнца только-только озарили верхние этажи близлежащих домов.

Фарел свернул налево, на виа Омбреллари — узкую мощеную улочку без тротуаров, по сторонам которой многоквартирные дома чередовались с барами, ресторанами и аптеками. По противоположной стороне улицы немного впереди шел в ту же сторону священник. Чуть дальше двое мужчин шумно грузили пустые бутылки из-под вина и минеральной воды в грузовой микроавтобус, стоявший возле входа в ресторан.

— О смерти вашего брата вам сообщил мистер Байрон Уиллис, ваш партнер по юридической фирме. — Это был не вопрос, а уверенное утверждение.

— Да…

Так значит, Фарел знал и это… И занимался он точно тем же самым, чем накануне Роскани и Пио, — пытался запугать его и вывести из равновесия, давая самым определенным образом понять: кто бы что ни говорил вслух, он, Гарри, все равно остается подозреваемым. И уверенность Гарри в полнейшей своей непричастности к преступлению не значила ровным счетом ничего. Да он и сам за время обучения на юриста хорошо усвоил, что на протяжении истории человечества в тюрьмах, на каторгах и даже на виселицах оказывалось множество совершенно невинных людей, мужчин и женщин, причем преступления, в которых их обвиняли, по большей части не шли ни в какое сравнение с тем, которое расследовалось сейчас в Риме. Это нервировало и даже, что уж там скрывать, пугало его. К тому же Гарри знал, что его состояние заметно со стороны, и это еще сильнее его удручало. А то, что Фарел целенаправленно углубился в его профессиональную деятельность, придало всему происходящему совершенно определенную направленность. И еще, ватиканский полицейский получил дополнительные возможности, и очень немалые, поскольку обрел доступ к самым потаенным сторонам жизни Гарри и одновременно дал ему понять, что деваться все равно некуда.