Обмен времен «Холодной войны»

— До и после того, как ты ее трахнул? Я говорил тебе, держись подальше от прислуги. Ты же, по существу, входишь в правление. — Я знал, что ему это нравится. — Если она опять раскроет рот, скажи ей, что у Падильо неприятности из-за женщины.

— Это похоже на правду.

— Скажи, что он уехал из-за ревнивого мужа. Скажи ей что угодно, лишь бы она угомонилась. И держись подальше от ее юбки.

— О Боже! Чего я ей только не говорил, но она все еще тревожится.

— Найди чем успокоить ее. Послушай, в Берлине я встретил одного парня, который знает, где находится «линкольн-континенталь» выпуска 1940 года. В Копенгагене. Его привезли туда до войны, и владелец спрятал его от наци. Разберись с Хильдой, и я прослежу, чтобы автомобиль стал твоим.

Карл обожал старые машины. Подписывался на все журналы, пишущие на эту тему. Ездил он на двухместном «форде» модели 1936 года, который купил у американского солдата за тысячу пятьсот марок. На нем стоял двигатель «олдсмобиля», и, я думаю, «форд» Карла мог легко обогнать мой «порше». Предложи я ему золотую жилу, едва ли он обрадовался бы больше.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Мне говорил об этом один капитан ВВС. Владелец готов продать «линкольн» за тысячу баксов [13]. Когда закончится эта история, я дам тебе эту сумму, ты сможешь съездить туда и пригнать «линкольн» в Бонн. Вроде бы он на ходу.

— Вы одолжите мне тысячу долларов?

— Если ты успокоишь Хильду.

— Будьте уверены. Какого он цвета?

— Займись лучше «манхэттэнами» [14].

Карл сиял от счастья, а я сел за столик, закурил. Прикинул, не выпить ли мне, но решил воздержаться. Посетителей еще не было — кто пойдет в салун в первом часу дня, — поэтому мне не оставалось ничего иного, как считать, в скольких местах прожжен ковер слева от моего стула. Как оказалось, в шестнадцати, на четырех квадратных футах. Я подумал, сколько будет стоить новый ковер, и пришел к выводу, что игра не стоит свеч. Тем более что в городе была фирма, специализирующаяся на ремонте ковров. На прожженные места они ставили аккуратные заплаты из материи того же цвета. Созрело решение незамедлительно позвонить им.

Открылась дверь, в салун вошли двое мужчин. Одного, сотрудника посольства США, я знал, второго видел впервые. Из-за темноты меня они, естественно, не заметили. И прямиком направились к бару, отпуская обычные реплики насчет катакомб.

Они заказали по кружке пива. Когда Карл обслужил их, сотрудник посольства спросил:

— Мистер Маккоркл здесь?

— Он сидит по вашу правую руку, сэр, — ответил Карл.

Я повернулся на стуле.

— Я могу вам чем-то помочь?

С кружками они подошли к моему столику.

— Привет, Маккоркл. Я — Стэн Бурмсер. Мы встречались у генерала Хартселла.

— Я помню. — Мы обменялись рукопожатием.

— Это Джим Хэтчер.

Я пожал руку и второму мужчине.

Предложил им сесть и попросил Карла принести мне кофе.

— Отличное у вас заведение, мистер Маккоркл, — говорил Хэтчер, чеканя каждое слово, как в верхнем Мичигане.

— Благодарю.

— Мы с мистером Хэтчером хотели бы поговорить с вами. — А вот Бурмсер, похоже, рос в Сент-Луисе. Он огляделся, словно подозревал, что его подслушивает дюжина посторонних.

— Всегда к вашим услугам. У меня есть отдельный кабинет. Пиво возьмите с собой.

Гуськом, со мной во главе, мы прошли в кабинет, комнатушку с письменным столом, тремя бюро, пишущей машинкой и тремя стульями. На стене висел календарь, подаренный мне одним дортмундским пивоваром.

— Присаживайтесь, господа. — Я занял место за столом. — Сигарету?

Бурмсер взял одну, Хэтчер покачал головой. Какое-то время они пили пиво, я — кофе. Бурмсер еще и обкуривал Хэтчера. Последний, впрочем, не возражал.

— Давненько не видел вас в посольстве, — прервал молчание Бурмсер.

— Салун превращает человека в отшельника.

Хэтчер, похоже, посчитал, что светские приличия соблюдены и пора переходить к делу.

— Мы заглянули к вам, мистер Маккоркл, чтобы обсудить вчерашнее происшествие.

— Понятно.

— Возможно, для начала нам следует представиться, — они протянули мне забранные в черную кожу удостоверения, и я внимательно их прочел. Служили они не в ЦРУ, но в аналогичном учреждении. Я вернул удостоверения владельцам.

— Так чем я могу вам помочь? — вежливо поинтересовался я.

— Так уж получилось, но нам известно, что во время перестрелки ваш компаньон, мистер Падильо, находился в салуне.

— Да?

— Я думаю, с нами вы можете говорить откровенно, — вставил Бурмсер.

— Я стараюсь.

— Нас не интересует убитый. Мелкая сошка, что с него взять. Нам важен человек, с которым он встречался. Некий герр Маас.

— Вы встретили его в самолете, возвращаясь из Берлина, — напомнил Бурмсер. — Он разговорил вас, а затем вы предложили подвезти его до вашего ресторана.

— Все это я рассказал полиции, лейтенанту Венцелю.

— Но вы не сказали Венцелю, что Падильо был здесь.

— Нет. Майк попросил не впутывать его.

— Полагаю, вам известно, что Падильо иногда выполняет наши поручения?

Я глотнул кофе.

— Давно вы в Бонне, мистер Бурмсер?

— Два с половиной — три года.

— А я — тридцать, не считая службы в ГАВИ. Загляните в ваши архивы. Вам следует знать, как открывалось это заведение. Меня заставили взять компаньоном Падильо. Я не сожалею об этом. Он — отличный парень, пока не берет в руки расписание авиа полетов. Я знаю, что он работает на одно из ваших агентств, правда, никогда не спрашивал, на какое именно. Не хотел этого знать. Не хотел вешать на грудь табличку: «Я — шпион».

Кажется, Хэтчер чуть покраснел, но Бурмсер никоим образом не смутился.

— Мы тревожимся из-за Падильо. Вчера он должен был вылететь самолетом во Франкфурт. Оттуда — в Берлин. Но во Франкфурт он поехал поездом. И не улетел в Берлин.

— Возможно, опоздал к рейсу.

— Он не имел права опаздывать, мистер Маккоркл.

— Послушайте, если исходить из того, что мне известно, он мог лететь рейсом 487 в Москву, чтобы оттуда отправиться в Пекин. А получив секретные документы, за которыми ехал, собирался переодеться кули и на сампане добраться до Гонконга. Не исключаю я и вариант, что он встретил во Франкфурте смазливую бабенку, отдал должное «мартелю» и свил с ней уютное гнездышко в «Савиньи». Я не знаю, где он. Хотя хотел бы знать. Он — мой компаньон, и мне нравится, когда он на месте и помогает вести дела. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что мой компаньон летает на самолетах чаще, чем любой коммивояжер. И я не могу пожелать ему ничего иного, как бросить эти шпионские игры и заняться составлением меню и закупками спиртного.

— Конечно, конечно, — покивал Бурмсер, — мы вас понимаем. Но у нас есть веские основания полагать, что этот Маас причастен к опозданию Падильо на рейс в Берлин.

— Мне представляется, что основания ваши не такие уж веские. В четыре утра Маас сидел у меня в квартире, с «бриф-кейсом» и «люгером», и пил мое виски. Когда я уходил в одиннадцатом часу, он все еще храпел на моем диване в гостиной.

Возможно, их посылали в особую школу, где учат никоим образом не выражать удивление, да, пожалуй, и иные чувства. Может, они кололи друг друга иголками, и тот, кто вскрикивал от боли, оставался без ужина. Во всяком случае, лица их остались бесстрастными.

— И что сказал вам Маас, Маккоркл? — из голоса Хэтчера исчезли дружелюбные нотки.

— Сначала я сказал ему, что побуждает меня дать ему пинка и вышвырнуть из моей квартиры, а уж потом он объяснил, почему делать этого не следует. Заявил, что знает, куда и почему отправился Майк, и готов сообщить об этом боннской полиции, присовокупив, что Майк находился в салуне, когда там началась стрельба, если я не разрешу ему переночевать у меня. Я принял его условия.

— Он говорил о чем-нибудь еще? — спросил Бурмсер.