"Белые линии"

Градец сказал с облегчением:

— Я привык держать слово.

— Но вчера ты его не сдержал, — мрачно упрекнул его Броневский.

Градец молчал. Он уже знал от Земана, что произошло. Броневский сердито укорил его:

— Хэкл вернулся раньше.

Градец тихо признался:

— Я не мог ему в этом помешать. — И спросил напрямую: — Значит, неудача?

Броневский медленно открыл ящик гримерного столика, вынул оттуда ключи от сейфа и миниатюрный фотоаппарат:

— Вот твои ключи и камера. — Затем он сунул руку в карман и подержал перед глазами Ирки кассету с фотопленкой. — А это то, что вам нужно... Но это не все. Я не успел. Отснял тебе только списки. На инструктаж и подробные указания к этой операции уже не хватило времени.

Градец нетерпеливо протянул за кассетой руку:

— Отлично! Спасибо и за это!

Однако он понял, что Броневский не торопится отдавать кассету. Тогда Градец вытащил из кармана объемистый конверт и сказал:

— Наш уговор, разумеется, остается в силе. Хочешь в марках или в долларах?

Броневский опрокинул в себя очередную рюмку с коньяком и насмешливо спросил:

— А кто тебе сказал, что я собираюсь отдать это за деньги?

Градец был удивлен:

— А за что тогда?

— За Арнем [5]!

Градец был в еще большем замешательстве:

— Не понимаю тебя!

— После Арнема я смертельно ненавижу британских офицеров и лордов, — признался с пьяным азартом Броневский и начал изливать ему полную ненависти душу: — Эти надутые господа — пустые идиоты с моноклем в глазу и колониальным хлыстом в руке!.. Кто это выдумал, что они мужественные люди и джентльмены и имеют право решать судьбы мира? Как будто они лучше и справедливее нас! Они тряслись от страха за Ла-Маншем, в то время как мы, поляки, шли с саблями наголо в атаку против гитлеровских танков... Я был на Мазурских равнинах, я воевал там... Страшно вспомнить... Там полегли целые наши дивизии, но ни один поляк не отступил... Потом я попал к ним в Англию. Всю войну обучался в десантной дивизии, чтобы иметь возможность отомстить Гитлеру за мазурскую бойню... Мы, поляки, бредили той святой минутой, когда запоем: «Ешче Польска не згинела» [6] и совершим великий подвиг, который войдет в историю... — Он снова выпил и продолжал: — Потом пришел такой момент... Арнем... Высадили нас 17 сентября в пять часов утра в тыл немецким войскам, чтобы мы открыли путь британским армиям через Рейн. Мы верили этому... бились как львы... Ты не представляешь, какой это ужас попасть в такой котел... Возле меня погибали мои товарищи десятками, сотнями... Раненые стрелялись, чтобы не попасть в плен к немцам... От полка нас осталось всего пятеро. Наполовину обезумевшие, мы снова пробились к англичанам... И там узнали, что вся эта операция, все эти бои оказались совершенно ненужными. То был просто каприз Монтгомери, его показательный маневр, которым он хотел продемонстрировать свой стратегический талант перед Эйзенхауэром... Понимаешь? Вся польская парашютная бригада погибла там напрасно. Это была дурацкая смерть, идиотская, глупая... Ради игры между двумя генералами... — Броневский снова выпил и в ярости выпалил: — Ненавижу их!.. И всю свою жизнь хочу мстить им за Арнем! Расстраивать их идиотские генеральские игры, из-за которых потом напрасно умирают люди... — Он протянул Ирке кассету с пленкой: — Вот поэтому я тебе и принес эту вещь!

— Почему ты до сих пор не возвратился домой, Збышек?

— Потому что я шляхтич и не могу выносить, что страной управляют хамы!

— А теперь-то ты, наверное, так не думаешь?

— Нет, что угодно, только не это! И потом, я единственная надежда у сестры. После войны она убежала за мной в Англию... Я должен ее вернуть назад, нельзя допустить, чтобы и она загубила свою жизнь здесь... — И вдруг неожиданно Броневский взорвался: — Иди, иди и оставь нас, не агитируй, это уж наше дело!..

— Прощай, Збышек! Ты лучше, чем я думал...

Градец открыл дверь и поспешно вышел в бар, чтобы через него выбежать на улицу. Теперь, когда он был один, ему бросилось в глаза, что бар без огней и посетителей посерел, омертвел. Даже пахло в нем, как поутру от пьяницы. Стулья были перевернуты и поставлены на столы, но в помещении было еще не убрано, и ножки стульев напоминали тянущиеся вверх над этой мусорной кучей и молящие о помощи пальцы рук. Градец хотел пробежать через это мертвое, безрадостное помещение как можно быстрее. И хотя здесь никого не было, что-то заставляло его спешить. И тут произошло то, чего он все это время подсознательно боялся! Со всех сторон вдруг вспыхнули прожекторы и пригвоздили его, полуослепленного, к центру зала, как на манеже. Кто-то в темноте за прожекторами произнес:

— Мы тебя все-таки дождались, пижон!

Голос прозвучал как-то странно в этом пустом помещении, как и смех нескольких мужчин, раздавшийся вслед за этими словами. Градец прикрывал ладонями глаза и стремился разглядеть кого-либо из своих противников. Но все было напрасно. В тот момент когда ему показалось, что он определил направление, откуда раздался первый голос, за его спиной кто-то произнес:

— По-видимому, тебе одной взбучки мало. У тебя, видно, твердая башка. Хорошо! Сегодня тебе будет хуже. Сегодня пришьем.

И тотчас послышался третий, который Градец узнал сразу, — голос Хэкла:

— Внимание, ребята, мне он нужен живой! Он должен нам рассказать, с кем здесь связан.

Градец понял, что на этот раз ему не уйти и положение безвыходное: он был окружен огнями, как загнанный зверь. Спина его покрылась холодным потом. Неожиданно он с новой силой ощутил все те удары, которые получил от этих молодчиков два дня назад. Однако это длилось всего секунду, потому что безнадежная ситуация, в которой он оказался, вызвала у него отчаянную решимость дешево свою жизнь не отдавать. Он схватил стоявший на столе стакан и швырнул его в самый яркий прожектор. Стеклянные осколки разлетелись во все стороны, прожектор погас, и Градец вдруг обнаружил в этой стороне четкие фигуры двух своих противников. Это были Фанта и Бем. Градец быстро нагнулся, схватил один из стульев, вырвал у него ножку и, вооруженный ею как дубинкой, воинственно воскликнул:

— Налетайте, ребята! Я покажу вам, как дерутся у нас в Чехии!

Градец бросился вперед. Дрался он, несмотря на свои незажившие раны, на удивление отважно. Более того, противники были настолько ошеломлены его неожиданной атакой, что начали трусливо отступать...

У Збышека Броневского за кулисами в это время находилась его сестра Зуза. Стараясь успокоить брата, она гладила его по голове. Но он все равно нервно вздрагивал при каждом выкрике, ударе или другом звуке борьбы, доносящемся из бара. Збышек физически ощущал, какие удары достигают цели и что там внизу творится. Вдруг он хрипло затянул:

— Ешче Польска не згинела...

Медленно, с пьяной нетвердостью в ногах, Збышек встал. Зуза, поняв, что он собирается сделать, испуганно запричитала:

— Не смей этого делать, Збышек! Они убьют тебя! Не ходи туда!

Он грубо ее оттолкнул:

— Ерунда! Меня убьют? Человека, который пережил Мазурские равнины и Арнем? Меня — из отборных десантных польских частей? Вздор, Зуза!

Она повисла у него на шее и закричала:

— Что будет со мной? Не ходи! Какое тебе дело до всего этого? Подумай прежде всего о нас двоих, Збышек... Подумай обо мне — я уже не могу так дальше жить! Если ты меня отсюда не увезешь, я покончу с собой! Не ходи!

Он оторвал ее руки от своей шеи:

— Там звенят клинки! А в этом случае польский шляхтич не может стоять в стороне. Пусти!

Збышек как буйвол ворвался в бар, где дела у Градеца шли неважно. Бандиты загнали Ирку в угол зала и, несмотря на то, что он отбивался с цепкостью и сноровкой бывалого драчуна, подбирались к нему все ближе. Наконец Бему удалось выбить у Ирки ножку от стула. С этого момента Градец оказался беспомощным и понял, что это конец.