Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски

За последние два года, неустанно следуя согласно своему назначению борца с СИСТЕМОЙ, он достиг некоторых предварительно-подготовительных рубежей. Изначально долго и вдумчиво размышляя о своей цели нанести удар, логично возникал вопрос о сути и об эффективности метода его исполнения. Практика показала, что все использованные ранее приемы в рамках закона и сложившихся традиций не принесли ровным счетом никаких дивидендов. Отсюда вытекал однозначный вывод, что необходим нетрадиционный подход к вопросу, а учитывая громадный вес и гигантскую масштабность субъекта нанесения удара, становилось очевидным, что для получения хоть какого-то эффекта от задуманных телодвижений, нетипичности и элементарного выхода за рамки традиций, тоже было мало. Пуля был настроен крайне радикально в поиске чего-то, что не входило бы даже близко ни в какие ворота общепринятой модели отношений СИСТЕМЫ и человека, но тем не менее оставалось логичным, читаемым и легко объяснимым. В качестве ориентира и примера радикализма, примененного когда-то одной силой против другой, для Пули послужили террористические отаки по США 11 сентября 2001 года тогда, когда в том числе были разрушены оба здания близнеца, всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Да, к сожалению все сходилось к тому, что нужна была именно подобная акция с эффектом взрыва бомбы, резонанс от которой долго бы будоражил общественность и привлекал этим внимание к проблеме беззакония в государстве, врачуя ее таким образом по принципу притока свежей крови, которая оздоравливает орган, страдающий от застойных явлений. Но что такого мог предпринять один обыкновенный, грешный человек против целой государственной машины, чтобы этот шаг стал заметным, и хоть как-то взболтал и поднял наверх для обозрения то болото, которое способствовало этой машине поглощать любое рациональное зерно, посеянное во имя и для таких же обыкновенных людей. Это был сложный, но основной вопрос, на который сразу ответить у Пули не получалось. Тем не менее уделяя по многу времени на поиск нужного решения почти ежедневно, он уже смирился и настроился на что-то очень сильное и яркое, что однозначно находится за пределами человеческого, гуманного и благодеятельного понимания. Он не позиционировал себя одиноким в поле воином и не надеялся на победу с одного удара. Побывав во всеядных жерновах машины, Пуля понимал, что он такой не один, но бороться с этим оккупантом, особенно таким же по эффективности способом, был готов не каждый. Далеко не каждый был готов пожертвовать собой ради других. Как пел Высоцкий: "настоящих буйных мало вот и нету вожаков".

С другой стороны много буйных, по Кулиному убеждению, было и не обязательно. Возможно кто- нибудь изобретет и другой метод, менее радикальный, но не менее эффективный. Возможно, когда- нибудь кто-то добьется консолидации сил целого множества людей, и цель свержения режима будет достигаться народом другим способом на евромайдане, но даже при этом удар Пули должен был быть. Этого требовало его нутро, а если кто-то возразит и назовет это стремление жаждой личной мести, возможно от части окажется прав. Пусть это будет его личным вкладом в общий котел неповиновения и стремления жить лучше, чем живут жертвы по сути в кругу своего стада, вкладом в тот поток усилий всех тех людей, которые нашли в себе смелость вступить в борьбу, в любом случае принося от себя что-то в жертву, и не смирившись с судьбой теленка, заняв трусливую позицию: "моя хата с краю я ничего не знаю".

Как различить ощущения своего предназначения для борьбы от банального желания отомстить за свои потери? Для Кули этот вопрос был принципиален, и он был убежден, если бы усилия были направлены на каких-то конкретных людей, например, на тех кто лично приложился к разлому его судьбы и к уничтожению его счастья, тогда это была бы месть им. Но Пуля не имел злости и личной обиды на всех тех, кто сначала незаконно его арестовал на основании липовых подозрений, потом так же незаконно признал дважды обвиняемым учитывая д/с, потом дважды подсудимым, а в конце виновным и дважды осужденным. Всех этих конкретных лиц он видел всего лишь колесиками и шестеренками одного механизма одной СИСТЕМЫ. И все претензии у него были направлены именно к ней, а жажда борьбы с ней и была предназначением, то есть уже целью жизни.

Одержимый своей этой войной, Куля практически жил двойной жизнью, одна видимая для всех, где Пуля давно сидящий зэк, и поэтому немного уже с подпаленными мозговыми платами, а другая скрытая, где он, Пуля, смертоносный сгусток материи, которая кроме всего, имея может и не самую сложную и совершенную материнскую плату по последнему слову техники, тем не менее способна выстраивать алгоритмы поражающие своей уникальной простотой и надежностью. Так Пуля постепенно уточнил свою цель, а еще позже уже почти автоматически конкретизировал орудие и место удара.

Называя врагом СИСТЕМУ порочную связку ветвей исполнительной и судебной власти в виде компании состоящей из органов МВД, прокуратуры и судей, Пуля провел свое расследование и вынес свой приговор. По его личному внутреннему убеждению больше всего вины во всех людских бедах, принесенных в огромных количествах украинскому народу, его экономическому, нравственному и даже ментальному развитию, лежит именно на судебной системе, а точнее на ее злокачественном устройстве. И дело было далеко не только в устарелости УПК, как одно время это пытались навязать обществу те, кому такое устройство было выгодно. Основной, первичный сбой в работе украинских судей состоял в том, что они не придерживались писанных, никаких- ни старых, ни новых законов, а пресечь и наказать их за такое безобразие было некому. Пуля был убежден, что если бы украинское правосудие имело человеческое лицо справедливой, независимой и беспристрастной Фемиды, а не морду алчного циничного и кровожадного оборотня, то благодаря своей власти и полномочиям оно всегда могло бы остановить любой ментовский, прокурорский или какой-либо другой беспредел. И благодаря гипотетическому наличию в конечном итоге любого сфабрикованного дела справедливого его разрешения судом, обязательно и бесповоротно за короткий срок времени в стране установился бы цивилизованный порядок. Он хорошо помнил с какой легкостью, ссылаясь на требование прокурора, более 9 лет назад его следовательша фабриковала свое обвинение против него на ровном месте, даже не стараясь предать тому бреду о наличии якобы следов преступления на одежде Кули хоть грамм законности. Это говорило о том, что они совершенно не боялись того, что суд не примет это рукоделие и закроет своим решением этот ихний продукт бурной фантазии, отнесясь к делу должным образом. Наоборот, они были уверены, что суд, как часть СИСТЕМЫ, не позволит себе осквернить авторитет исполнительной власти, так как настроив с ее помощью под себя государственный механизм для зарабатывания лично себе денег, превратив это в СИСТЕМУ, никто не станет его ломать в ущерб своим шкурным интересам. Это был замкнутый, порочный круг, в котором у каждого представителя СИСТЕМЫ была своя кормушка, но завершала ее во главе всей цепочки делопроизводства именно судебная система, и именно от последнего слова суда зависели итоги всех процессов, и как следствие жизни и судьбы людей. Следователь, как бы там ни было, подчинялся прокурору, а у прокурора в принципе работа была такая- обвинять. Вот он и обвинял, упрощенно говоря, не совсем законно выполняя свою законную функцию, а вот у суда была по тому же закону другая функция, и как раз отличная от той, которую он демонстрировал на деле в реальной жизни. Суд был обязан справедливо судить, а это значит прежде всего соблюдение закона в зале суда всеми сторонами и участниками процесса, в том числе и прокурором. Именно так рассуждая, если в двух словах, Куля пришел к заключению, что основная вина за полную парализованность общества СИСТЕМОЙ лежит на судебной структуре, как на главенствующей и окончательной инстанции власти.

Определившись с главным виновным, далее вопросов почти не возникало. Зачем было изобретать велосипед, когда он уже давно был известен. Когда нужно было привлечь к кровной судьбоносной проблеме внимание масс, а это было главной задачей, требовалось действительно чрезвычайное происшествие в буквальном смысле вспышка года. Для этого очень хорошо подходило громкое, дерзкое и обязательно особо тяжкое выступление против врага, но обязательным условием было то, чтобы оно не выглядело безумной выходкой маньяка, а четко воспринималось общественностью, как акция несогласных. В этом деле принципиально важно было ярко продемонстрировать мотив этого поступка, проделать всё так, чтобы смысловое обоснование лежало на самой поверхности, и было легко доступным и однозначно читаемым для всех. Было очень важно дать всем понять и настоять на том, что данное действие направленно не против конкретных лиц, а исполнено сугубо против СИСТЕМЫ.