Черные земли

В двадцать втором году девятилетний Матвей оказался в детдоме. На вопрос, кто у него родители, он, не задумываясь, ответил: «Матросы. И отец - матрос, и мать… На «Араксе» красными плавали. В войну погибли».

Тяжелыми были у Матвея детство и отрочество. А потом как-то легко помчалась его жизнь. Не понравилось на буксирном пароходе, и он, не размышляя, кинул судно, сошел на берег, поступил на ремонтный завод. И тут долго не пробыл - показалось тяжело, - завербовался на Сахалин. До срока уехал и оттуда, оформив выезд по болезни, хотя был здоров. Так, без привязанностей, без большой дружбы с кем бы то ни было, легко сходясь и без труда расставаясь, бродил и ездил по стране Матвей Кондрашов до самой войны.

Отечественную войну Матвей пробыл на фронте. Был ранен и легко и тяжело, приходилось ходить в разведку и быть ординарцем командира батальона, воевать «на броне танка» и нести службу в комендантском взводе. Получал взыскания и награды. Демобилизовавшись, без большой охоты, - просто последний случайный попутчик в эшелоне похвалил эту работу, - поступил в отдел госбезопасности в крупном уральском городе.

Здесь в 1949 году и произошла встреча Матвея со старшим братом Андреем.

Андрей торопился по срочной командировке в Железногорск и пробыл у брата всего несколько часов, дожидаясь своего поезда. Он захватил с собой записку Матвея к начальнику оборонного завода с просьбой о помощи и оставил свой московский адрес.

Матвей был безмерно обрадован встречей с так негаданно отыскавшимся братом. Потом забеспокоился. Оказалось, что его родители не погибли в гражданскую войну, как он все время думал и писал в личном деле, а, по рассказам Андрея, дожили до глубокой старости: отец - работая на заводе, а мать - ведя домашнее хозяйство. И умерли прошлый год, почти в одночасье, - сперва отец, а через месяц - мать. Андрей обещал прислать их фотографии. Необходимо было срочно изменить в личном деле данные о своих родителях, но Матвей ничего о них не знал. На радостях он даже толком не расспросил брата, где и сколько времени жили их старики… И он решил обождать возвращения брата, тем более, что тот обещал обязательно заехать на обратном пути.

Андрей из Железногорска не заехал. Одно из писем на московскую квартиру вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».

Потом в Железногорске на оборонном заводе произошла крупная авария. Матвея послали туда.

Только вернувшись оттуда, Матвей подал рапорт о своей встрече с братом и просил изменить в личном деле данные о родителях. Долго не было ответа.

Быстро увлекающемуся и так же быстро впадающему в уныние Матвею Кондрашову вдруг показалось, что ему перестали доверять, что к нему относятся настороженно. Он дал волю своей мнительности, допустил несколько ошибок и его понизили в должности. Это его оскорбило, обидело, и он подал рапорт с просьбой об увольнении из органов госбезопасности. Ему отказали. Он добился отпуска, хотя как раз в это время в отделе было много работы.

В Крыму как-то ночью, когда Матвей сидел один на пустынном берегу моря, к нему подошел крепко сложенный незнакомый мужчина и без обиняков предложил ему работать на иностранную разведку. Матвей кинулся на незнакомца, но был сбит с ног ударом в висок.

Очнувшись, он обнаружил в кармане записку: «Ты сын крупного волжского рыбопромышленника. Брат твой - белый офицер. Ясно?»

- Так вот почему я помню пароход… вазы… конфеты… - с тревогой прошептал он.

Обеспокоенный Матвей Кондрашов немедленно выехал домой. Таясь, исподволь он начал наводить справки, и все подтвердилось!.. Его отец был крупным рыбозаводчиком и расстрелян за участие в восстании белоказаков в Астрахани. Брат Андрей, белый офицер, бежал за границу. Мать умерла в восемнадцатом году. Выходило, что он, Матвей Кондрашов, утаил от всех свою родословную, скрыл, чтобы пролезть в органы госбезопасности. Окончательно испугавшись, Кондрашов замкнулся. Мнительность его стала беспредельной: любое неосторожное слово сослуживца надолго выводило его из равновесия. Не желая открыть свое прошлое, он затаился, ожидая удобного случая, чтобы уйти по собственному желанию с работы, которой он стал бояться. Ошибки участились. Начальник несколько раз пытался узнать, что заставило Кондрашова так резко измениться. Это еще больше пугало Кондрашова.

Вскоре в отделение, где работал Кондрашов, пришло письмо о его отце и брате. Начальник, внимательно выслушав Матвея, спросил:

- А почему вы ничего не сказали о встрече в Крыму с человеком, который опознал вас и рассказал вам все о родственниках? Вы не поверили ему?

Кондрашов заволновался, с испугом и радостью подумал, что начальнику ничего не известно о предложении незнакомца, и, утаивая это, ответил:

- Да, он говорил… Но я… я не верю.

- Не верите?.. А после Крыма вы не справлялись в архивах об отце и брате?

- Справлялся…

- Почему же вы об этом молчите? Ведь вы быстро доложили о встрече с братом в сорок девятом году. Почему же сейчас?..

Кондрашов вместо прямого ответа с надеждой и страхом сбивчиво заговорил о беспризорном детстве, о скитаниях и невзгодах. Потом - о войне. В его рассказе все было нерадостно и тяжело.

Внимательно выслушав его, начальник повторил свой вопрос:

- Почему скрываете?

Кондрашов долго молчал. Потом, осиливая себя, с трудом выговорил страшное слово:

- Испугался…

- Чего? - вздохнул начальник, явно понимая, что ответит Кондрашов.

И Кондрашов, видя, что обман невозможен, со злобой на самого себя, сказал:

- Увольнения из органов. Кто я тогда? Я подам рапорт об уходе!..

- Да-а, - вздохнул начальник. - Вообще говоря, Кондрашов, вы достойны увольнения и по самой простой причине: вы не верите в честность работников органов безопасности, а точнее: вы не верите самому себе! - начальник замолчал, ожидая, что предпримет Кондрашов. И если бы тот, хотя бы единым движением дал понять, что просит о снисхождении - его участь была бы решена, и как раз так, как он хотел. Но Кондрашов сидел с каменным лицом, у него не дрогнул ни один мускул на лице, и от этой железной выдержки что-то заныло в душе начальника и он поверил, что испуг Кондрашова был минутной слабостью человека, еще неопытного в таких делах. Начальник спокойно сказал:

- Обо всем я доложу в центр. Попрошу оставить на работе… Для вас это сейчас очень важно. Я верю вам…

Кондрашов с глубоко спрятанной тревогой смотрел на начальника. Хотелось спросить: «Почему ему, Кондрашову, верят? Почему он должен остаться в органах?» И не спросил, сердце сковало страшной догадкой: «Будут выяснять связь с братом? Я писал ему письма! Что я писал?.. Не помню!.. Нет, уйти. Немедленно уйти!.. Но просить сейчас об этом опасно - будет подозрительно!»

…Через два месяца лейтенант Кондрашов один в двухместном купе ехал в приволжский город на новое место службы. На вид он был так же бодр и спокоен, как прежде, но внутренне это был уже разбитый человек. Назначение в родной город доконало его. Мысль, что его посылают служить в родные места только затем, чтобы легче было проверить его честность, не давала ему покоя.

За окном лежали ровные без горизонта степи: желтые, раскаленные и безлюдные. Казалось, поезд никогда не преодолеет этих безмерных пространств.

Матвея Кондрашова угнетало одиночество, давила догадка: «Это ссылка… Меня ссылают…»

Наконец-то в купе сел попутчик. Веселый, возбужденный, он рассказал как вчера отстал от поезда, застрял в этой пустыне, а сегодня по телефону через Саратов еле сумел заказать себе место в мягком вагоне. Он шумно выложил на столик у окна продукты и хлебосольно пригласил Кондрашова совместно перекусить, как он сказал, чем бог послал. Потом с беззаботной улыбкой толковал о жаре и верблюдах, о вкусных дынях и соленой воде в колодцах, удивлялся, как живут в таких краях люди, и говорил, что он не согласился бы здесь добровольно прожить даже неделю.

- Прямо ссылочные места, - вздохнул он и впервые серьезно посмотрел на Кондрашова.