Сингл и Сингл

— Меня вырвет, — предупредил он Брока, когда они поднимались на холм. — Со мной такое всегда. Выворачивает, даже когда я вижу на обочине дохлую собаку. Смерть и я просто несовместимы.

На что Брок лишь улыбнулся и покачал головой, как бы говоря, что в мире есть место самым разным людям.

Двое англичан стояли бок о бок рядом с оцинкованной железной ванной. Директор больницы, главный врач, мэр и его свита расположились с другой стороны на небольшом возвышении с прилипшими к лицам улыбками. Между ними, обнаженный и лишившийся половины головы, застыл мистер Альфред Уинзер. В позе зародыша на кубиках льда из автомата на главной площади у подножия холма. На столике с колесиками, стоявшем у его ног, меж тубами спрея от мух лежал чей-то недоеденный завтрак. В углу мерно жужжал электрический вентилятор, рядом с дверью древнего лифта, который, как предположил консул, использовался для транспортировки тел. Той же цели служил и металлический желоб, приставленный к забранному решеткой окну. Иногда мимо шуршали шины машин «Скорой помощи», иной раз слышались торопливые шаги: кто-то нес добрую весть живым. Пахло гнилью и формальдегидом. От этого запаха у консула першило в горле и конвульсивно сжимался желудок.

— Вскрытие проведут в понедельник или во вторник, — хмурясь, переводил консул. — Патологоанатом сейчас в Адане, очень занят. Лучший специалист в Турции. Сначала вдова должна опознать покойного. Паспорта нашего друга недостаточно. И еще, это самоубийство.

Все эти откровения шептались в левое ухо Брока, тогда как последний продолжал разглядывать труп.

— Простите, Гарри? — взгляд сместился на консула.

— Он говорит, это самоубийство, — повторил консул. А постольку Брок не отреагировал, добавил: — Самоубийство. Честное слово.

— Кто говорит? — спросил Брок, словно до него медленно доходил смысл услышанного.

— Капитан Али.

— Который из них, Гарри? Будьте так любезны, освежите мою память.

Но Брок и так знал, о ком речь. Задолго до заданного вопроса его небесно-синий глаз выхватил улыбающегося, сонного капитана местной полиции в отутюженной серой форме и очках в золотой оправе, которыми тот очень гордился. В сопровождении двух подчиненных в штатском он расположился на периферии мэрской свиты.

— Капитан говорит, что провел тщательное расследование и уверен, что вскрытие подтвердит его выводы. Самоубийство в состоянии алкогольного опьянения. Дело абсолютно ясное. Он говорит, что вашего приезда и не требовалось, — добавил консул с очень слабой надеждой, что Брок отреагирует на эти слова предложением покинуть морг.

— Что именно подразумевается под самоубийством, Гарри? Пожалуйста, спросите его! — Брок возобновил терпеливое изучение трупа.

Консул переадресовал вопрос капитану.

— Смерть от пули. Он застрелился. Пустил пулю себе в голову.

Брок опять оторвался от трупа. Посмотрел на консула, на капитана. Его глаза с морщинками в уголках вроде бы лучились благожелательностью. Но консула они пугали.

— Понятно, понятно. Да. Благодарю вас, Гарри, я уверен, что вы все перевели правильно. Но… — Брок вроде бы запнулся, не зная, как продолжить, но пауза не затянулась. — Если мы собираемся отнестись к версии капитана серьезно, Гарри, а таковы, несомненно, наши намерения, он, возможно, объяснит нам, как человек может вышибить себе мозги со скованными за спиной руками, поскольку такие раны на запястьях нашего друга, по моему разумению, могут появиться только от наручников. Пожалуйста, Гарри, спросите его об этом от моего имени. Вновь отмечу, вы превосходно владеете турецким.

Консул обратился к капитану, капитан ответил, подкрепляя свои слова движениями рук и бровей, его глаза прятались за затемненными стеклами очков в золотой оправе.

— Следы от наручников уже были на запястьях нашего друга, когда он приземлился в аэропорту Далама-на, — должным образом переводил консул. — У капитана есть свидетель, который может подтвердить, что видел их.

— Приземлился на чем, Гарри, пожалуйста? Консул перевел вопрос.

— Он прибыл вечерним рейсом из Стамбула.

— Обычным рейсом? На обычном пассажирском самолете?

— «Турецкие авиалинии». Фамилия нашего друга есть в списке пассажиров. Капитан с радостью покажет его вам.

— И я с радостью взгляну на него, Гарри. Пожалуйста, скажите ему, что я потрясен усердием, с которым он выполняет свою работу.

Консул сказал. Капитан с достоинством принял комплимент Брока и продолжал выкладывать свои аргументы, которые тут же переводились на английский.

— Свидетель капитана — медицинская сестра, которая сидела в самолете рядом с нашим другом. Лучшая медицинская сестра региона, очень известная. Ее так озаботило состояние запястий нашего друга, что она умоляла его поехать с ней в клинику сразу после приземления, чтобы сделать перевязку. Он отказался. Заплетающимся языком. И по пьяни даже оттолкнул ее.

— Ай— Яй— Яй.

На возвышении по другую сторону ванны капитан разыгрывал описываемую им сцену: Уинзер, мешком сидящий в кресле самолетного салона, Уинзер, отмахивающийся от медсестры, всем сердцем стремящейся помочь ему, Уинзер, угрожающе поднимающий руку.

— Второй свидетель ехал с нашим другом в автобусе из аэропорта Даламана, — перевел консул следующую порцию информации, полученную от капитана.

— Так в город он приехал на автобусе? — радостно полюбопытствовал Брок с милой улыбкой. — Сначала обычный пассажирский рейс, потом обычный пассажирский автобус. Ну и ну. Он, между прочим, ведущий адвокат одной из самых крупных финансовых фирм лондонского Уэст-Сайда и, надо же, пользуется общественным транспортом. Рад это слышать. Пожалуй, по возвращении в Лондон следует прикупить их акций.

Но консул не отвлекался.

— Наш друг и второй свидетель сидели рядышком на заднем сиденье автобуса. Второй свидетель — вышедший в отставку полицейский, самый любимый полицейский здешних мест, отец крестьян. Он предложил нашему другу свежий инжир из пакета, который вез с собой. Наш друг чуть не полез на него с кулаками. У капитана есть произнесенные под присягой и подписанные показания этих двух важных свидетелей, а также водителя автобуса и стюардессы самолета. — Капитан замолчал на случай, если достопочтенный джентльмен, прибывший из Лондона, захочет задать вопрос. Но вопросов у Брока, похоже, не нашлось, и лишь улыбка, гуляющая по его лицу, выдавала безмерное восхищение. Улыбка эта подвигла капитана на новые подвиги. Он встал у мраморно-белых ног Уинзера и указал на израненные запястья.

— Далее, эти раны оставлены не турецкими наручниками, — в голосе консула не слышалось и намека на шутку. — Турецкие наручники видны сразу, потому что они более человечные, причиняют меньше вреда заключенному. Капитан предполагает, что нашего друга арестовали в другой стране, а потом он то ли бежал, то ли ему предложили покинуть эту страну. Капитан хотел бы знать, не числится ли за нашим другом преступлений, совершенных до того, как он прибыл в Турцию. А также не совершены ли эти преступления под действием алкоголя. Он хотел бы помочь вам в этом расследовании. Он очень уважает методы английской полиции. Он говорит, что нет такого преступления, которое он и вы на пару не смогли бы раскрыть.

— Скажите ему, что я очень польщен, пожалуйста, Гарри. Всегда приятно раскрыть преступление, даже если это всего лишь самоубийство. Однако в части преступлений, совершенных нашим другом в других странах, я должен его разочаровать. По всем документам наш друг кристально чист.

Перевод последней тирады прервали гулкие удары в стальную дверь. Директор больницы поспешил ее открыть, и в морг ввалился усталый курд с ведром льда и клизменной трубкой. Сунул один конец трубки в ванну, засосал второй, и талая вода полилась из ванны на пол и по канавкам в полу — к канализационному стоку. Курд вывалил свежий лед в ванну и удалился. Консул метнулся за ним, согнувшись пополам, зажимая рот рукой.

— Я не бледный. Это освещение, — хрипловатым шепотом заверил он Брока, когда вернулся.