На сопках Маньчжурии

Зазвонил телефон внутренней связи, когда Гурген Христианович разбирал утреннюю почту, часто поглядывая на свои карманные часы на ремешке, лежавшие подле письменного прибора, выполненного под морскую раковину.

— Алё-о! Говорите! — поднял трубку Наголян.

Дежурный на пропускном пункте сообщил:

— Здесь господин Лю-пу-и!

— Пропустите! — распорядился Наголян. Он владел японским языком так же свободно, как и китайским. Положив трубку на аппарат, он облегчённо вздохнул, потёр свой большой нос и спрятал в карманчик жилета часы. Запахнул форменный китель.

— Можно к вам, уважаемый Гурген Христианович? — На пороге стоял смуглый скуластый мужчина. Чёрные усы придавали ему вид разбойника. Его можно было принять и за китайца, и за монгола или забайкальского челдона.

— Здравствуйте, господин заводчик! — ответил Наголян по-китайски.

— Ваньсуй! — Пожелав «десять тысяч лет благоденствия» капитану славной армии микадо, Лю-пу-и, низенький посетитель с кепкой в руке и в свободном плаще, присел на краешек затёртого стула у простенка. Поддёрнул полосатые, узкие в щиколотках брюки. В комнате запахло чесноком.

— С чем пожаловали? — Наголян прошёл к окну, поправил астры в вазе, меняя их местами.

— Ма-ма ху-ху, — смиренно отозвался Лю-пу-и.

Наголян, поняв китайское присловие, нахмурил густые брови.

— Если ничего особенного, так зачем отнимаешь у меня время, уважаемый?

— Партия консервов для доблестных военных задержится. Прессовальный станок вышел из строя.

— Цхао! — ругнулся по-китайски Наголян. — Ничего особенного!

— Мей-ю фазца! — опустил тёмные глаза Лю-пу-и.

— Ему, видите ли, не повезло! А солдаты славной армии великого священного микадо должны страдать?!

— Вот новый срок, господин капитан! — Заводчик протянул Наголяну мятый листок. Гурген Христианович распрямил его на ладошке.

— И это вы называете — новый срок?!

— Ночи пожертвуем, господин, на исправление поломки!

— Как могли прийти ко мне, когда сорван срочный заказ Военной миссии! — Наголян стукнул кулаком по столику. Искусственная ракушка подскочила. — Что доложу полковнику Киото?..

— Мей-ю фазца!

— Отправлю в «Великий Харбин», там освежат вашу память! Пощекотят ваши пальчики!

— Помилуйте, капитан! — Лю-пу-и простёр вперёд руки. — Завод «Вэгэдэка» всегда исполнял… случайность…

— Не повезло! — Капитан рывком придвинул к себе телефон, делая вид, что намерен вызвать конвоира.

— Не губите! — Лю-пу-и бухнулся на колени, будто свалился со стула.

— Сегодня же конвейер пустить!

— Постараемся, господин! Хотя не знаю…

— Не знаете?! — оборвал его Наголян. — Навестите мадам Гречко в Модягоувке — погадает! Вот вам последнее предупреждение! — Наголян вынул из внутреннего кармана военного кителя заранее сложенную вчетверо бумажку Лю-пу-и сунул её за обшлаг плаща и попятился к двери.

— Карапчи только и умеете! — Наголян зыркал горящими от негодования глазищами.

— Оскорбляете, капитан! Воруют ерги-бродяги. Моя фамилия исходит из рода Сунь-чжан-мао!

— Ну и что? Что из этого следует? Это позволяет вам срывать поставки для армии Страны Восходящего Солнца? — Наголян вышел из-за стола, всё ещё не усмирив свой гнев.

— Мей-ю фазца! — Лю-пу-и выставил перед собой левую руку. На её мизинце был отращён ноготь в вершок длиной как символ зажиточности и знатности. — Все китайцы — аристократы! Из 454 фамилий кто-либо восседал когда-либо на китайском престоле за пять тысяч лет!

— Цуба! — разбушевался Наголян, собираясь вышвырнуть посетителя за дверь.

— Шанго, капитана, шанго! — Заводчик вдруг перешел на русский язык, оградил себя кепкой, как щитом. — Десять тысяч лет вам жить, капитана. Помните, от злости легко самому задохнуться!

— Во-он!

Хиленький заводчик поспешно прикрыл за собой двери. В комнате остался острый чесночный запах.

Наголян прочитал записку, переданную ему Лю-пу-и. Моментально сжёг её над пепельницей, растёр пальцами чёрные клочья. Закурил папиросу «Антик».

В раскодированной шифрограмме из Читы был запрос Центра об интересе Военной миссии Харбина к дислокации строительных частей в Забайкалье.

Внешне Лю-пу-и не выглядел мужественным: маленький, худенький, с круглым жёлтым личиком, проворными раскосыми глазами. Лет ему было за сорок, но семьи у него не было. В Харбине он появился сразу после вселенского августовского наводнения 1932 года. Тогда в Трёхречье стихия разрушила множество сёл и городков, породив тысячи беженцев, потерявших кров и средства к существованию. Вереницы несчастных заполняли дороги Маньчжурии.

Лю-пу-и сумел сберечь часть своего имущества и в Харбине сперва занялся разносной торговлей — перепродажей продукции, доставляемой крестьянами восточных районов Китая. Накопив денег и взяв в Китайском банке кредит, он выкупил у разорившихся владельцев запущенный заводик «Вэгэдэка». Разворотливый новосёл поставил на ноги эмальцех. Позднее смонтировал оборудование для консервирования овощей.

На людях заводчик появлялся свежевыбритым. Смуглое лицо не выдавало внутреннего состояния души. Внешне он представлялся подобострастным и услужливым мелким предпринимателем, зависящим целиком от заказчиков, властей, полиции, оккупантов-чужеземцев…

Лю-пу-и снимал квартиру на самом верху доходного дома японца Мацуури на Китайской улице.

— Чем выше этаж, тем сходнее цена! — объяснял он Наголяну. Это соответствовало и его финансовым возможностям: завод «Вэгэдэка» не отличался обилием заказов.

Квартира находилась в углу этажа, а двери её выводили в коридор, кончавшийся открытой площадкой с выходом на крышу. Две комнатки и кухня вполне отвечали образу жизни заводчика. Он не был расточителен, выглядел домоседом, сну отводил большую часть суток. Экономя электричество, читал книжки на открытой площадке. На замечание соседей: «Глаза испортите, уважаемый» — отвечал со значительной миной на круглом лице: «Три дня не читаешь — рот грубеет!». Соседи восприняли это, как обиду и намёк: «Сами не читаете, то не мешайте другим!». Управляющий домом, благоволя к неприхотливому и чистоплотному жильцу, разрешил заниматься физическими упражнениями на открытой площадке.

Дом Мацуури выгодно вписывался в строй соседних зданий: в этой части Китайской улицы он был самым высоким. Из других домов было невозможно наблюдать за тем, что делается в квартире Лю-пу-и. Улица пролегала в центре пристанского района и была одной из самых оживлённых в Харбине. Дом был заселён преимущественно японскими чиновниками. На первом этаже его размещался роскошный универсальный магазин и престижное кафе.

Из окон открывался вид на Сунгари, железнодорожные мосты. За вершинами маньчжурских орехов, насаженных вдоль улиц, проглядывали дома Нахаловки, железнодорожная станция, паровозное депо, пешеходный виадук. По вечерам Лю-пу-и любил сидеть на площадке и наблюдать освещенный город. По огням просматривались кварталы Пристани и Нового города, посёлка Чэнхе. Из темноты одинокими светляками помигивали Модягоувка и Корпусной городок. В чёрной вышине красными точками помечена мачта радиостанции…

В тесной каморке за остеклёнными дверцами сидел у окна пожилой, с окладистой бородой и седоватыми длинными волосами протоиерей. Светский мужчина лет сорока в синем костюме при зелёном галстуке и с волосами на пробор вертел в руках пенсне на жёлтой цепочке. Возле него на полированном столе — стопка справочников по юриспруденции.

— Леонид, строго-настрого предупреждаю: записки мои весьма крамольные! — Басовитый голос священника бился колокольно о стенки. — Плутовские деяния кое-кого… В Дайрене за мною присматривают. Я, грешный, побаиваюсь…

Мужчина положил руку на тетради:

— Папа, сохраню, как ты желаешь! Мне позволено ознакомиться?

— Ради Бога, Леонид! Западёт в память — не забывай… Ох, грехи наши тяжкие!

— Не сомневайся, отец! Ты только за этим пустился в такой дальний вояж?