Безмолвный Джо

Пока спокойно. Большинство этих ребят могут ладить друг с другом. А тех, кому это не удается, помещают в модуль "Ж" под усиленную охрану или в изолятор, модуль "Е", где питаются раздельно в своих камерах. И еще столовая именно то место, где и случаются беспорядки, если им положено случиться. Стычки, как правило, скоротечны. Никто ничего не успевает заметить.

На прошлой неделе молодой мексиканец пырнул ножом здорового негра, чтобы укрепить свой авторитет. И черные постараются при удобном случае вернуть должок. А если в воздухе пахнет крупными разборками – типа тех, слухи о которых докатились из Сан-Квентина и Пеликан-Бэй, – мы, охранники, должны это учуять заранее. Обычно этому предшествует какая-то необычная успокоенность наших подопечных. В их поведении появляются нехарактерные для них штрихи: заядлый обжора недоедает свой обед; обычно добродушный парень смотрит на тебя исподлобья; вдруг все отказываются принимать душ или посещать комнату отдыха. И становится ясно: судя по запаху, что-то надвигается.

У заключенных всего пятнадцать минут, чтобы поесть к покинуть столовую. Обычно их глаза опущены вниз. Тюремные тапочки без шнурков монотонно шаркают по полу. Проходя мимо охранника, все выворачивают карманы.

Заключенные посещают столовую в составе своих банд-бригад, или, по-тюремному, каров. Наша тюрьма, известная как "коричневая", в основном заселена латиноамериканцами. Поэтому у нас целых два латиноамериканских кара – один состоит из граждан США, а другой – из нелегалов. Еще есть азиатский и черный, или негритянский, кар. Кар белых зеков называется "Дятел". У каждой шайки есть свой вожак. Это самый крутой, лидер. Когда у нас возникают какие-нибудь проблемы, мы связываемся с этим крутым и поручаем ему восстановить дисциплину. В противном случае наказываем всю шайку. В тюрьме без постоянного подкручивания гаек не обойтись.

После ленча сержант Делано велел мне отправиться домой и там оставаться.

– Джо, с тобой хотят поговорить ищейки, занимающиеся в нашем управлении вопросами, связанными с применением огнестрельного оружия. Сержанты Меринг и Зуссман. Не о чем беспокоиться, ты все сделал правильно. Им не за что тебя ущучить. А потом, у тебя такой вид, что не мешало бы немного отдохнуть.

– Я могу выходить на работу?

– У тебя оплачиваемые отгулы. Вот и пользуйся. Сгоняй на пляж. Потрахайся с девочкой. Порыбачь.

– Я бы предпочел поработать.

Проблема заключалась в том, что лучше работы мне ничего не удавалось. Моим миром был Центральный тюремный комплекс, так же как раньше моим домом был Хиллвью, пока Уилл Трона не забрал меня.

– Иди.

Препираться я не стал. Я так вымотался, что с трудом доплелся до стоянки. Внутри опять зазвучал тот издевательский голос, но я так устал, что уже не прислушивался к нему, как прежде.

Я механически переставлял ноги и говорил себе, что Уилл умер, но жизнь продолжается, жизнь продолжается, жизнь продолжается.

Когда я наконец добрался до машины Уилла, около нее топтался агент ФБР, внимательно осматривая "БМВ". Его звали Стив Марчант. Около тридцати трех лет, стройный, крепко сбитый и прямой как линейка.

– Думаю, я мог бы заняться расследованием этого убийства, – сказал он.

– Им уже занимается полиция Анахайма.

– Чушь – им занимается ваша контора. Дело ведут Берч и Одеркирк. Шериф настоял на этом, поскольку убит один из его людей.

Я не знал, что на это сказать. И размышлял, чем все обернется, когда коллеги по управлению начнут расследовать убийство моего отца. У Рика Берча из отдела убийств надежная репутация. Я как-то пересекался с ним – это был пожилой, выдержанный и толковый следователь. Одеркирка я не знал.

– Джо, посмотри, ты видел Уилла с этой девчонкой прошлым вечером?

Он показал мне школьную фотографию стандартного формата, низко держа ее на ладони и прикрывая от посторонних взглядов. Словно хотел продать мне то, что сам украл.

Впрочем, ответ меня не затруднил.

– Ага, – сказал я, – это Саванна.

– Выходит – в точку, – удовлетворенно заметил он. – А теперь опиши мне, во что она была одета.

Я рассказал ему, что он просил.

– С ней все в порядке, Стив?

– Она исчезла.

– А что ты сам можешь мне о ней рассказать?

– Совсем ничего. Лучше посмотри вечерние теленовости в 5.30.

– Но все-таки что с ней?

– Новости в 5.30. Это пока все, что могу предложить.

Он приблизился вплотную, пристально всматриваясь мне в глаза.

– Джо, ты видел стрелявшего прошлым вечером?

– Нечетко.

– Не отчаивайся, Джо. Невозможно везде быть и все видеть. Крепись. Мы разыщем эту погань и отправим его на переплавку в Сан-Квентин.

– Благодарю, сэр. Буду очень признателен.

– Зайди ко мне в контору завтра утром часиков в восемь, лады? Зачем – узнаешь после новостей. Я хочу расспросить тебя обо всем, что ты помнишь об этой девчонке, и по крайней мере дважды.

Я позвонил маме из машины. Голос у нее немного окреп, но в нем явно чувствовалось глубокое горе.

– Уилл-младший и Гленн прибудут в округ Ориндж через час, Джо. На днях приедут и их семьи.

– Я встречу их, мама.

– Я уже лечу.

– Встретимся у памятника.

Она сообщила мне номер рейса и время прибытия, сказала, что любит меня, и повесила трубку.

Я встретил маму у памятника Джону Уэйну, огромной бронзовой копии артиста – верхом и в полном ковбойском облачении. Я обнял ее, и она, зарыдав, обхватила меня руками. Я слышал ее плач и раньше, но не такой, как теперь: сильная дрожь, сопровождаемая рыданиями, волнами пронизывала ее тело с ног до головы. Я отвел маму к скамейке, и сидевшие там люди с пониманием подвинулись, дав нам место.

Слегка успокоившись, она посмотрела мне в глаза, мягко провела ладонями по моему лицу и спросила, как я себя чувствую. Мама – единственный человек на свете, которому позволено это делать: касаться обеих сторон моего лица. Я сказал, что со мной все в порядке, и мы, понимая, что это ложь, отправились к терминалу встречать Уилла-младшего.

Час спустя все четверо на двух машинах, проскочив мимо толпы репортеров с фотоаппаратами и видеокамерами, мы подъезжали по длинной тенистой аллее к нашему старому дому на тастинских холмах. Пока мама доставала из сумки ключи, мы молча стояли у парадного подъезда. Я вдыхал запах эвкалиптов и роз, которые мы всегда особенно любили. Я смотрел на старую дверь красного дерева с врезанным окошком, сознавая, что это та самая дверь, которая распахнулась передо мной двадцать лет назад, открывая путь мечтам и самым счастливым дням моей жизни. Наш дом.

Но, войдя внутрь, я почувствовал, что теперь это превратилось в пародию на счастье и мистификацию исполнившихся мечтаний. Дом Уилла, но без самого Уилла.

Я притворил за собой дверь, оглянулся на мать и братьев, но все они отвели глаза.

"Ты убил его, ты убил его, ты убил его, ты убил его..."

– Я его не убивал, – сказал я им.

– Что это значит, Джо? – удивился Уилл-младший. Он положил руку мне на плечо и повел в гостиную.

Из событий последующих двух часов я многое забыл, кроме того, что это были худшие часы в моей жизни.

Дом. Я вывел из гаража свой "мустанг" и поставил туда "БМВ" Уилла. Окна оставил открытыми. Посидел минуту задумавшись.

Потом, прихватив кейс Уилла, я вернулся в дом. У меня было три больших встроенных в пол сейфа – в спальне, во второй ванной комнате и в кладовке. Дом был построен в 1945 году на возвышенном фундаменте, что облегчило их установку. Я открыл сейф в кладовке.

Чтобы освободить место, я вытащил "смит-магнум" калибра 0,357 и одну из своих деревянных шкатулок. В этих шкатулках хранятся памятные мне вещи – камни, раковины, перья, всякие безделушки, записки, небольшие подарки. Среди них – первый подарок Уилла: книга под названием "Шэг – последний бизон прерий". Я как раз читал библиотечную копию этой повести, когда Уилл первый раз беседовал со мной в Хиллвью. Мне тогда было пять лет. А уже в следующий раз он принес мне книгу.