Шпион против майора Пронина

— А кто из ваших друзей делил с вами новогоднюю трапезу?

— Был юрист Свидерский с женой. Был уважаемый работник торговой сети Обольянинов. Очень мило посидели, посемейному. Я же старый холостяк. У меня была жена, но она не приняла революцию. И теперь мы расстались. Она в Берлине, а я в Москве. Я патриот Советского Союза. Грустная история. Вы таки разбередили мои раны, — портной поднял рюмку. — Давайте выпьем за то, чтобы не было расставаний, чтобы не было грустных историй. У вас есть семья, детки?

Пронин покачал головой:

— Мы с вами товарищи по несчастью. Или, наоборот, — счастливчики. Я холостяк.

— Ну, вы еще молодой человек! У вас еще впереди столько женщин, сколько городов. Давайте выпьем за нашу мужскую удачу! Может быть, не только вашу, но и мою, хотя надежды на это слабые.

Пронин понял, что Левицкий заговаривает ему зубы, запутывает херсонским красноречием. Расстались они почти друзьями. Следующая встреча — просмотр купленной ткани, подбор пуговиц и разговор о будущем костюме. Так они условились. А Пронин направился к юристу Свидерскому — новогоднему гостю Левицкого. Свидерский работал неподалеку — в юридической консультации возле Московского университета.

Визит Пронина стал для адвоката неприятной неожиданностью. Он сразу понял, в какой конторе работал Пронин, и выглядел напряженным.

— Дело пустячное. Сущая ерунда. Мне совестно отвлекать вас от работы, но… Сами понимаете — служба. Мы уже поговорили с вашим другом Борисом Иосифовичем Левицким. Говорили про Новый год.

— Отмечали новый год? — строго переспросил Свидерский.

— А где вы его отмечали?

— Странный вопрос. Собственно, почему я должен отчитываться перед вами о встрече Нового года? Я, знаете ли, занятой человек. Думаю о работе. А праздники быстро выветриваются из моей головы.

— И все-таки вы провели Новый год в теплой компании?

— Это мое дело. Я не намерен вам отвечать, пока вы не посвятите меня в ваши мотивы. Готов связаться с вашим начальством. Я не раз консультировал сотрудников МВД.

— И проходили свидетелем по шахтинскому делу, — уныло сказал Пронин.

— Свидетелем обвинения. Прошу это учесть. Вам известно, что я работал на одной кафедре с Андреем Януарьевичем Вышинским?

— Надо будет — мы о вас и не такое узнаем, — Пронин улыбнулся. — Вы же не хотите, чтобы мы спрашивали у Андрея Януарьевича про ваши новогодние гуляния? У него без нас столько государственных забот…

Свидерский смерил Пронина металлическим взглядом:

— Никаких гуляний не было. Все остальное — не тема для сегодняшнего разговора.

Обольянинов — товаровед из магазина «Ткани» — был словоохотливее. Он рассказал про скромные посиделки у Левицкого и продал Пронину отличный английский бостон — даже со скидкой.

Зачем же медлить с пошивом выходного костюма? Тем же вечером Пронин снова отправился к Левицкому.

Портной встретил его суетливыми возгласами:

— Вы таки совсем растревожили моего друга Свидерского. Он юрист, человек скрытный, соблюдает всяческие формальности…

— Это правильно. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Прекрасно сказано! Перебдеть, недобдеть. Это надо запомнить. Вы правы, бдительность — это наше оружие. А ткань замечательная, скажу вам честно, самая настоящая ткань. Где вы еще найдете в Москве английскую шерсть? У вас хорошая фигура. Представительная, но не запущенная. Физкультура? Спорт?

— Всего понемножку, начиная с преферанса.

— Ваш юмор — это просто праздник. Я в Москве еще не встречал таких острословов. Вы и в Херсоне были бы не последним человеком. Ну-ка, повернитесь. Ну да, я так и думал. Шов пойдет по системе «двойной защип». Это ваш фасон.

— Чтобы найти машину, мне нужно, чтобы ваши друзья откровенно отвечали на любой вопрос. Без помощи Свидерского я не найду «эмку».

— Понимаю, все понимаю. Надеюсь, вы не арестуете товарища Свидерского? Вы же поставите меня в неловкое положение. Эх, зря я вам назвал моих гостей…

— Вы не хотите, чтобы мы искали ваш автомобиль? Да в СССР автовладельцев по пальцам пересчитать. Несколько Героев Советского Союза, несколько академиков, несколько классиков советской литературы, лучшие шахтеры и трактористы — Герои труда. Ну, еще генералы. Вам оказали честь. А вы потеряли машину и пальцем не хотите пошевелить, чтобы ее найти. Если бы вместо меня дело вел другой товарищ, он бы непременно решил, что вы, уважаемый Борис Иосифович, ведете себя подозрительно. Думаю, наша сегодняшняя встреча подошла к концу. Я сейчас зайду к вашим соседям. Авось они что-нибудь важное услышали в ту новогоднюю ночь.

Левицкий сидел в своем кресле-качалке, смотрел на Пронина кисло и озабоченно. Пронин поклонился ему, даже прищелкнул каблуками и вышел вон.

Соседями Левицкого по этажу были Петровы — семья почтенного математика, доцента Московского университета. Когда ему нездоровилось — и студенты приходили на семинар к нему в квартиру. Благо, идти из университета было недолго, а такие домашние занятия вносили разнообразие в студенческую жизнь. Но сейчас Петров был в библиотеке, его жена и дочь тоже отсутствовали. В их просторной квартире оставалась тетя Тоня — чинная седовласая домоправительница.

— В Новый год у нас была индейка. Иван Константинович торжественно открыл бутылку «Абрау Дюрсо», потом позволил себе еще две рюмки водки. Я настаиваю водку на тархуне. Вот и елка у нас наряжена. Осыпается уже. Борис Иосифович? Да он как часов в десять ушел — так я его не видела и не слышала.

— Вы хотите сказать, что Борис Иосифович ушел из дома в десять часов вечера 31 декабря?

— Вот именно. Я выносила мусор — все, что скопилось после готовки. А он спускался по лестнице. С наступающим меня поздравил. Разодетый такой, прифранченный! И духами от него пахло на целый лестничный пролет.

— Антонина Васильевна, вы ангел.

— Тетя Тоня! Меня все так зовут.

Пронин достал из кармана бумажного кролика, которого купил у китайца сегодня утром.

— Маленький новогодний сувенир! Здоровья вам, тетя Тоня!

Пронин заглянул еще к дворнику и возвращался с улицы Огарева повеселевшим, помолодевшим — вприпрыжку, по сугробам и наледям.

На эти дни Пронин отказался от автомобиля: решил поупражняться в спортивной ходьбе с зимними московскими препятствиями. Ему нравилось рассуждать, кумекать на ходу — и по дороге на Лубянку он анализировал факты. Итак, Левицкий лжет. Обольянинов тоже солгал, что был у Левицкого в новогоднюю ночь: очевидно, они успели сговориться. А предупредить Свидерского Левицкий не успел, поэтому юрист говорил так уклончиво: старался не подвести друга. Все сходится. Левицкий отсутствовал дома, но почему-то в этом не признается. В эту ночь ограбили телеграф и угнали «эмку». Существует ли связь между этими событиями? Ходи осторожнее, Пронин! Шпиономания подчас подталкивает нас к простейшим скоропалительным выводам. Ложь в показаниях не является доказательством того, что Левицкий связан со шпионами.

В мраморном холле на Пронина набросился Железнов, от которого пахло кофе и поездом. В руках он держал свою излюбленную кепку-букле, которую с форсом носил даже в сильные морозы.

— Возвратился? Молодец!

— Срочно вызвали. Говорят, товарищ Пронин требует!

— Да вот поручили рождественское дело. Ничего особенного, но без тебя обойтись не могу.

— Ну уж и ничего особенного! Мне намекали, сам нарком взял это дело на карандаш.

— Вот сейчас у Коврова все поймешь, во всем разберешься. Просто слушай, о чем мы балакаем, и запоминай.

Пронин присвистнул, головой показывая путь к лифту и далее — в кабинет комиссара.

Ковров сидел за столом мрачный. Даже не поднялся навстречу визитерам.

— Ну, вот вас и двое. Надеюсь, теперь-то дело раскрутится. Мне уже сегодня нагоняй сделали.

— Есть продвижение. — начал Пронин, — по линии Левицкого я опросил свидетелей.

— Мелко плаваешь, Пронин. Разве это твоя работа — дворников допрашивать? Левицкого надо арестовать незамедлительно, а ты займись теми, кто был в ту ночь на телеграфе.